Читать книгу Крик в небо – Вселенной. Книга 1. Она - Софи С./М. - Страница 12

Обычно Толя утешал её, но успокоить не мог, и тогда она уходила из дома. Уходила она, надеясь убиться где-нибудь, но возвращалась, коря себя за нерешительность. Толя искал её, когда она уходила, и, осознавая его участие, она смутно ощущала желание получить от него ещё что-нибудь. Она сама не знала, что ей нужно, чтобы успокоиться, но чего-то ждала – просто не могла иначе. Толя не был человеком эмоциональным, он, конечно, страдал, но по нему это было незаметно. Эта его непробиваемость только растравляла её во время приступов, а после них вызывала в ней чувство вины. Она всегда клялась себе, что это было в последний раз. Но всё повторялось. Она не могла себя контролировать и чувствовала себя слабой. И, опять же, одинокой. Кому она пожалуется на свою беду? Люди не поймут её и лишь осудят. Всякий пожалеет Толю, она и сама жалела его. Признать себя больной она не могла: в её семье считалось, что истерички и прочие – это скверные люди, которых надо сжигать на кострах. Сумасшедшими считались лишь те, кто называет себя Наполеоном. Если ты не считаешь себя Наполеоном, значит, ты сам во всём виноват и тебя надо сжечь на костре – вот и всё, что она усвоила от родителей.

Иногда, она думала, что всё решил бы другой человек – умный и хороший. А иногда, уже не знала, что для неё этот «хороший». Она злилась на Толю за то, что он не ревнует её, когда она хороша, и не ударит её, когда она плоха, а значит, хотела кого-то не очень-то хорошего. К голодным до прощения и внимания наказание приходит в белом платье – так всегда. Извращения нашёптывали ей беду, только она была не из тех, кто принимал их за любовь. Изголодавшись когда-то, она высасывала сочувствие, словно вампир, а тиран – донор плохой.

***

Прошло едва не десятилетие после двухтысячного, тем не менее, провинциальный народ относился к готам настороженно, а то и враждебно. Сами же готы много говорили о фотках на фоне советских ковров и о выпивке на кладбищах. Тогда множество заурядных моментов и ей казалось верхом готичности, кроме того, достаток позволял ей лишь коряво пошитые костюмы из драных чулок и винила. Всё это было неважно. Надевая такую одежду, она думала, что в совершенстве владеет чувством стиля. После растянутых свитеров, мужских трусов и пачки мыла вместо всякой косметики, особенно хотелось надеть что-то особенное. Эта тёмная мода в эстетике соответствующей музыки сводила эмоции в особой точке, там, где для неё открывалось одно из её лиц – самое горделивое. Чтобы почувствовать такую горделивость, нужно было стать тем, что восхищает – это было долгожданное и выстраданное чувство.

Как бы ей ни нравилась странная одежда, привлекать критичные взгляды ей не хотелось. Ане – наоборот. Идти за хлебом в сети, чуть мельче рыболовной, и на платформах двадцати сантиметров – для Ани было делом обычным. Вероника никогда не ходила ни в сети, ни с кнутом, ни топлесс – даже в клуб. В клуб она иногда надевала корсет или платье из латекса, да и то стеснялась.

Как-то раз она отправилась в клуб одна. Когда вошла в зал, играл «готик металл», потом, включили «постиндастриал». В основном, такие вечеринки и даже концерты немецкой электроники посещали слэмеры, а от таких она держалась подальше. На этот раз были и кибер-готы, которых она понимала хорошо: когда ритмичный перезвон мелодий агрессивного «аггротека» или «дарк электро» по-особому звонко наполняет зал, невозможно удержаться от танцев. За танцующими тектоник интересно и наблюдать: белое мерцание покрывает тела людей, точно электрический ток, кажется, все они – всего лишь человечки на покадровой перемотке видео плёнки. Она любила эту пульсирующую жизнь, та дарила ей недолгое, но чувство освобождения. Круг, в котором суждено носиться, размыкался – растворялся в звуковой волне. Все злые люди оставались там, за границами звука. Здесь, она была как в маленьком бункере. Но вот снова завершался вечер, и её выбрасывало назад – в убогую реальность.

Она стояла у стены, ожидая финала, кое-где слышались меланхоличные ноты «дарквэйва». Эта музыка – то горделивая, устрашающая мраком, то трогательная, словно вид на усталого человека, который даже не знает, что на его дороге ещё двадцать миль непроходимого леса. Само звучание этого жанра строило особенно яркий ассоциативный ряд, под градусом этот ряд был ещё ярче. Раздирающее чувство жизни болело в ней, когда так мягко звучала, так красиво ложилась эта музыка на весенний снег… Эйфорические красоты мглы манили её. Она бродила по грязи и дышала всем этим. Она стояла в зале, вспоминая себя: The darkest embrace… So fragile the light… My burden indeed – a blissful delight…

– Вероника, и ты здесь!? – вдруг крикнула Аня. Надо же, так нежно и страстно мечтала она под эту музыку, и вот – на тебе!

Аня уже собиралась домой, так что вскинув рюкзак на плечи, Вероника поплелась к дверям.

Этот день должен был выделиться среди прочих визитом в клуб, но вышло иначе. На пути к остановке, Вероника и Аня оглянулись на зов одной из приятельниц:

– Подождите меня! Ещё минутку! – крикнула она.

Вероника взглянула в сторону ресторана: на крыльце разговаривали двое мужчин. Один, что был постарше, схватил другого за пиджак, тот вырвался, оттолкнул его, затем, направился к дороге. Это был тот парень с зелёными глазами, с которым она могла бы побывать в отеле «Метелица». Было невозможно поверить в то, что их снова свела судьба. Судьба собиралась столкнуть их лоб в лоб, потому что он шёл навстречу.

– О, чёрт! Он идёт сюда! – вскрикнула Вероника.

– Кто? – удивилась Аня.

Вероника отвернулась – быстрыми шагами он пролетел мимо. В этот момент сзади подкралась та самая приятельница, что звала их, и закричала:

– Ну что?! Я же говорила, всего минутку!

Парень обернулся. Его взгляд застыл на лице Вероники – он прищурился и… Улыбнулся!

– Это был он… – пробормотала Вероника в оцепенении.

– Кто он? Этот красавчик? Я его сразу заметила! – влезла приятельница.

Он сел в машину – автомобиль подмигнул и тронулся.

– Ничего себе! Он нам мигнул! Вы это видели!? – не унималась девушка.

– Он мигнул не нам! – вступила Аня. Она взглянула на Веронику.

– Веронике? – удивилась девушка. Её лицо сморщилось, будто она отведала лимона. Заговорив сочувственно, она даже коснулась её плеча, словно участливый медработник: – Таким парням мы только забавы ради…

Так оно и есть, думала тогда Вероника. Эта девица стала ненавистна ей. Между строк мать всегда говорила, что «мужчины получше – не для нас». Что гнаться за богатством и красотой, когда тебя не полюбят? – мать казалась правой. Но не эта девица.

***

После клуба Вероника вернулась домой, не помня, проводила ли её Аня – до остановки или дальше. Было чувство, будто её лишили чего-то важного, того, без чего заканчивается жизнь. Это вырвали из рук, вероломно, варварски. И как бы близко она к нему не подобралась, а дотронуться не выйдет. Она мечтала о мужчине, который нуждался в ней не больше, чем в проститутке, и это было больно.

Она знала об этом парне ничтожно мало, она уже с трудом вспоминала его лицо. Хорошо она запомнила лишь зелень в его глазах, зелень цвета серого неба в отражении болотной воды. То ирония играла в его глазах, то грусть. В бездне его зрачка была эта самая грусть, а на радужке – ирония. Иногда, зрачок поглощал почти всю радужку, и оставалась только грусть. Он смотрел на неё так, словно устал от всего на свете. Он, словно искал приюта там, где приюта не будет. И вспоминать об этом было дико, и забыть не получалось. Забывать не хотелось. Снова и снова она воскрешала в памяти их мимолётную встречу, оборот головы – столкновение взглядов на долю секунды – хватаясь за каждую ниточку, чтобы не потерять то, что осталось ей от этого человека.

Он был хорош. Он был похож на её отца в молодости и на её брата Алексея, который пошёл в отца. Только видя в нём и хорошего манипулятора, и сексуального совратителя, которому должна даже первая встречная, она теряла к нему подлинный интерес. Это обещало ей равнодушие.