Читать книгу Лесгород. Она - Софи С./М. - Страница 10

Холодными вечерами Вероника подолгу смотрела в распахнутое окно и курила дешёвые сигареты с запахом яблока. Потом, надевала два свитера, садилась на кровать и дрожала, пока усталость не заберёт из реальности в сон.

Снятся закатные воды Оки, розоватые, с золотым отливом. Ока живописнее с вершины обрывистого склона. На южных холмах завывает ветер, вороньё летит на запад, птицы взмывают у рубинового горизонта, превращаясь в галочки, словно на детском рисунке, мгла затягивает небо, поглощает землю. Летучие мыши резвятся над рекой, и там, меж листвы и мглы, где лунное море разлило серебристые сумеречные разводы, видно, как они вертятся в небе, будто запутавшиеся в потоке ветра пожухшие листья…

Но вот она реальность: крашенный белый потолок пустой комнаты над кроватью и старенький «Сименс» – под ней. Сименс показывает семь часов утра. Очередное холодное утро началось с пиликания мелодии будильника из динамика этого самого телефона. Последнее время этот звук стал единственным, что он издавал. Она уже и не надеялась, что когда-нибудь будет ожидать от этой штуковины звонка.

Она всё-таки нашла работу. Работала она в ресторане на самой окраине. Не близко, но других вариантов не было – в городишке это единственная вакансия со свободным графиком, а из-за учёбы она не могла быть на работе раньше трёх.

В тот день с полчетвёртого до вечера гостила одна шумная компания, всего три человека – два мужчины и женщина. Вероника носила им пиво за пивом, они хохотали, подшучивали. Надо сказать, без фанатизма, и порой, так остроумно, что она сама смеялась. Такие обычно оставляют хорошие чаевые. В целом, она была рада, что обслуживала тех, кто шутит, а тех, кто жалуется, обслуживали другие.

Вдруг мужчина встал из-за стола и громко сказал женщине:

– Сейчас я уйду, а вернусь, и ты будешь одета на выход и без всяких коньяков. Ты поняла? – Он сказал это серьёзно. Все замолчали, даже не по себе сделалось.

Вероника поймала себя на мысли, что такой подход к делу будоражит её. Нельзя не узнать это чувство. Может, для кого-то это просто фраза, требование уставшего от трёпа человека, для неё – нечто большее. Она стала бы ругать себя за это – озабоченность какая-то, хотелось думать ей – но знала парочку людей со странностями, и эти люди так же видели это в каждой мелочи.

Пока она разносила пиво, тая от неповторимого послевкусия его фразы, словно сама напилась, он вернулся. Что бы она ни делала, а краем глаза косилась на них. Женщина всё-таки взяла себе коньяка. Что же сейчас будет? Было слышно, что они снова смеялись.

Когда они подозвали её, оказалось, что руки женщины склеены скотчем! Она сидела лицом вниз, опустив на запястья голову, рыжие волосы закрывали руки, но было видно и скотч, и то, как она смеялась. От такой картины бросило в жар. Вероника прикрыла красные щёки блокнотом.

– Вы смущаете персонал, вы меня позорите, – начала женщина.

– Да нет, – отмахнулась Вероника, – какое там, персоналу это даже нравится! – Она оправдывала себя желанием приободрить женщину, а самой так хотелось поговорить об этом! Может, они поймут её? Может, они такие же?

Она становилась всё румянее, уже плохо контролировала слова, только смеялась и вертелась на месте. Они даже не замечали её. Теперь они наматывали тот же скотч на мужчину. Они были пьяны и дурачились. Нет, это обычные люди. Обычные пьяные люди, которым стало скучно. Она смотрела на них, словно потерявшись в себе – какая же я всё-таки дура, думала она.

Тут подошла коллега – Алла. Она всегда работала в те же смены, будто подбирала специально, и тоже была немного странной.

– Слушай, там чувак за стойкой, – она указала на парня, – хочет тебя.

Вероника присмотрелась к нему. Симпатичный. Очень даже.

– Прямо хочет? – рассмеялась она.

– Я ему пива принесла, а он: «Мне вот ту официантку», – она заговорила так важно, голову задрала. Потом, голос перелился в нечто конспиративное: – Представь себе, и на тебя показывает! – Она пригнулась за стульями и наотмашь повела рукой – так она изображала его, точнее, то, как он показывал.

Она замолчала. По обыкновению она давала зрителю время насладиться своей артистичностью, а может, хотела заинтриговать. Её пародии всегда были далеки от оригинала, но одна такая на коллектив и настроение обеспечено всем.

– И что? Что дальше? – спросила Вероника.

– Я говорю, какая разница, я сама вас обслужу, – сказала она. Свои реплики она говорила чётко, хорошо поставленным голосом, в тоне всегда имелся оттенок благородства. Чужие – то басом, то пискляво, и обязательно корча рожи. Вероника ждала, что же она выдаст. Она и говорит: – И тут он: «Мне нужна она. Две-три минуты – этого достаточно», – это было басом. Ну, хоть так, хуже, когда она пищала.

Смеясь, Вероника подошла к парню за стойкой, раскрыла перед ним меню. Не успела она открыть рот, как он свернул меню.

– Такое же передо мной, – сказал он. – Я давно пришёл.

Перед ним и правда было меню, вот только чуть правее и он прикрыл его рукой.

– Хорошо, – начала она, – вам пиво или что покрепче?

– Я хочу есть. Это вы исключаете? – Он говорил негромко. Но хамил.

Он не выглядел бедным, скорее, напротив, но даже небольшой опыт работы убедил её в том, что скидки по вкусу всем.

– Закажите наши бургеры, они всем нравятся и на них акция, – сказала она.

– Может, я сам разберусь, – отрезал он.

Она начала нервничать. Ты всё сделала правильно, говорила она себе. Протянула меню. Он сидит за стойкой бара, хотя полно свободных столиков – предложила выпить. Потом, предложила бургеры. Их велят предлагать всем – на них акция! Всё верно. Он – просто хам. Просто гадкий, вредный человек. Она смотрела на его сапоги, куртку. Ему было лет тридцать. От него приятно пахло, запах манил её. Почему все красавчики такие мерзавцы?

Он смотрел в меню. Ресницы густые-густые.

– Ладно, мне пиво.

Он взглянул на неё:

– Скажите, какой Стаут мягче из тёмных, и… – Он ткнул пальцем в меню, указал на красный Эль: – Что за композиция у этого?

– Это Эль, – сказала она, сама не зная зачем.

– Я знаю. Я спросил, каков он?

– Нет, вы подумали, это Стаут, – продолжала она. – И ещё вы спросили, какой Стаут мягче из тёмных – они все тёмные, это же Стауты!

Он рассмеялся. Какие у него были губы! Едва не красные, за ними белые зубы, ровные и красивые. Наверно, плохие, подумала она. Часто ровные и белые зубы – это только фасад, приглядишься, к половине приложился кариес.

– Я беру этот. «Old speckled hen», – сказал он с чисто американским акцентом.

Хотя, она училась на переводчика, и преподаватели заставляли её корчиться перед зеркалом, чтобы поставить звуки, услышав такое произношение в речи русского человека, она не могла не рассмеяться. Ишь, как старается – бросилось в голову. Да ещё и мама в таком случае всегда говорила – выламывается. Дичь, конечно, деревенская дичь, а вспомнишь – смешно. Вот и теперь рассмеялась.

– Что смешного? – бросил он.

– Ничего. Вы говорите на английском, как наш препод. Он завкафедрой на ин. язе и ему девяносто лет. Уж у него-то было время поставить звуки!

– Да? Значит, как дед девяносто лет? Отлично, сочту за комплимент, а вы значит, студентка, молода и красива…

Должно быть, это был сарказм. Она упрекнула себя за надежду на то, что понравилась ему.

– Что ж, тогда скажите, что значит «Old speckled hen?» – спросил он.

– Что? Что значит?

Он взглянул на неё, как на безумную. Нет, скорее, снисходительность во взгляде была такова, словно он смотрел на неизлечимо больную или юродивую. Кто его знает? Это печально, когда чувствуешь малейшую перемену в настроении человека, а истолковать её не можешь. Она всё смотрела на него, думала.

– Переводится как? – спросил он, наконец. – «Old speckled hen?»

– Какая-то курица, – ответила она. – Причём, старая. Наверно, как наш препод. И, кроме того, она ещё какая-то. Но такого прилагательного я не знаю.

Он снова смотрел на неё, как на безумную, но теперь с улыбкой. Потом, улыбка стёрла снисхождение и появилась заинтересованность. В его смеющихся глазах был блеск – что это, если не интерес?

Только вот он сказал:

– Вопросов больше нет, – и отвернулся.

* * *

Радовало, что вечером посетителей не стало. Официанты ушли в подсобное помещение, а Вероника засобиралась домой. Возможность уйти пораньше успокаивала: сегодня она успеет попасть в комнату до закрытия общежития, сегодня не придётся ночевать на вокзале.

Она оделась и уже потянулась за сумкой, когда услышала мужской голос из-за спины. Обернулась: перед ней стоял он, тот самый парень. Теперь она поняла, какой он высокий. До того смутилась, что едва осмелилась оглядеть: чёрные джинсы с карманами повыше колена, кожаные берцы, тёмная куртка нараспашку, мех на капюшоне и строго очерченные контуры лица – вот и всё, что ухватил глаз, прежде чем он заговорил.

– Вы уже уходите? – спросил он.

– Да, ухожу. – Она замялась на месте и посмотрела по сторонам. – Вы можете позвать официанта, но вообще мы скоро закрываемся.

– Я знаю, когда вы закрываетесь, – проговорил он. И при этом так уверенно, так прямо посмотрел на неё.

Он подошёл вплотную и тем самым будто уменьшил её. Лишь оказавшись рядом с ней, хрупкой и скромно одетой, он умудрился показаться ей ещё выше и красивее. Её уверенность в себе хромала на обе: даже сексуальность в его простом, по-мужски неброском облике, будто опускала её к самой земле, как удар на публике. Смущение перетекало в страх. Она уставилась на его сапоги, но поднять глаза всё-таки пришлось: расслабленная поза, хитрая улыбка. А как нагло он сверлил её взглядом! Нельзя не опустить глаза вновь.

– Раз уж вы одеты, давайте выйдем на перекур, – сказал он. – Обсудим, стоит ли вашему начальству знать, когда вы уходите.

Официантами командовали все вплоть до уборщиц. Она ничуть не усомнилась в его намерениях. Он, наверняка, знаком с начальником лично.

– Да, конечно, – ответила она. Перед ней возникли искромётные прищуренные глаза и от волнения картинка «поплыла».

У ресторана шатались несколько пьянчуг, так что отошли подальше. Ресторан находился у перекрёстка, парень свернул направо, и пошёл вперёд, ничего не объясняя. Справа от обочины была небольшая лесополоса из сосен.

Она взглянула вглубь, потом – на него:

– Так значит, для обсуждения вам прямо необходимо заскочить в лесополосу? А вы хоть лопату к снежному сезону захватили уже или за ней тоже надо заскочить?

– Что? – опешил он.

– Ничего, – ответила она.

На легенду и на «мне надо заскочить туда-то за тем-то» она больше не поведётся. Раз и навсегда запомнила – никогда не входить в укромные места. С другой стороны, с таким, как он, можно было бы и сходить в укромное местечко…

Она уставилась в его пьяные глаза: зелёные-зелёные, они блестели на свету.

– Не думайте, что я сумасшедшая. Я просто вспомнила кое-что из своей жизни, – проговорила она. – Дальше я не пойду, прямо здесь говорите, что вам от меня надо.

– Слушай, – сказал он, – у меня есть к тебе предложение. Непристойное предложение, – здесь он добавил улыбочку.

– И что же, я тебе понравилась?

– Да, ты хорошенькая…

Никогда не считала она себя настолько хорошенькой, чтобы такой парень делал ей такие предложения. Ей давно хотелось заполучить хоть немного мужского внимания, так что просто отказать ему она не могла. Пусть он хоть поговорит со мной, думала она. А может, он возьмёт мой номер телефона…

Он оглядел её, будто прежде не видел.

– Мне не по себе, – произнёс он. – Ты ведь не шлюха, а я такое предлагаю. Но как мне быть?

Ей хотелось рассмеяться. Сдерживаясь, она потупила взгляд.

– Значит, только шлюхам такое предлагают? – сказала она. – А если я сама тебе предложу?

– Тогда я, как настоящая шлюха, буду согласен.

– Ну, мораль – это то, что делает женщин шлюхами. Мужчин – мораль делает негодяями. Давай играть по этим правилам. Никто не имеет права свободно любить, но ты не можешь быть шлюхой. Только негодяем.

– Но какой же я негодяй, если я честен?

Она задумалась. Действительно, обмана никакого: он говорит прямо, что трахнет её и забудет.

– Ты развращаешь девушек, значит, негодяй. По-любому.

– Ха-ха. Один мой друг как-то сказал мне: человек не может быть слишком развратен. Слишком подл, лжив, безумен – да. Но не слишком развратен.

– Значит, ты такой честный и тебе не по себе, но я настолько тебе нравлюсь, что ты идёшь на такие жертвы…

– Само собой. Я просто переступаю через себя.

Он был смешным, совсем не таким, каким был в ресторане. Но, всё-таки, юной девушке от таких предложений страшно становится.

– Я вообще-то не профи, – произнесла она. Если бы он знал, что она и вовсе девственница…

– Зато профи я, – ответил он. – У меня было, по меньшей мере, две партнёрши. Обе – мои руки, правда, но это ведь неважно. Могу я считаться опытным или как?

Рассмеявшись, она не заметила, как оказалась у него на груди. Он придерживал её за талию, потом, стал заглядывать в глаза.

– Мы пойдём в отель? – спросила она.

– Нет, отель – это скучно. Я же извращенец, понимаешь.

– Понимаю, – вздохнула она. – Я вот тоже извращенка, можешь поверить?

– Могу, – вздохнул он.

Оба рассмеялись. Ей вдруг сделалось так нелепо: она трезва, а ведёт себя хуже пьяной. И чувствует себя так же – просто пьяной чувствует себя и всё.

– Так куда же мы пойдём?

– О, нет, даже не проси. Этого я не скажу, – ответил он.

Она всё смотрела в его глаза: бывают ли маньяки с такими глазами? По крайней мере, в сказках маньяки и выглядят, как маньяки, а у этого топора нет, а взгляд такой чистый… Есть такие лица, на которые смотришь и понимаешь – этот маньяком быть не может. И дело тут не в красоте.

– Я не боюсь, – сказала она. – Пойдём.

– Согласна? – спросил он ещё раз.

– Да, согласна.

* * *

За размышлениями о нём, она не заметила, как прошла метров сто. Он шёл по левую руку молча. Будто очнувшись ото сна, она посмотрела на него, он – на неё. Их взгляды на секунду столкнулись.

Он проговорил:

– Мы скоро придём, тут недалеко, – и протолкнул её вперёд.

Свет от стоянки ресторана ещё маячил позади, но дорога была освещена плохо. Редкие машины ослепляли светом. Она слышала шаги позади и чувствовала себя жертвой ведомой на расстрел. «Зря я согласилась, что ли», – думала она. Уже изобретала план побега.

Развернулась к нему:

– Я должна забрать сумку, я забыла сумку в подсобке. Я должна вернуться, я быстро! – проговорила она.

– Зачем тебе сумка? Мы скоро вернёмся, тогда и заберёшь, – ответил он.

– Нет, мне надо срочно.

Попытка побежать не увенчалась успехом – он схватил её за руку и прижал спиной к себе.

– Иди вперёд, – прошептал он ей на ухо.

Они дошли до поворота к лесополосе, когда свет приближающейся машины натолкнул её на мысль. На довольно глупую мысль.

Она рванула к дороге, и, наверно, угодила бы под колёса, если бы ловким рывком он не отбросил её к обочине. Машина промчалась мимо.

– Ты что решила с жизнью проститься!? – крикнул он. Его всеохватывающая тень нависла над ней, стало темно, как в подземелье, где за спиной чудовища умирает единственная свеча.

Он подал ей руку, чтобы помочь подняться, но не распрощался с ней. Упрямый, сукин сын, подумала она, когда он толкнул её вперёд.

Словно раздосадованная, она попыталась вырваться, начала кричать. Стоя сзади, он сжал её руки, крепко прижал к себе. Беспомощность – острая, безысходная, как ступающая след в след смерть. Никто не поможет. Никогда не остановится. Никто. «Так, – подумала она, – ты сама согласилась. Успокойся!»

– Если будешь слушаться, я тебе не сделаю больно, обещаю, – сказал тихий голос у самого уха.

Она могла бы, конечно, попытаться врезать ему, и попыталась бы, но чувствовала, что он не причинит ей вреда. Слишком уж вкрадчивый у него голос, слишком уж эротично он прикасается. Он всё время будто контролирует её отчаяние, не допуская ни паники, ни равнодушия. «Он играет, просто играет со мной», повторяла она про себя.

Путь продолжался просёлочной дорогой к лесополосе. Огромные сосны стояли могучей стеной и свысока смотрели на движение у корневищ, и от взглядов их становилось ещё страшнее. Она снова начала вырываться, стремясь повернуть назад. Невзирая на сопротивления, он поднял её на руки и пронёс с десяток шагов. Они были уже у лесополосы, когда у него не хватило сил сдерживать её стремительные порывы выскользнуть. Он опустил её на землю.

– Слушай, тебе так сильно нравится, когда тебя силой берут, или ты реально не хочешь? – спросил он.

– Дошло наконец! – обрадовалась она.

– Что дошло? Что ты любишь, чтобы тебя на руках носили?

Здесь он отошёл от неё подальше и закурил. Она могла бы убежать, но бежать ей расхотелось.

Когда он вернулся, она сделала вид, будто, всё же, собралась бежать. Он схватил её за локоть и рванул назад, они столкнулись лоб в лоб.

Он сжал ей руки и за подбородок приподнял голову:

– Если ты сейчас это не прекратишь, мне придётся быть с тобой жёстче, ты знаешь, – сказал он, глядя в глаза. Было темно, но она чувствовала этот взгляд. Огни ресторана и дорога были далеко позади. Она и хотела побыть с ним, и боялась неизвестности – и всё по-настоящему.

– Зачем я согласилась, чёрт возьми! – не выдержала она. – Я же тебя не знаю, понятия не имею на что согласилась!

Здесь он рассмеялся, должно быть, его заводили её сомнения и страхи. Наверно, даже сопротивления заводили.

Они стояли, не шевелясь не меньше минуты, прежде чем он сказал:

– Ну что, ты задумалась над моими словами? Я тебя не обижу, только не делай больше глупостей.

– Самую большую глупость я уже сделала, – ответила она.

За лесополосой появился шикарный дом. Прошли мимо него вдоль забора. К нему примостилась немалая площадь земли, за которой последовали дачные домики. Свернули за угол, направляясь вглубь участков. Нигде ни огонька – только где-то вдали мелькали маленькие пятнышки света. В этих глухих местах ей не приходилось бывать раньше, поэтому она запоминала дорогу.

Впереди – над молодыми деревцами возвышался коттедж с чёрными коваными воротами. Забор по периметру был высоким и непроницаемым для взгляда.

Он открыл калитку.

– Проходи, – сказал он и затолкал её во двор.

Как только они зашли в дом, он запер дверь на ключ. Сырой древесный запах ударил в нос. Ламинированный пол, деревянная лестница, обитые деревом стены, к одной из которых прижалась Вероника…

Он снял куртку, повесил на вешалку и начал расстёгивать пуговицы её пальто. Глаза очерчивали контуры его фигуры, а голова отказывалась работать. На нём была тёмная футболка, на правом плече – татуировка чёрных контуров в виде оскала животного, вроде рыси. «Как же хорош этот сукин сын», – мелькнуло в мыслях, когда он скинул с неё пальто.

– Ты случайно не хочешь убить меня? – спросила она.

Он бросил на неё шустрый взгляд:

– Нет, я просто хочу тебя.

Он попытался обнять её, но она вздрагивала, говоря себе: «Идиотка, чокнутая, всё тебе не наука!»

Он поднял её на руки, занёс в комнату. Опустив на кровать, начал срывать с неё одежду. К счастью, там было не слишком светло: за не зашторенным окном стоял фонарь и только.

Когда всё, вплоть до носков, было на полу, он снял футболку и расстегнул ремень. Блеск железных заклёпок проглядывался в слабом свете и бросался ей в глаза. Она забилась в уголок, села, прижав колени к груди. Мелкая дрожь колотила, будто изнутри.

Движения его были чётко построены: уложил на спину, а перед тем как приняться за дело, согнул её левую ногу и придавил рукой так, чтобы открыть себе свободный доступ. Он задержался на несколько секунд, поглаживая ей бёдра, будто примеряясь к ней, словно она – не больше, чем дивная кобылка. Она смотрела на его член, белый в полумраке, он был приличного размера, от готовности на нём уже набухли вены, а мерзавец не спешил. Шлёпнул её, нагло и хамски, и только потом приступил.

Член не входил, было больно. Ей удалось извернуться и укусить его – это лишь всё усугубило. Впившись зубами ему в плечо, она надеялась ускользнуть, но, когда он отбросил её, не промолвив и звука, надежды поубавилось. Она сразу же оказалась придавленной животом к сырым простыням. Приподнявшись, попыталась проползти на край, когда почувствовала захват – колени и кисти рук беспомощно скользнули назад.

Резкая боль пронеслась огнём по коже. Всего один удар, но какой! Жёсткие, плотные объятия фиксировали ослабевшее тело, боль от удара ремнём призывала к себе, как крик. Шлепки ладонью завершились послаблением – аккуратное движение тёплых пальцев по спине и нежное слово на ухо. Пряжка ремня ударилась о пол.

В нервной дрожи Вероника опустилась на кровать. Он накрыл её обнажённым телом, горячим и взмокшим, и сжал под собой, а его влажные ладони легли поверх её рук. Волосы запутались и тянули, было жарко. Колотилось сердце.

– Я же говорил, как нужно себя вести… – прошептал он.

Скользкое касание языка в ушной раковине рассыпало мурашки по коже. Тысяча чувствований в теле и разуме, а не пошевелиться и не заговорить. Воцарилось молчание.

Он перевернул её на спину. С дрожью ожидания удара она сомкнула веки. Удара не последовало. Беззащитность оказалась родной сестрой стыда.

Когда он продолжил, на фоне притуплённой боли вдруг кольнуло в промежности – она всхлипнула, дёрнулась. Он прижал её к себе и снова шепнул на ухо:

– Тихо, тихо, малышка, всё будет хорошо.

Он подходил к кульминации – она сильней сжимала веки. Только кукла в его руках – ни паники, ни сопротивлений. Она спряталась в себя. Его движения ослабевали и терялись в забытьи. Какое-то время она и вовсе не чувствовала прикосновений. Краткий взгляд – его лицо прямо над головой и веки снова сомкнулись.

Он коснулся носом её щеки и шепнул:

– Не надо бояться. Ты сегодня вернёшься домой.

Он включил лампу у стола. Она открыла глаза. Она увидела его каким-то потерянным и странным. На его ладони расползались капельки крови, сворачивались и скатывались в маленькие багровые сгустки. Он был аккуратен – крови почти не было и боли тоже.

– Ты девственница что ли? Я вначале думал, просто не готова… А потом, уже поздно было, – пробормотал он. – А что не сказала? Да зачем ты вообще согласилась!

Она ничего не ответила. Он встал, оделся и вышел из комнаты.

Она схватила одежду, спешно оделась. Смотря сквозь щель меж косяком и приоткрытой дверью, можно было с уверенностью сказать, что коридор пуст.

Вышла, нашла его на пороге с сигаретой.

– Что же так перепугалась? – спросил он. – Мы же несерьёзно это, знаю, так не делают, но ты же сама… согласилась.

Она не ответила.

– Ну, всё, свободна, – сказал он. – Деньги нужны? Нет, не за это, в качестве компенсации…

Лучше бы он молчал о таких компенсациях. Она хотела плюнуть ему в лицо, прежде чем броситься наутёк. Не плюнула, лишь молча пошла прочь.

– Я не хотел! – крикнул он ей в след. – Я не хотел так с тобой поступать!

Идя через лесополосу, она думала, всё ли нормально. Она жива и наконец-то – не девственница. И это сделал красивый парень, и, наверно, не последняя сволочь. В этот момент до неё вдруг дошло, что она умудрилась вытворить: она пошла в неизвестное место, с незнакомым парнем, который играл с ней в «маньяка». Уму непостижимая глупость! И она подумала: «Может, и он сейчас думает, что играл „в маньяка“ с первой встречной малолеткой, и какая это была глупость». Подумав об этом, она поймала себя на том, что даже сочувствует ему, будто он точно такой же, как она сама. Что-то толкнуло их на эти глупости – что-то давно назревающее и что-то мгновенное. Это было похоже на дурман.

Дошла она без приключений, на стоянке у ресторана обнаружилось одинокое такси. Не была она любительницей таких вот такси, но ресторан был закрыт, а ночевать на улице в захолустье ещё опаснее, чем садиться в такое такси.

– Извините, не довезёте до центра? – начала Вероника. – Только денег у меня с собой нет… – вздохнула она. Она уже собралась уходить, но водитель оказался на удивление щедрым.

Ехали медленно. Обошлось без разговоров. Когда начали одолевать сомнения по поводу одинокого такси на краю города в три часа ночи, которое возит людей бесплатно, она занервничала.

– Скажите, вы вообще таксист? – спросила она.

– Да, – ответил он, – вы не волнуйтесь, за вас заплачено.