Читать книгу Я не хотела умирать - Татьяна Родина - Страница 10

«Я выпросила у мамы отдать меня в школу с шести лет. Мне хотелось стать такой же взрослой, как Дима: ходить с рюкзаком, учить уроки, много знать. И я мечтала поскорее сбежать из ненавистного сада, мне казалось, что в школе все будет иначе и у меня появятся там друзья.

Но отношения с одноклассниками не задались так же, как и в детском саду. Я была для них слишком странной и замкнутой: я не играла после уроков, убегая спасать семью, вздрагивала от громких звуков, вызывая у ребят смех, тушевалась и робела при общении. Еще одной причиной непринятия меня классом стала любовь учителей. Я тянулась к знаниям, много читала и для своих шести знала гораздо больше того, что знали мои одноклассники. Это порождало зависть, каждый мой успех, расхваленная классным руководителем домашняя работа встречались ненавидящими взглядами, и на переменах мне сильно доставалось. Я была лишь маленькой хрупкой девочкой в большом коллективе, они дразнили меня, обзывали, толкали в кабинете, не давая пройти между рядами, нападали толпой на переменах и после уроков, закидывая снежками зимой, камнями и грязью летом. Я плакала, потирая синяки. Маме я говорила, что синяки заработала сама, играя с ребятами на переменах. Она вздыхала и говорила мне быть аккуратнее. Мне не хотелось расстраивать маму правдой, она была такой уставшей, все время работала и так много плакала из-за папы, я ее жалела и оберегала от своих проблем.

Лишь однажды я ей рассказала. Мне было девять, я была уже в третьем классе. Мы возвращались после обеда из столовой, сегодня мой аккуратный почерк вновь был продемонстрирован в качестве примера, что вызвало новую волну злости и ярости. Они окружили меня в кольцо возле кабинета и стали толкать друг к дружке, словно мячик, смеясь и с наслаждением приговаривая:

Юля дура, хвост надула

И по речке поплыла,

Как увидела моржа,

Сразу родила ежа.

Я закусила губу от обиды, молча снося все издевательства, их было больше, я понимала, что мне никогда их не одолеть, и все, что мне оставалось – это ждать спасительного звонка на урок.

– А давайте ей волосы выдергаем, пусть ходит как драная кошка, – смеясь, предложила староста нашего класса Саша и больно дернула за торчащий кончик моей косички.

– Ай, – вскрикнула я.

Я обожала свои пышные вьющиеся волосы и этого уже стерпеть не могла, я схватила ее за руки, не давая ко мне прикасаться.

– Сашка, давай, покажи этой дуре, – прокричали ребята.

Мы продолжали бороться. Саша была выше и сильнее меня, но вспыхнувшая ярость придавала мне сил, наши руки крепко обхватывали друг друга, она попыталась меня повалить, подставив подножку, но ничего не вышло, я смогла устоять.

– Саша! Саша! Саша! – громко скандировала толпа.

Они щипали меня и больно тыкали пальцами, пытаясь помочь своему герою.

Саша боком прижала меня к стене и навалилась своим телом, она уже уставала, а я разозленная наоборот набиралась силы, мне оставалось совсем чуть-чуть, чтобы ее с себя сбросить, она это почувствовала и, чтобы не потерпеть поражение, впилась зубами в мою руку.

Я громко закричала, из моих глаз прыснули слезы. Стоявшие вокруг ребята звонко смеялись и аплодировали Саше. Я сбежала домой с уроков и, рыдая, рассказала маме, что же произошло.

На следующий день мы пришли с мамой в школу. Нас с Сашей поставили посреди класса. Рядом с нами стояли наш классный руководитель Анна Валерьевна и моя мама.

– Ребятки, произошел очень неприятный случай, – начала Анна Валерьевна, – Саша укусила Юлю. Это неправильно, с друзьями так не поступают. Поэтому Саша сейчас должна извиниться. Да, Саша? Вот бусы примирения, – она вложила в руки Саши янтарные бусы.

Саша стояла, молча опустив глаза.

– Саша, мы все тебя ждем. Ты же староста. Покажи положительный пример. За свои проступки нужно отвечать.

– Юля первая начала, – громко крикнул Андрей.

– Да, это она напала на Сашу, – поддержала его Лена.

– Это неправда! – зло воскликнула я.

– Правда, правда, мы все это видели, да, ребята? – прокричал Ваня.

Все одобрительно закивали, и послышался гомон голосов.

– Юля всегда такая злая!

– Да, она первая на нас нападает.

– Юля играть не умеет, она все время дерется.

– Нет! Вы все лжете! – обиженно воскликнула я, силясь перекричать раздававшийся гул голосов.

– Я просто защищалась от Юли, – всхлипывала Саша, прижимаясь к Анне Валерьевне, – я ее испугалась.

– Юля, как же так? – растерянно развела руки в сторону Анна Валерьевна, – я совсем от тебя такого не ожидала.

– Это неправда! – топнула ногой я. – Это вы все меня обижаете и бьете постоянно! – повернувшись к классу, крикнула я. – Они меня дразнят и издеваются, Анна Валерьевна, они меня не любят и поэтому врут, – я вертела головой по сторонам, стараясь отыскать глаза, где бы увидела поддержку. – Мама? Ты же мне веришь? – с надеждой спросила я.

– Юля, ты должна извиниться перед Сашей, – тихо произнесла мама, сжимая в руках платок. – Пожалуйста, извинись, ты вела себя неправильно.

– Нет, – категорично помотала головой я.

– Юля, возьми бусы, – Анна Валерьевна мягко вложила их мне в руки, – и скажи «прости», потом извинится Саша, потому что она все-таки тоже тебя обидела, но ты как зачинщик должна извиниться первая.

– Я не буду, – упрямо проговорила я, с силой сжимая яркие неровные бусины, – я не виновата.

– Я покажу хороший пример,– гордо произнесла Саша и, положив свою ладонь на мои руки с бусами, сказала: – Прости меня, Юля, что я тебя укусила. Я больше так не буду. Извинись ты, и мы будем дружить.

Класс дружно зааплодировал Саше, она стояла передо мной, довольно улыбаясь, Анна Валерьевна с моей мамой ее хвалили и гладили по голове, а я ее ненавидела и сжимала до боли бусины в своих ладонях.

– Юлечка, извинись, – ласково попросила Анна Валерьевна

– Все ждут только тебя, Юля, – прошептала мама, – покажи, что ты хорошая девочка.

– Прости, Саша, – сквозь зубы процедила я и, с силой дернув веревку руками, рассыпала на пол золотые бусины.

***

Мама долго беседовала с Анной Валерьевной в кабинете. Я ждала ее, усевшись на подоконнике, хмуро смотря на засыпанные снегом крыши домов, мне хотелось стать одной из таких падающих снежинок и раствориться в этой белоснежной пустоте.

– Юля, – тихо окликнула меня мама, выйдя в коридор.

Я спрыгнула и подошла к ней. Ее глаза были заплаканны, а на щеке еще виднелась полоса от только что пробежавшей слезы.

– Что-то случилось? – хмурясь, спросила я.

– Бедная моя девочка, – крепко прижав меня к себе, произнесла мама, – я понимаю, как тебе непросто, все твои драки, это все из-за того, что ты видишь дома.

– Но мама, они врут, это неправда!

– Юлечка, так нельзя, ты не должна поступать так, как папа. Это неправильно, я тебе уже говорила, что мы не должны повторять его ошибок.

– Я ничего не сделала! – громко воскликнула я.

– Не ври, пожалуйста. Солнышко, я понимаю, тебе страшно, но я не буду тебя ругать.

– Почему ты мне никогда не веришь? – прокричала я сквозь вырвавшиеся наружу слезы.

– Потому что ты меня все время обманываешь, Юля! Все ребята видели, как ты дерешься, и Анна Валерьевна сказала, что ты очень замкнутый ребенок, и в саду воспитатели на тебя жаловались, и на дядю Мишу ты наговаривала. Как я могу тебе поверить?

– Ты же моя мама, а ты все время веришь всем, кроме меня, – отстраняясь от нее, сказала я.

– Юля, да я сама видела, как ты била куклу! И ты солгала мне, когда сказала, что в школе все хорошо и синяки у тебя от игр! – в слезах прокричала она.

– Я не хотела тебя расстраивать, потому что люблю, – плача от обиды, ответила я.

– Если ты не хочешь меня расстраивать, ты должна признать свою вину, Юля. Пожалуйста, просто перестань лгать.

Я долго смотрела на нее, не говоря ни слова, мы обе плакали, она громко всхлипывала и стирала слезы кончиком платка с уставшего лица, я плакала молча, позволяя злым слезам стекать под воротничок блузки.

– Да, это я начала ту драку, – опустив глаза, призналась я. – Прости меня, мама.

– Моя девочка, – мама обняла меня и, плача, принялась покрывать поцелуями, – моя хорошая, милая девочка, мы будем учиться с тобой хорошему, мы сходим в церковь, исповедуемся, причастимся, у тебя все получится, ты станешь самой доброй и чудесной девочкой на свете.

***

В мои девять и Димины четырнадцать различий между нами было больше сходств. Мы больше не смотрели, лежа в обнимку на его кровати, диснеевские мультики, не наблюдали с восторгом и желанием завести такую же собаку за приключениями «Комиссара Рекса»18. Дима превратился в подростка и стал держать от меня дистанцию. Он мог пропасть надолго, а потом вновь внезапно появиться, объяснял свое отсутствие лишь фразой, что у него были дела и ему было не до меня. Он стал еще более резким и вспыльчивым, я его часто бесила, о чем он мне незамедлительно сообщал, мои игры ему не нравились, свои он не предлагал. Мы стали больше молчать, чем разговаривать. Я не знала, что сказать ему, чтобы не показаться глупым несмышленым ребенком, а он был весь погружен в себя и скрытен. Я плакала, меня очень расстраивало наше отдаление, а он как будто этого совсем не замечал. Я не рассказывала ему, что в школе меня обижают одноклассники, он был таким успешным, популярным, сильным, и мне не хотелось выглядеть рядом с ним забитым, никому не нужным ребенком и стать еще более неинтересной, чем я уже была.

Но произошедшее с Сашей я ему рассказала. Он увидел след на моей руке от ее зубов и спросил, а я не стала скрывать. Мне хотелось поделиться своей правдой хоть с кем-то, я плакала у него на груди, он молча слушал, гладя меня по волосам.

– Почему они все лгут, Дима? Почему?

– Потому что им это выгодно, – спокойно пояснил он.

– Они рассказывают то, чего не было на самом деле! Ведь не было же, да? Или я ошибаюсь? Я уже сама себе не верю, – растерянно произнесла я.

– Я тебе верю. Я всегда на твоей стороне, а ты всегда должна мне доверять, понятно?

Я закивала.

– А они еще об этом пожалеют, – крепко прижав меня к себе, сурово сказал он.

На следующий день к воротам моей школы подъехала Димина машина.

– Что ты тут делаешь? – удивленно воскликнула я, подбежав и обняв Диму.

– Кто тебя обидел? – сухо спросил он.

– Вот та девочка в малиновой куртке, – показав пальчиком на Сашу, ответила я.

Дима резкой быстрой походкой направился к ней, я едва поспевала за ним следом.

Он подошел к Саше вплотную и, грубо взяв ее за грудки, с бешеной яростью прокричал:

– Еще раз, мерзкая тварь, ее тронешь, я тебе все зубы выщелкаю, ты меня поняла?

Игравшие во дворе ребята замерли, наблюдая. Саша от испуга не могла проронить ни слова, лишь всхлипывала.

– Ты поняла меня, паршивая сучка? – с силой ее потряся, громко крикнул он.

– Да, – прошептала Саша и разрыдалась.

Дима выпустил ее из своих рук. Саша сжалась в клубок на снегу, ее спина судорожно вздрагивала, мне не было видно ее лица, но по доносившимся звукам я понимала, что она плачет.

Я испытывала гордость от того, что за меня впервые кто-то заступился, мне было радостно, что моего врага проучили, но вместе с тем я чувствовала отвращение к тому, что произошло. Мне было страшно видеть таким разъяренным Диму и неприятно смотреть на Сашу, она была королевой класса, и такой жалкой я ее еще не видела.

– Еще раз кто-нибудь из вас, безмозглых малолеток, ее хоть пальцем заденет, я вам бошки поотрываю, понятно? И не вздумайте своим предкам жаловаться, а то хуже будет, – со злостью прокричал Дима.

Все продолжали стоять в оцепенении, не решаясь произнести ни слова, Дима крепко взял меня за руку, и мы зашагали к его машине.

– Сашу жалко, – едва слышно прошептала я.

– Она не заслуживает жалости, – грубо отрезал он и, немного подумав, добавил, – жалости вообще никто не заслуживает.

В свои четырнадцать Дима выглядел на все восемнадцать, а ярость, так отчетливо выражавшаяся на его лице, не могла не пугать. Димины слова и действия произвели эффект. В школе меня больше не били. Но продолжили издеваться другими способами.

Со мной никто не общался, постыдным считалось даже сидеть со мной за одной партой, ребята под любым предлогом этого избегали, стоило мне чуть-чуть замедлить с мытьем рук в столовой, как моя каша смешивалась с компотом или покрывалась плевками. Измазанные соплями стулья и парта, изрисованный пенал, спрятанная вторая обувь, порванные тетради и обложки учебников – все это происходило с безмолвным хладнокровием и сопровождалось довольными улыбками на губах одноклассников.

Больше всего в себе я любила свой голос и красивые пушистые волосы. Волос они у меня отнять не могли, прикасаться ко мне теперь боялись, но зато лишили голоса.

Я обожала книги, проводя дни и бессонные ночи за чтением, и безумно любила стихи. Я читала их со страстью, расставляя акценты и передавая всю красоту слога и чувственность мысли. Анна Валерьевна пророчила мне театральное будущее и всегда с восхищением слушала, как я читаю.

В 4 классе Анна Валерьевна решила поставить спектакль «Кошкин дом» с нашим участием. Она тут же отдала мне главную роль – Тети Кошки. Я прыгала от счастья, это был мой первый в жизни спектакль, и мне так хотелось почувствовать себя актрисой! Я тщательно репетировала дома перед зеркалом, продумывала жесты и мимику. Мама купила мне красивое пышное платье и шляпку для роли, сделала усы, уши и пушистый хвост. Мой костюм был прекрасен, я любовалась, глядя на себя, и мечтала, как буду стоять на сцене под шум аплодисментов.

У нас была очередная послеурочная репетиция. Я читала свою роль, и вдруг меня прервали.

– Анна Валерьевна, нам кажется, Юля с ролью не справляется, – сказал Андрей.

– Почему? – удивленно воскликнула Анна Валерьевна, – Мне кажется, что лучше, чем у Юли, не получится ни у кого.

– А давайте Саше дадим попробовать? И потом сравним? – предложила Надя.

– Да, да, давайте, – закричали хором ребята.

– Ну, давайте, – в нерешительности проговорила Анна Валерьевна.

Я знала, что Саша хотела получить роль Кошки, а не отведенную ей роль чтеца. Она мне завидовала, громко фыркая во время каждой репетиции и перешептываясь с другими детьми. Остальным тоже не нравилось, что меня так любит Анна Валерьевна, и моя главная роль их раздражала. Но я не предполагала, что они поступят так.

Саша читала сбивчиво, у нее была хорошая дикция, но она плохо изображала эмоции и передавала неверные интонации. Несмотря на это, когда она закончила, дети ей радостно зааплодировали. Я сидела, закусив губу.

– Вот, Саша молодец! У нее лучше получается, – похвалил Андрей.

– Да, мне тоже Саша больше нравится.

– И мне.

– Ну, не знаю, ребята, мне нравится больше Юля, – прервала их радостный гул Анна Валерьевна. – Я думаю, Саша, роль чтеца тебе больше подойдет.

– Нет, не надо Юлю в роли кошки, – запротестовали ребята.

– Мы не согласны.

– Юля вообще в словах путается.

– Она тихо читает и неправильно.

– Неправда! – громко воскликнула я. – Сейчас покажу, как я читаю.

Я встала перед доской, трясясь от злости и волнения, роль я знала наизусть, поэтому принялась читать по памяти, но от избытка чувств поспешила и перепутала пару слов местами, поняв это, я испугалась и сказала следующую фразу с заметным заиканием. Я быстро выправилась и продолжила читать дальше, но было поздно, ребята это услышали.

– Вот, видите! – громко воскликнули они.

– Она заикается!

– Она заика!

– Заика! Заика! Заика!

Их громкий крик «заика» окружил меня со всех сторон, я закрыла уши руками и, расплакавшись, бросилась прочь из класса.

Мою роль отдали Саше. Анна Валерьевна сказала, что мне будет спокойнее в роли чтеца. Я плакала несколько дней, убиваясь от того, как легко моя картинка вот-вот исполненной мечты разрушилась, я с остервенением резала свое красивое платье ножом, горько плача и шепча в ярости «ненавижу».

Не знаю, что наложило такой отпечаток: рухнувшая мечта, смех одноклассников, моя и без того сильная робость и внушаемость, но я действительно стала заикаться с того дня при общении с незнакомыми людьми или в большой компании. Мой некогда громкий красивый голос стал тихим и неуверенным, я растворяла слова в воздухе и стихи больше не любила.

***

Наши с Димой отношения после того, как он заступился за меня, стали намного лучше. Мы сблизились вновь, я стала ему все доверять, не боясь выглядеть слабой, а он перестал играть во взрослого и начал делиться своими чувствами в ответ.

Дима был единственным, кому я рассказала, что произошло со спектаклем.

– Я хочу их всех убить, – сквозь бегущие по щекам слезы зло произнесла я. – Они все должны умереть, страдая и мучаясь, как они мучают меня. Я могу принести из дома ножи и всем им отомстить.

– Ты не сможешь, – спокойно произнес он, вытирая своей ладонью мои слезы, – они все разбегутся, и ты никого не убьешь, ну, может, ранишь в лучшем случае. Тебя накажут и посадят в тюрьму.

– Мне все равно. Уж лучше там, чем с ними здесь, – твердо произнесла я.

– Ты такой еще ребенок, Юля, – снисходительно улыбнулся он. – Ты накажешь этим себя, а не их. Поступай с ними так же, как они с тобой: издевайся над ними.

– Как? Я одна, а их много и они сильнее.

– Тогда издевайся над кем-нибудь другим, кто слабее.

– Другие мне плохого ничего не делают.

– Это неважно, зато тебе станет легче, найди дошколят, с ними просто справиться.

– Нет, я не буду обижать малышей. Это подло. Дима, постой, а ты разве так делал? – настороженно спросила я. – Ты бил малышей?

– Почему сразу бил? Нет, это была просто игра. Подумаешь, немного подоводили до слез, – небрежно бросил он.

– Но это же жестоко! – громко воскликнула я.

– А ты собралась убить своих одноклассников, это разве не жестоко? – фыркнув, заметил он.

– Они это заслужили.

– Малыши тоже заслужили. Любая слабость требует наказания. А ты такая же, как и я, только боишься и жалеешь других.

– Нет, я просто хочу защитить себя, понимаешь? Я не хочу, чтобы мне снова было больно, – я села на пол и разрыдалась.

– Т-ш-ш, не плачь, – он погладил меня по спине. – Я могу снова приехать, поговорить с твоими одноклассниками, но я не смогу заставить их дружить с тобой, и они все равно найдут способ тебе досадить.

– Я понимаю, – всхлипывая, произнесла я. – Это никогда не закончится, да?

– Только если они найдут новую жертву, ну или когда ты вырастешь и станешь сильнее. И вообще, ты помнишь, что мы поженимся, когда ты повзрослеешь? Тогда тебя никто не посмеет тронуть, ты будешь всегда под моей защитой.

– Быстрее бы это произошло, – улыбнувшись, сказала я.

– Потерпи немного, только глупостей не наделай со своими ножами.

– Хорошо. Не буду. Дима, а ты когда-нибудь хотел убить своих одноклассников?

– Нет, они меня обожают, я лидер в своем классе. Но я бы хотел убить некоторых взрослых. Например, эту больную мразь, нашу русичку, которая вечно критикует мой «нервный» почерк и швыряет тетради. И эту женщину с ее двумя детьми я бы тоже убил.

– Какую женщину? – удивленно спросила я.

– Которую любит мой отец. Все было бы иначе, не существуй она в этом мире, – он крепко сжал свои кулаки.

– Дима, а давай напишем злую сказку, где мы убиваем всех, кто причиняет нам зло?

Он кивнул, и мы стали писать.

Это была жестокая сказка, где мы сжигали заживо, душили, закалывали ножами всех наших врагов. Первой в моем списке была Саша. Я убила ее прямо на сцене во время спектакля, уронив сверху тяжелую декорацию, как в одной из серий «Комиссара Рекса». Вторым был Андрей, он обижал меня больше всех и чаще других смеялся, он изрезал красивого щенка на моем ранце, его я убила этими самыми ножницами.

Димин список был значительно меньше моего, поэтому своих я убивала группами, чтобы побыстрее завершить эту сказку счастливым концом.

– Ты бы хотел убить собственного отца? – спросила я, дописывая последние строки.

Он задумался, нахмурив брови.

– Не сейчас, сначала я сделаю так, что он меня полюбит, и только потом убью».

***

Его губы нежно скользили по моей шее, покрывая ее поцелуями, он жадно запустил свои руки мне под кофту, касаясь груди.

– Дима, убери от меня свои руки, – резко произнесла я, отстраняясь от его объятий.

– Ты не в духе, милая? Давай я тебя подбодрю, – настойчиво продолжал он.

– Не трогай меня! – соскочив с дивана, прокричала я и швырнула в него принесенную сумку.

– Что опять случилось, дорогая? Новая сумочка не подходит к твоему платьишку? – рассмеялся он, повертев сумку в руках. – Давай купим другое платьишко, и проблема будет решена.

– Если ты думаешь, что купив мне новую сумочку, ты искупил свою вину и можно делать вид, что ничего не было, то ты ошибаешься, – со злостью произнесла я.

– А что было? – он недоуменно на меня посмотрел.

– Ты издеваешься сейчас?

– Я искренне пытаюсь понять, дорогая, – подойдя ко мне, произнес он, нежно касаясь моих волос, – просто пытаюсь понять, что же опять происходит в твоей милой головке.

– Ты меня ударил перед своим отъездом. Позавчера.

– Юля, – тяжело вздохнул он. – Тебе надо больше спать и отдыхать, ты не спала сегодня всю ночь, вот и придумываешь.

– Я не сплю, потому что у меня болит голова, я ей ударилась о шкаф.

– А, так ты сама ударилась все-таки? Наверное, выпила лишнего каберне, – невозмутимо проговорил он.

– Перестань придираться к словам! – прокричала я, отойдя от него.

– Юлечка, детка, успокойся, ты слишком много нервничаешь, – заботливо произнес он.

– Господи, почему ты опять это делаешь? – я обхватила свою голову руками и сползла на пол. – Ты опять начал эту свою игру. Надо было просто сделать вид, что ничего серьезного не произошло, надо было сразу тебя простить, и этого всего бы не началось, да?

– Понятия не имею, о чем ты, дорогая, – ровным голосом проговорил он, присев рядом со мной. – Может, выпьешь таблетку, поспишь, и память прояснится?

– Ты меня толкнул, я ударилась о шкаф, с полки упала статуэтка и разбилась, – твердо произнесла я. – Пойдем, я тебе покажу.

– Дорогая, – вздохнул он. – Пойдем, посмотрим, если тебе станет легче.

Мы спустились вниз и прошли в холл. Я в растерянности замерла около шкафа с открытыми полками, фарфоровая статуэтка стояла на месте.

– Я не понимаю, – потерев лоб, произнесла я.

– Дорогая, – он нежно обхватил меня за плечи, – просто переутомление и немного лишнего вина, только и всего, не волнуйся.

– Это ты ее привез из командировки вместе с сумкой и поставил, да? – отстранилась от него я.

– Нет.

– Должны быть осколки, она рассыпалась на кусочки, я не убирала, значит, убрала Наташа, – быстро проговорила я. – Наташа! Наташа! – громко позвала я.

– Милая, оставь это, – он попытался взять меня за руку, но я ее отдернула.

– Сейчас твоя ложь откроется, – зло на него посмотрев, сказала я. – Наташа!

– Да, Юлия Николаевна? – робко спросила она, явившись по моему зову.

– Ты убирала осколки?

– Осколки? – она непонимающе на меня посмотрела.

– Позавчера, поздно вечером, здесь мы разбили статуэтку, значит, вчера с утра ты, придя, их обнаружила и убрала, да?

– Нет, Юлия Николаевна, этого не было, – произнесла она, глядя сквозь меня на стоявшего за моей спиной Диму.

– Ты ей жестами подсказываешь правильные ответы? – резко обернувшись к нему, спросила я.

– Юля, ну ты чего, – улыбнулся он, дотронувшись руками до моего лица.

– Не трогай ты меня! – прокричала я, резко отдернув его руки.

– Дмитрий Аркадьевич, это опять происходит? – взволнованно спросила Наташа.

– Нет, все в порядке, Юлии Николаевне просто необходим отдых, только и всего, идите, занимайтесь своими делами, Наташа.

– Я тебя ненавижу! Как же я тебя ненавижу за это! – в ярости прокричала я, мечась из стороны в сторону.

– Дорогая, успокойся, я всегда на твоей стороне, ты должна доверять мне, детка, – мягко произнес он.

– Ты сводишь меня с ума, – закрыв лицо руками, расплакалась я.

– Милая, я пытаюсь спасти тебя от твоих же безумств, – прижав меня к себе, ласково прошептал он. – Все, что ты должна – это просто верить мне. Мы со всем справимся и все преодолеем вместе.