Читать книгу Крик в небо – Вселенной. Книга 1. Она - Софи С./М. - Страница 8

Когда прошло лето и первые месяцы второго курса, в её жизни появился новый кавалер – Толя. Она хмурилась перед зеркалом, жевала кончики волос. В школе она выдёргивала волосы, и однажды, так этим увлеклась, что пробор стал широким, а в начале пробора вообще волос не стало. Всё изменилось: теперь, когда она о чём-то думала, она всё время будто была не уверена в собственных выводах на этот счёт и думала заново – снова и снова. Именно тогда она и начинала облизывать кончики волос, как бы изучая их структуру. На этот раз она думала о Толе, и, как обычно, мысли были слишком навязчивы. Какими бы ни были её мысли, в них, конечно, была и правда. И правда была в том, что рядом был не тот. Приклеился и не отставал. Она и не гнала. Настойчивому Толе она не могла сказать нет.

Толя никуда не пропадал, хотя ему ничего не перепадало. И, как ей казалось, он ухаживал за ней: всегда делился пирожком, когда ел. Один раз подарил цветы и купил мороженое. Так ещё никто её не обхаживал – она подумывала, уж не сдаться ли ему? Если бы не его кривой нос…

***

Город, в котором она училась, был неухоженным. В этом месте давно уже не было красивой архитектуры – не за что глазу зацепиться. Это было захолустное нагромождение покосившихся зданий и разбитых дорог. Там замусоренные улицы разграничивали серые, коричневые, жёлтые с лишаями дома, типовые – все, как растрескавшиеся кирпичи. И по этим улицам шли люди, тоже типовые, такие же серые, покоробленные злостью. Она хотела говорить по душам с каждым хорошим человеком – ей этого не хватало. И в то же время, она сторонилась людей. Так, мучаясь одиночеством и боясь нарваться на новую боль, она всё больше скиталась. Всякий раз, возвращаясь в общежитие, она брела по отдалённому замусоренному району, где процветает пьянство, вдыхала запах дождя и мечтала увидеть комнатку пустой. И вот уже не только лесопарки, но и невзрачный город стал мил. Даже эти грязные улицы с типовыми домами были уютней её койко-места на скрипучей кровати с жестяной сеткой, проваливающейся до полу. Каждый день она проклинала это койко-место и соседок, пока не поняла, что бывает ещё хуже.

Из-за ремонта в общежитии произошли многочисленные переселения. Не успела она распаковать вещи в одной комнате, как её отправили в другую. Кроме стола и всё той же досоветской кровати в новом жилище ничего не было, радовало отсутствие соседей, но в этом был подвох. Туда не поселили других девушек потому, что до этого скромного уголка скоро добрался ремонт. Она приходила ночевать и обнаруживала изменения: то был покрашен частями пол, то окна и стены. Из-за плохого межсезонного отопления и частого проветривания в комнате установилась нежилая температура.

– Почему меня нельзя поселить в тёплую комнату?! – как-то крикнула она коменданту.

– Нет мест! – громыхнуло в ответ.

День за днём комендант угрожала или отмахивалась, а с парой соток в кошельке думать о съёмной квартире не приходилось. Почему именно она? Почему все живут в тепле, а для неё нет мест? Потому, что за неё некому заступиться или потому, что нет денег на взятку?

В это холодное время к ней вернулся Игорь, не менее холодный. Он просто решил ответить на её сообщение – через девять месяцев. И она, окрылённая надеждой, побежала на свидание. Свидание это лишь всё усугубило: жила она в своей холодной комнатке и как-то держалась, а тут перестала есть. Дело дошло до того, что выпив стакан сока, она чувствовала огромную тяжесть и корила себя за излишества. Она вздрагивала от каждого звука – вдруг сообщение? А сообщений было мало. От голода ей было ещё холоднее, на подушке стало оставаться всё больше и больше волос, словно она умирала от неизлечимой болезни.

Со всем этим она приехала домой, мать тут же выскочила к ней с улыбкой во весь рот. Глаза её блестели от радости.

– Рассказывай! – требовала она. Вероника и рассказала ей всё.

Она забрала все свои тёплые вещи и в тот же день поехала обратно в общежитие. Перед выходом на улицу мать крикнула ей:

– Ты хоть шапку надень, на голове-то ничего уж нет! Не смотри на других, у них шапка волос на голове, а у тебя волосёнки-то реденькие, замёрзнешь!

Волосёнки – повторила про себя Вероника. Её вдруг вывернуло отвращением и захотелось драться. Она выскочила на улицу, вдохнула воздуха. Мать бежала следом с шапкой в руке.

– Надень, за тебя ведь переживаю!

Чтобы не сказать лишнего, Вероника пустилась бегом к остановке. Доехав до станции, она села на электричку и вдруг разрыдалась. Что с неё взять? Толстая, волос нет. Сдалась она такая Игорю… Видно, поэтому он и не хотел её. Бывало, они оставались наедине, он болтал о сексе, но не прикасался. Она тоже не прикасалась к нему – чувствовала, что он отдёрнет руку. Опыта у неё было мало, она понятия не имела, что он за человек. Он был девственником, тем не менее, не все девственники таковы. Мать говорила, что он – импотент. Или трус из трусов.

Чтобы всё прояснить, по приезду Вероника спросила его:

– Почему ты меня даже за руку не берёшь?

Он очень смутился. И ответил:

– Я думал, что люблю тебя, но понял, что не люблю.

Какой милый мальчик, понял, что не любит, вот и не прикоснулся, подумала она со злостью. И они расстались.

Когда он ушёл, всё долго возвращалось в прежнее русло. Тишина нежилой комнаты нависала над ней всей безнадёжностью мира, словно небо после катастрофы. Обычный телевизор уберёг бы от многих слёз. Всё сошлось: одиночество, тишина, холод. Утешали лишь верные, мрачные друзья: трагичная музыка в наушниках, тёмные краски, чистый лист бумаги и чёрный цвет одежды.

***

Он был чёрствым в глубине. Одним утром она это поняла. Она поняла, что значили для него нацисты. Они нравились его душе, а ненависть и смех – лишь прикрытие разума. Но что судить его? Ему тоже досталось: его отец был алкоголиком, мать работала учителем, обеспечивая младших детей. Он был давно выставлен из дома к бабушке. По его словам, мать интересовали лишь его успехи в университете. Может, он просто хотел, чтобы его любили ни за что, потому и не мог не быть таким мерзавцем.

Через какое-то время они случайно встретились в клубе, где Вероника не побоялась высказать ему всё.

– Видимо, у тебя в трусах и нет ничего, вот ты мне голову и морочил, – сказала она.

Он, как ни странно, обрадовался новому вниманию.

– Проверь, – ответил он.

Она запустила туда руку и обнаружила, что там всё как у всех. Он признался, что с девушками ему нелегко. У него всё работает, и сексом заняться он мог бы, только с ним не хотят этим заниматься.

– Может, если бы ты сама… Может, тогда всё бы и получилось? А ты такая скромная, что прямо невозможно, – сказал он.

Вначале она так и стояла с открытым ртом. Её любовь к нему и его равнодушие к ней в самом деле делали её робкой. Удивительно, что он, не сделав ей ни одного комплимента, так открыто заявлял, что она должна была напрашиваться!

– Как же я могла сама всё делать, когда ты даже цветов мне не дарил? А помнишь, говорил, что с друзьями гуляешь, мол, надо очередь занимать, чтобы тебя на прогулку вывести! Как же я могла после этого…

– Значит, я должен цветы дарить? Знаю, парни так делают, по идее, ты права, я должен был ухаживать, но не хотелось. Я и целоваться должен был, но… Ты сама-то как-то… могла бы более ярко выражать, что любишь меня.

– Я? Более ярко? В смысле, добиваться? Всё самое лучшее для тебя, не смотря ни на что, да? А ты бы задавался, но таял от самодовольства!

Он стоял молча, видимо, не знал, что сказать.

– Нет, – вдруг сказал он, – я понимаю, что это неправильно. Ну, так что кроме цветов и поцелуев? Что я должен был?

– Ничего. Ты ничего не должен, – ответила она.

– Но тогда у меня не будет девушки, а мне хочется всякого разного. Ну, воспитательных моментов. – Он уставился на неё, будто на дурочку. – И не только этого, а семью как я заведу? Без семьи мне же будет не очень…

– Мне с тобой тоже было не очень, – сказала она.

Обозлившись на её укоризненный тон, он не ответил. Его глаза сверлили её с ненавистью, словно говорили – ты во всём виновата.

– Зачем ты мне это говоришь?! – выпалил он. – Я думал, что люблю тебя, но, оказалось, что не люблю. Разве я виноват?

– Ты думал, что любишь? Нет, тебе было скучно, – сказала она. – Тебе льстило то, что я в тебя влюбилась. Тебе льстило то, что я считала тебя уникальным. Ты не можешь любить – знай это. Ты путаешь с любовью то, как используешь людей.

Она отошла от столика, за которым он сидел. Кого она идеализировала, о ком вздыхала? О слизняке с жаждой иметь поклонников? В какой-то мере он действительно использовал её. Взорвавшись от досады, она обернулась и крикнула:

– Думаешь, я слишком скромная?! Просто я не напрашиваюсь. Ты того не стоишь!

Её запоздалая первая любовь, где она любила свои добрые, волшебные эмоции, закончилась вот так. Он был первым симпатичным парнем, кто обратил на неё внимание – как было не надеяться? Странное чувство ныло в её груди – чувство, будто теперь всё сломалось окончательно.