Читать книгу Лесгород. Она - Софи С./М. - Страница 11

На следующий день Вероника заметила большой шрам на правом плече Ани, он выглядел как-то странно, будто нарисованный. Приняв его за нарисованный, она удивилась собственному воображению. Аня режет себя – это всем известно. Как тяжело должно быть ей, подумала тогда она, вдаваться в подробности своих проблем она уже не решалась. Под любимую музыку они говорили о мелочах, где-то она упомянула, что споры с управляющей общежития по поводу переселения в тёплую комнату ни к чему не привели, а нервы расшатались. Аня предложила пожить у неё, и вскоре, Вероника перенесла к ней свои немногочисленные вещи.

Аня жила с отцом и бабушкой в двухкомнатной квартире в центре города. Долго теснить их не входило в планы, это делало поиск жилья спешным. Вероника была готова на самый скромный вариант, но приемлемых комнат по посильной стоимости не сдавалось. В основном, предлагались комнаты в квартире с хозяйкой. Хозяйками были старушки, которых многие считают безобидными, из ума вышедшими, а Вероника побаивалась перспектив соседства с ними. Так или иначе, после долгого поиска и неоправданных надежд, она остановилась у одной из них – самой молодой.

Женщина лет шестидесяти приветливо встретила её и ещё более приветливо взяла деньги сразу за два месяца.

Поначалу, Вероника приходила из университета ближе к ночи, тем временем, дни становились холодней, приближалась зимняя сессия. Она стала приходить пораньше – последовали недовольные взгляды, ворчание, придирки. Стараясь как можно реже попадаться на глаза хозяйке, она кралась в комнату, словно вор, редко выходила на кухню – в ход шли чипсы и водопроводная вода. Напряжение росло. Считать дни до выходных, когда появится возможность уехать к родителям, становилось всё тяжелее. Всё шло к тому, что пора съезжать. Как-то раз старуха устроила скандал из-за того, что зашла погостить подруга – это стало последней каплей. Вероника просто пошла с вещами на улицу. А смысл терпеть? Нужно было готовиться к экзаменам, а старуха не позволяла включать свет: как только увидит, прибежит и выключит. Экономила, так что в такое время года после четырёх в квартире было темно.

Поскольку она оказалась без крыши над головой в самое тёмное и холодное время, ей хотелось поселиться хоть куда-нибудь. Тьма падала на город, накрывая плотнее и плотнее с каждой минутой. Ночь – приговор. Тьма – палач. Приговор не обжаловать. Палача не отодвинуть. Здорово смотреть на густые сумерки из окна тёплой спальни – звёздное небо, бледная луна в дымке – но, когда ты бездомен, страх опускается на плечи с каждым оттенком тьмы. У неё был один адрес – сорванное со стенда объявление. Один адрес – это один шанс. Лучше, чем ничего.

Очередная квартира и очередная старушка-хозяйка. Бодрая и жизнерадостная. Вместе с ней проживало восемь кошек. В комнате под сдачу жили две девушки, но они учились на заочном отделении, поэтому редко там бывали.

Жизнь в этой квартире оказалась так же мучительна, как и в предыдущей, если не ещё хуже. Поначалу бабушка не показывала характер: кроме назойливости и бесконечной глупости ничего не излучала. Тем временем, декабрь подходил к концу. Экзамены всё ближе. Вероника приходила из института как можно позже, а выходные проводила с родителями, но бабулька всё равно была недовольна и часто интересовалась, когда же постоялица найдёт работу. Нехитрое правило обозначилось для Вероники: всякий сдающий желает денег, а постояльцев терпеть не может. Являлись бы они ночью на пару часов, в пятницу уходили рано, а возвращались в понедельник поздно. Всякий арендующий мыслит так же: придёшь, хозяев нет дома – какое же счастье!

Бабуля всегда была дома. Чего она добивалась не ясно, возможно, боялась за свои тряпки, но спасения от неё не было: она буквально дежурила у кровати, а если исчезала, то не проходило и десяти минут, как появлялась вновь. Она врывалась в комнату по любому пустяку, не прерывая цепь глупостей, рассказов и нравоучений. Вероника только кивала. Куда идти, если уйдёшь и отсюда?

Когда девушки-соседки съехали, стало ещё хуже. Она выходила на кухню раз в день, чтобы выпить кружку чая, но даже в этот момент старушка кричала из соседней комнаты:

– Вероника! Иди сюда!

Эта бабуля никогда не успокаивалась, пока к ней не прибегут. Когда же усталое голодное тело Вероники дотаскивало себя до кресла старушечки, та комментировала какую-то глупость по телевизору.

Утро начиналось в шесть часов. Будильником служил громкий крик и распахнутая дверь. Бабушка находила необходимым в это время и ни минутой позже проводить уборку всего помещения, включая туалет и ванную, где всегда было множество кошачьих отходов. Поскольку у неё появилась «не задорого живущая», проблема уборки отпала – нужно только вовремя разбудить и потребовать.

Очередной кошмарный день. Очередная половина шестого. Скоро. Проклятая жизнь. Мерзкое утро. Лучше бы умереть во сне. Отвращение граничило со стыдом и становилось душно. Кололо в висках. Пахло кошачьим дерьмом. «Почему я делаю это? Никто бы не стал! Я же плачу деньги, чтобы существовать тут, боясь даже выйти на кухню и пройти по коридору… Ненавижу эту гадкую старуху! Нет, ненавижу себя! Что же я как тряпка?! Всегда как половая тряпка!»

Мысли её прервал толчок в дверь. Неминуемый подъём на старте. Она сжала кулаки.

– Уборка! Пора вставать! – громыхнуло на весь дом.

Она захлопнула дверь.

– Ты что это двери закрываешь?! А кто уборку делать будет?! – возмутилась старуха, выставившись в проём.

– Я не обязана убирать за вами и за вашим зоопарком! – прерывистой дробью полетело в ответ.

– Что?! – оторопела старушка. – Какие ленивые пошли! Да мы в вашем возрасте вкалывали! А эти лежат, понимаешь, господа!!!

Крик на тему удали в молодости продолжался бы до вечера, но Вероника с вещами направилась на площадку, и он оборвался оскорблениями.

Ноги отказывались нести. Дрожь пробирала до самого позвоночника. Опёршись на стену, она простояла в подъезде минут десять. Пришло время жара – лихорадка ударила по всему телу. Ненависть с какой-то горькой примесью, разъедающей отчаяньем, захлестнула с головой. Оскорбления – молчание в ответ. Терпение – жгучая рана. Слабость. Постыдный страх – страх перед существом никчёмным и бестолковым.

А за окнами зима. Минус двадцать семь передавали на завтра. Она села на лавочку во дворе. Холодно. Протёртые до дыр джинсы, казалось, только смешат погоду.

«Надо опять идти непонятно куда. А всё же, давно хотелось поскорее убраться», – подумала она. И вспомнила, что скоро Новый Год. Можно будет уехать домой и хоть немного пожить спокойно.

И она поехала домой. Поехала в тот же день. Чтобы не думать ни о чём, всю дорогу сочиняла вот это:

Ряд белых дней зимою называют,

Где жизнь в холодном полумраке,

Где в мыслях только планы, сроки,

Зима приходит – люди умирают;

И эта смерть во льду скрывалась,

За белоснежностью своих снегов,

Лишь мне одной всегда казалось,

Что проступает кровь и слышен зов,

Он манит вглубь, к пустому полю,

Где в белом сне замёрзшие тела,

Их плоть как лёд, их сердце колет,

И я молю, чтоб жизнь от них ушла…

В январе похолодало – доходило до минус тридцати. Надо было позаботиться о том, чтобы не остаться на улице, но невзлюбив стариков до гнева, она забраковала девяносто процентов объявлений. После сдачи экзамена она решила разузнать об общежитии, в котором жила раньше. «Нет мест», – отрезал комендант. Теперь и общежитие казалось неплохим, а уход оттуда – ошибкой. Даже сильный холод и закрытый душ не могут сравниться с хозяйками. В общежитии много жильцов, кое-кто всегда норовит взять верх, но все равны – молоды и под чужой крышей. Никто не будет упрекать за две капли воды на раковине или за вилку не на том месте.