Читать книгу Принцип моей неопределённости - Таня Гуревич - Страница 13

Часть 1. Школа
Глава 11. Ната

Оглавление

Прошла весна, наступило лето. Машу отправили практически на все три месяца в деревню готовиться к поступлению. Но в основном, конечно, просто подальше от города, где она могла бы «болтаться не пойми где и с кем». Мы продолжали переписываться, но я делала это уже не из порыва влюблённости, а скорее из чувства ответственности. Маша… Она стала жёстче. Наверное, устала от постоянной конспирации, запретности. А я? Мне хотелось поступить благородно.

Получалось не очень. Я увлеклась Ольгой. Мы проводили столько времени вместе, что постепенно стали оставлять какие-то вещи друг у друга дома, чтобы можно было переодеться в свежее. Смеялись, галдели без умолка, смотрели кино. Олина мама, очаровательная молодая женщина, похожая на азиатку в обличье европейской женщины: по-восточному открытая душа, ясная улыбка. Она кивала нам со словами:

– Привет, молодёжь!

Она никогда не задавала Оле вопросов, дочь могла приютить кого угодно из друзей, любого пола и возраста. Квадратная комната, на самом деле больше альков: практически весь пол занимал большой матрас два на два, одежда в узком шкафу, вместо письменного стола – низко подвешенная полка. Оля работала, сидя в позе лотоса на краю кровати. Полдня мы смотрели фильмы, валяясь, закинув ноги на стену. Другие полдня шатались по городу, высматривая фактурные закоулки для наших воображаемых фильмов.

Напряжения не было, хотя у меня внутри всё время бился пульс интереса к ней. Но я не могла решить внутреннюю дилемму, считала себя обязанной перед Машей и как будто должной сохранять чувства к ней. Меня бил озноб от мыслей, что придётся что-то решать и менять. То бросало в жар от близости Оли, когда она клала голову мне на плечо во время фильма или бралась своим мизинцем за мой. То накатывал звенящий холод от чувства вины. Всё это уже казалось сродни измене. И если не случившейся, то как будто скорой.

Как-то мы смотрели «10 причин моей ненависти», и Оля вдруг резко встала:

– Вот дебилка!

– Кто?

– Кто… Кэт эта дебильная.

– Почему?

– Да потому что надо быть дебилкой, чтобы не видеть, что тебя кто-то любит, – Оля поставила фильм на паузу, и на экране замерла главная героиня со смешно раскрытым ртом.

– Ну, он же типа на спор это всё…

– Да какая разница? В жизни-то не так.

– Ну, так то фильм.

– Да понятно, что фильм. Но блин бесит. Какой надо быть дурой, чтобы так подло поступать, – она откатилась к подоконнику и отвернулась к окну, сложив руки как за партой.

– Это она-то подлая? Оль, ваще-то это он её типа разводит за деньги.

– Да это всё фасад. А внутри совсем другое, и они оба это видят. Только этот чел, Патрик, это прочухал и уже не играет. А она из себя корчит не пойми что. И это подло!

– К кому подло-то?

– Да к ней самой! Она его любит, он её любит – чё творит-то?

– Да если б всё так просто было, наверное, и кина бы не было. Да и вообще, у людей всё сложно всегда.

– То-то и оно, что нет! Нат, всегда всё понятно и просто. Люди просто тупят и не делают очевидных вещей.

Я хотела ответить ей, что не такие уж эти вещи очевидные и не так-то всё с ними понятно. Но у меня перехватило дыхание. И Оля тоже молчала, уперевшись лбом в стекло. Горячий комок в горле всё ещё мешал хоть что-то сказать, и я просто села рядом с ней, уткнувшись лбом ей в плечо. Оля наклонила голову в бок так, что её щека коснулась моей, прядь волос соскользнула на лицо, закрыв нас золотистой вуалью. Её дыхание пахло корицей и мятой, и я чувствовала его жар на своём ухе, и от этого только сильнее вжалась лбом в острое плечо.

Мне ничего не стоило поцеловать её, но я не могла. Так близко, но так далеко. Пора было что-то решать.

                                         * * *


В начале сентября был мой день рождения. Мои родители предоставили нам квартиру на вечер, где-то была раздобыта бутылка мартини. Гостей было немного, зато какие: пара девочек из класса, конечно, Маша, и конечно, Оля. Весь вечер я собиралась с духом и выжидала момент: когда алкоголь уже подействует на меня бодряще, а на Машу обезболивающе.

Я отловила её в коридоре и по-простому выложила всё в одной фразе:

– Мы расстаёмся, я люблю другую.

Глядя на меня плывущим от мартини и шока взглядом, она молчала.

– Вот так. Прости? – я не понимала, услышала ли она меня правильно? Хотя что там было путать. «Ну скажи же хоть что-нибудь. Хоть что-нибудь». Мне просто хотелось, чтобы это уже поскорее закончилось.

Смазанная и неровная пощёчина – не столько больно, сколько неожиданно. Вот и всё.

Маша собиралась молча, шатаясь по дому и хватаясь за стены. Мне стало вдруг страшно – а вдруг ей будет совсем плохо? Вдруг не надо было вот так, на день рождения, после выпивки. Как она будет добираться? Я поймала Олин взгляд – он тоже был тревожным. Я знаком показала ей, что провожу Машу и вернусь, она кивнула.

Мы ехали в автобусе, и Маша знала, что я еду с ней. Но не смотрела в мою сторону, усиленно делая равнодушный вид, хотя руки у неё дрожали. Я не стала идти с ней до квартиры, только проследила, что она зашла в дом. Хотелось поскорее вернуться домой, но что-то меня держало. Я смотрела на окно Машиной комнаты. Сколько прошло времени, она уже должна была попасть домой?

Я в последний раз отсчитала её этаж и окно – больше не придётся высматривать в нём потайные знаки. У нас был код: зажжённый свет – можно заходить, свет погас – подождать во дворе, в условленном месте, задвинуты шторы – шухер, уходи.

Я подождала ещё пару минут. Маша подошла и задёрнула шторы.

Дома меня ждала Оля и праздничный торт.

Принцип моей неопределённости

Подняться наверх