Читать книгу Принцип моей неопределённости - Таня Гуревич - Страница 3

Начать, наверное, надо с того места, где началась моя дружба с Натой – линейки в первом классе. У неё были длинные, красивые волосы и очаровательный бант, но он ни в какое сравнение не шёл с её потрясающей улыбкой и огромными глазами – я часто пересматриваю наши фотографии того дня и до сих пор не могу налюбоваться на эту картинку.

Мы стояли рядом и слушали директора школы: все эти слова были приготовлены понарошку для нас, а на самом деле целевой аудиторией были родители. Мамы и папы, бабушки и дедушки слушали, как хозяйка настоящего Лицея обращается к их деткам вот так – по-серьёзному и по-настоящему. Наигранно доверительная речь, напускная заботливость и вовлечённость призваны были расположить взрослых и окончательно убедиться, что членские взносы и многочисленная подготовка оказались действительно ценной инвестицией. Дети не понимали ничего.

Нас рассадили по партам и началась учёба. По каким законам природы происходит дружба? Почему она случается с одними, и не получается у других? Почему невозможно совпасть с другим человеком, просто подобрав набор «параметров»: общие увлечения, одинаковый социокультурный контекст, похожие интересы? В итоге всё равно должна случиться химия: у каждого есть некие элементы, которые либо вступят в реакцию с чужими, либо нет. И нам не всегда очевидно, какой набор у нас. А ещё мы не знаем, какой будет результат у этого химического эксперимента. Не правда ли?

Про нас в классе говорили: «Натамашаня» – мы были настолько неразлучны, что наши имена слепились в одно. И только я понимала, что дружим-то мы втроём, но у Наты с Машей видно было ещё какую-то дополнительную историю. Играли в догонялки мы втроём, а ловили чаще Нату и Машу. Ходили в кино мы втроём, но я никогда не сидела посередине. Проводили время втроём, но у девчонок были какие-то свои, непонятные мне шутки. Потом появились такие приколы, которые ещё и невозможно объяснить, потому что «это надо было видеть».

Иногда я шла по коридору и видела, что девочки о чём-то разговаривают в стороне – я просто шла мимо. Всегда можно было бы спросить «О чём болтаете?», но я знала, что они отшутятся или придумают какую-нибудь ерунду. У них появлялись свои темы, которые уже не обсудишь с ПРОСТО подругой. Я думаю, что именно тогда во мне впервые стала просыпаться паранойя. Не говорят ли они обо мне? Может я смешно или глупо выгляжу, но они не скажут мне в лицо? Нет, не скажут, они ведь не хотят обидеть меня, свою подругу. А может, они дружат со мной, выспрашивают мои секреты, узнают тайны, пользуются моим доверием, чтобы иметь возможность смеяться надо мной? Я училась прогонять эти мысли прочь, но они так и остались со мной на всю жизнь.

Потом с Натой стали секретничать и другие девочки нашего класса. Я помню, как Катя попросилась сидеть с ней на английском, объяснив это тем, что хочет помочь ей с заданиями. На самом деле Кате нужно было мнение Наты в вопросах взаимоотношений. Я практически научилась читать по губам, пытаясь понять, о чём они говорят. Из обрывков их бесед, по многозначительным взглядам и паузам, в конце концов, я сделала вывод, что Кате симпатичен парень старше нас на год, но она не знает, как дать развитие этим односторонним отношениям, не уронив свое лицо. Обычно полагалось вздыхать, глупо смеяться при появлении объекта и изыскивать различные знаки скрытой симпатии в его действиях, но ни в коем случае не делать первый шаг.

Ната обладала критическим подходом в таких вещах и умела предложить действенный, не компрометирующий план-перехват. Он сводился к тому, что нужно записаться в те же кружки, сидеть за соседним столом во время обеда и подбрасывать анонимные записочки на День Святого Валентина. Но если парень ходит только на баскетбол, обедает в другой перерыв, а 14 февраля ещё далеко, в ход шла по-настоящему тяжелая артиллерия. Например, можно было пустить дикий слух о том, что объект воздыханий САМ давно влюблён в девочку и ищет с ней встреч, но она игнорирует его и страшно устала от его настойчивости. К тому моменту как вся школа начинала гудеть об этом, парень уже и сам в это верил. Здесь у него случался когнитивный диссонанс: если он так настойчиво добивается девушки, почему она всё ещё не его? Возможно, следует стараться лучше? Девочка какое-то время ещё разыгрывала роль неприступной царевны, но вскоре сдавалась. Это не были союзы, созданные на небесах. Их создавала Ната.

Справедливости ради надо сказать, что парочки не существовали долго. Через месяц-два, максимум три они распадались, так как отношения заходили в тупик. Мальчики не понимали, какие легитимные шаги возможны для развития событий, а девочки уставали от их неловких ухаживаний и бестолковых комплиментов. Полагалось разыграть знатную сцену расставания. Находился повод для разрыва, подходящий одному из стандартных сценариев школьной Санта-Барбары: излишнее внимание к другой девочке, чрезмерное погружение в учебный процесс в ущерб совместному времяпрепровождению, неверно расставленные приоритеты между мужской дружбой и романтическим союзом. Я думаю, что стремление отработать эти наиболее распространённые программы заложено почти во всех людях. Отрепетировать, натренироваться «на кошечках», чтобы во взрослой жизни уже знать свои реплики и не тушеваться. Однажды в нашем классе женский кворум принял решение прекратить цирк со свободным образованием пар. В раздевалке перед физкультурой девочки по-быстрому составили наиболее гармоничные союзы, с точки зрения комплекции и популярности в социуме, а после разминки оповестили мальчиков. Ната, как одна из самых симпатичных девчонок в классе, оказалась с Максом, высоким и худым весельчаком. А я, как пухлая и одутловатая – со Стасом, непропорционально крупным мальчиком, который чрезвычайно глупо и зло шутил. Остальные парочки разбрелись по залу, собираясь начать свои тщательно подготовленные отношения.

Я помню свои мысли и чувства. Да, Стас был редкостным придурком. Но на что ещё я могла рассчитывать с моей-то внешностью? Мои пухлые ляжки в неподходящих спортивных шортах невыгодно подчёркивали широкие колени. Огромная майка на выпуск тщетно пыталась скрыть ещё по-детски торчащий живот, но вместо этого прятала намечающуюся грудь. Пускай распределение сработало по принципу «каждой твари по паре», я была рада, что мне вообще досталась пара – мальчиков в классе было гораздо меньше, чем девочек. Таким образом Стаса прикрепили ко мне исключительно потому, что посчитали несправедливым отягощать его компанией другую, более симпатичную девочку.

Мы помялись какое-то время, не зная, как разрушить неловкое молчание. Но тут учитель стал собирать детей для игры в волейбол, и важный разговор не состоялся. В общем-то, не состоялся никакой.

Ната рассталась с Максом к концу того же урока. Она сказала ему: «Не понимаю, зачем это нужно». Макс согласился и забыл об этом через десять минут.

А я же была счастлива оказаться замеченной и нужной представителю противоположенного пола. Происходящее казалось мне ужасно важной вехой моей жизни. Можно сказать, так оно и вышло, когда после уроков Стас сказал во всеуслышание:

– Я не хочу с Анькой встречаться, мне другая девушка нравится!

Что сказать, парень знал, чего хочет. Между прочим, повзрослев, он совершенно преобразился: от лишнего веса не осталось и следа, зато Стас раскачал широкие красивые плечи, обзавёлся стильными татуировками и моднецкой бородой – короче говоря, стал жутко классно-опасным мэном.

– Мне нравится Эмма, я за ней буду ухаживать.

Эмма тоже училась в нашем классе. Наличие восточных кровей делало свое дело – Эмма была физически развита гораздо больше остальных девочек: у неё уже была красивая грудь второго размера, круглые бёдра. Она красила губы цветным блеском, пела в школьном хоре, к тому же знала, как реагировать на внимание других людей, в отличие от меня. Эмма смущённо опустила роскошные пушистые ресницы и томно ответила:

– Что ж, я не могу тебе запретить.

Хотя ещё с утра я не догадывалась о своей симпатии к этому персонажу, но в тот момент моё сердце было разбито. И как! На глазах у всех класса! Я была унижена, оскорблена и разрушена.

Стас действительно оказывал своей избраннице все возможные знаки внимания: вытирал вместо неё классную доску, приносил её тетрадь первой, когда учитель просила их раздать, и всегда старался сесть с ней рядом. К 14 февраля накал достиг своего пика, и Эмма сдалась. Она разрешила ему поцеловать себя в щёку и держать за руку на переменах. Я молча страдала. В то время я даже начала писать романтичные стихи, наполненные душевными страданиями, и считала себя несчастно влюбленной без надежды на взаимность.

На 8 марта учителя разрешили организовать дискотеку на нашу параллель. Мальчикам поручили переставить парты и стулья в сторону в одном из больших классов, родители купили одноразовые стаканчики и сок, девочки сделали рулеты с сыром на зубочистках. Кажется, Макс занимался подбором музыки.

Как водится, народ толпился вдоль стенок, пугливо поглядывая на своих одноклассников, словно это не были те же самые люди, с которыми они учились уже не первый год. Всё было как будто по-особенному. Наконец, кто-то додумался погасить свет, и в полутьме мартовского ненастного полудня школьный класс превратился-таки в танцпол. Первыми решились танцевать на глазах у всех именно те парочки, которые были сформированы решением общественности. Они мерно покачивались в такт медляку: девочки несмело повесили руки как ниточки на плечи кавалерам, а те смиренно держали онемевшие ладони на бёдрах своих партнёрш.

Ясно помню, что упросила маму разрешить мне надеть новый брючный костюм песочного цвета. Она всю зиму откладывала его в сторону, ведь он был лёгким, весенним. Но против моего справедливого аргумента, что 8 марта – это уже весна, она не устояла. Меня не приглашали.

Стас танцевал с Эммой. В какой-то момент они остановились, она что-то сказала ему и отошла к подругам, стайкой стоявшим у стены. Они глупо захихикали. Стас же нашёл меня глазами и двинулся в мою сторону.

– Потанцуем?

Я ничего не ответила, а только вышла на танцпол. Мы протанцевали, кажется, секунд 30 до конца трека. Он смотрел в сторону, и я поняла, почему он пригласил меня. Когда музыка закончилась, я спросила:

– Тебе Эмма сказала со мной танцевать?

– Ага, она сказала, это будет справедливо.

Надо ли говорить, что это было ни капли НЕ справедливо. Я немедленно ушла с праздника и проплакала после этого ещё неделю. «Спасибо за благотворительность, мисс У-меня-уже-пришли-месячные», – думала я. Но одно я тогда поняла и запомнила на всю жизнь: если это не твоё, твоим оно никогда не станет.