Читать книгу Я не хотела умирать - Татьяна Родина - Страница 2

«Задумываясь о том, когда же все это началось, я понимаю, что была обречена с самого рождения. Порой мне кажется, что, умри я тогда, в перепутавшейся пуповине, это было бы куда большим счастьем для меня, чем та жизнь, которую вырвали у смерти врачи-неонатологи…

Радости отца от моего появления на свет не было предела, состояние эйфории старательно поддерживала бутылка, поэтому работу после своего месячного запоя он потерял. Из роддома мама возвращалась одна, трясясь со мной на руках в переполненном автобусе, дома ее ждала гора пустых бутылок и таких же стеклянных собутыльников.

Считается, что дети не помнят первые три года своей жизни. Моя память настолько великодушна, что я не помню целых пять. Поэтому я не знаю, отразилось ли на мне то, что в мои полгода отец в очередном пьяном угаре пробил маме голову о батарею. Ее тогда чудом спасли. Повезло, что вовремя пришла на шум соседка и вызвала скорую. Она меня и растила, пока мама была в больнице. Чудная тетя Надя.

Мама никогда мне об этом не рассказывала. И обо всем я узнавала, подслушивая их кухонные разговоры с тетей Надей.

А потом, когда я стала старше, мы с мамой любили плести друг другу косы, и я все время натыкалась на этот шрам в ее волосах. При виде него мое тело инстинктивно съеживалось, а лицо уродливо перекашивалось, словно в унисон этому шраму…»

– Простите, может быть, вам принести другой стакан?

Я отбросила ручку в сторону и подняла глаза. Передо мной стоял красивый молодой бариста, в руках он держал поднос с ароматным кофе. Я не сразу поняла, к чему он это спрашивает, но, взглянув на свои перебинтованные пальцы правой руки, мне все стало ясно. Очевидно, я пыталась выпить кофе, пока писала, но это казалось не так-то просто.

– Нет, спасибо, я, думаю, справлюсь, – улыбнувшись, ответила я.

– Но если вдруг нужна будет помощь, вы обращайтесь, никто отсюда, не выпив кофе, не уходит.

Я обхватила стакан двумя руками и, глотнув, в блаженстве закрыла глаза. Вкус был божественен. Я не любила кофе, но здесь соблазн был настолько силен, что даже самый рьяный чайный благочестивец не сможет устоять.

Перечитав свои каракули, я не могла не похвалить себя: писать левой рукой получалось уже весьма недурно, приятно было воображать себя амбидекстером, но я им не являлась, как и многим другим, что я старательно разыгрывала на людях. Писать левой рукой была необходимость, пока правая играла свою роль – роль лжеца.

***

Стояло позднее лето, ветер еще не был так безжалостно холоден, но заметная дрожь пробежала по моему телу под его потоками. Дурная привычка одеваться не по погоде. К счастью, такси приехало быстро и, откинувшись на спинку сидения, я смотрела в окно, провожая взглядом редкие медленно стекающие по стеклу дождевые капли.

Я стянула повязку с руки, обручальное кольцо блеснуло своей ослепительной яркостью. Кольцо от Тиффани. Я никогда не думала о том, сколько же оно стоит, но отчаянно задавалась вопросом как же его снять. Я сжала палец. Он словно специально заказал его на полразмера меньше. Мыло от COR, аргановое масло были так же неэффективны в попытках его снять, как и их бедные собратья с прилавков массмаркетов. Я раздирала в кровь палец, а кольцо так и оставалось сиять в своей нерушимой безупречности. Единственным способом хоть на время избавиться от его навязчивого присутствия была повязка. Не видя его, я могла на время забыть ту боль, что пропитала наш брак до самого основания.

– Музыка не мешает? – поинтересовался водитель.

– Что, простите? – не сразу вынырнув из водоворота своих мыслей, переспросила я.

– Музыка, говорю, неподходящая, наверное.

Я улыбнулась.

– Все в порядке.

Если бы меня могла волновать неподходящая музыка.

Машина подъехала к воротам.

– Не заезжайте, – выходя из машины, бросила я, – вот, возьмите, сдачи не нужно.

Постояв пару минут перед воротами, наблюдая за тем, как такси разворачивается, я набрала в грудь побольше воздуха и вошла внутрь.

Дождь закончился. Роскошный коттедж искрил на солнце белыми фасадами. Охранник с садовником учтиво мне улыбнулись.

Вешая плащ в прихожей, я услышала раздававшиеся из столовой голоса, он был как всегда небрежно мил с нашей домработницей, она застенчиво смеялась его шуткам, отвечая невпопад на заданные вопросы. Он был умен, а она глупа, он был вежлив, а она слепа и не замечала его пренебрежения.

– Дорогая, наконец-то, – нежно промолвил он, целуя меня в губы.

– Здравствуй, милый, – я улыбнулась ему в ответ.

– Я вижу, опять такси, – гладя мои волосы, произнес он.

– Да.

– А как же личный водитель?

– Мне показалось, на такси удобнее.

Он рассмеялся и, повернувшись к домработнице, произнес:

– Наташа, вы только послушайте, такси стало удобнее личного транспорта. Спасибо, что не маршрутка, милая.

Наташа рассмеялась ему в ответ, бросая на меня робкий взгляд. Я улыбнулась всеобщему смеху и взяла в рот виноградину.

– Привычки бедной жизни ничем не выбьешь, да, милая?

Я поежилась, он по-прежнему улыбался, разговаривая больше с Наташей, чем со мной, но я почувствовала это, холодные нотки в его голосе сквозняком пронеслись по мне. За десять лет брака я слишком хорошо изучила своего мужа и вот сейчас точно была уверена, что он не в духе. Я балансировала на краю, неверный взгляд, жест, слово, и все полетит в тартарары.

Мы сели ужинать, он отпустил Наташу домой.

– Как прошел твой день? – любезно поинтересовалась я, накладывая щипцами салат.

– Как всегда суматошно. Переговоры, контракты, скверный кофе. А у тебя? Чем сегодня занималась?

– Да так, особо ничем. Сидела в кофейне.

– Весь день? – он недоуменно вскинул бровь.

– Сама не понимаю, как так быстро пролетело время.

Остальную часть ужина мы провели почти в полном молчании, лишь изредка обмениваясь кусочками фраз о вкусе блюд и погоде за окном. Сегодня только молчание могло стать нашим спасением.

***

– Как всегда неотразима, – прошептал он, целуя меня в шею, его руки скользили по моей талии.

Я посмотрела на наше отражение в зеркале: элегантное длинное черное платье, изысканный интерьер ванной, жадно вдыхающий мой запах муж. Картинка была продумана до мелочей, как в самых дорогих голливудских фильмах. Я закрыла глаза в блаженстве, думая, как бы сохранить это в вечности.

– Ты пахнешь кофе, – он аккуратно убирал пряди моих волос, касаясь губами шеи все настойчивее. – И хорошим. Что это за кофейня?

– «Черничный пирог».

Я почувствовала, как он натянул мои волосы на кулак и открыла глаза: его наполненный гневом взгляд, мое напряженное лицо, существовавшее секундами ранее отражение идеальной жизни исчезло без следа.

– Что ты там делала? – ледяным голосом спросил он.

– Пила кофе, что же еще? Отпусти меня, пожалуйста, мне больно, – положив свою ладонь на его сжатые руки, сказала я.

Он шумно выдохнул и, нехотя разжав свои пальцы, произнес:

– Ты что, не помнишь, как меня там оскорбили?

***

Это произошло примерно полтора месяца назад, может, чуть больше. В последнее время мы редко куда с ним выбирались, и, в качестве компенсации, он предоставил мне выбор, куда пойти. Я, не раздумывая, ответила:

– «Пирог»!

Это была небольшая уютная кофейня рядом со сквером, расположенная чуть в тени от суеты оживленного центра. Я наткнулась на нее случайно, промокнув насквозь под дождем, я нуждалась в сухом тепле, и это место просто подвернулось под руку. Побывав там однажды, я захотела возвращаться снова и снова.

– Публика здесь весьма занятная, – отряхивая попавшие на кардиган с козырька капли дождя, произнес он.

Я улыбнулась. В углу кофейни сидели ребята-гитаристы, подбирая аккорды, они громко что-то обсуждали, за несколько столов от нашего расположились программисты, не сводящие глаз с экранов и торопливо строчащие что-то на своих ноутбуках. Он это не любил и называл такие места пристанищами хиппи. Мы ужинали почти всегда в дорогих элитных ресторанах, где процесс поедания пищи был целой церемонией со строго выверенными порядками.

Он провел пальцем по поверхности грубого деревянного стола.

– Надеюсь, столы только стилизованы под времена Карла V, и бубонную чуму мы здесь не подхватим?

– Если не перестанешь бухтеть, умрешь от подсыпанного в чашу цианида раньше.

Он сегодня пребывал в самом благом расположении духа, и мне разрешалось над ним подтрунивать.

– Ха-ха, – передразнил он.

Улыбчивая девушка-официантка принесла нам меню.

– Серьезно? И меню будет? Хм, да вы, ребят, на звезду Мишлен претендуете.

Я хлопнула ладонью по лицу. Девушка-официантка смущенно улыбнулась и растерянно удалилась. Нащупав рукой свернутый на диванчике пушистый плед, я кинула в него.

– Перестань! – раздраженно прошипел он, забрасывая плед подальше. – Непонятно кто укрывался этим пледом. Давай побыстрее что-нибудь закажем перекусить и пойдем в нормальное место.

Большинство неприятностей в мире случается по глупому стечению обстоятельств.

У него зазвонил телефон. Не заиграй тогда гитаристы, он бы услышал собеседника, и ему бы не пришлось вставать из-за стола, чтобы продолжить разговор в тихом месте. Смотри он прямо перед собой, а не сверля меня осуждающим взглядом, он бы увидел бодро шагающего официанта, спешащего принести кофе программистам. Но все сложилось как костяшки домино. Глухой звон бьющейся посуды, медленно стекающий с его дорогого итальянского кардигана кофе, испуганные глаза официанта, и полное бешеного гнева лицо моего мужа. Я не знаю, что тогда меня так развеселило, то ли то, что в его мире безупречной сервировки и хрусталя ничего не проливается, то ли нелепость и жалкость внешнего вида, так не присущая его совершенству, но я принялась хохотать, не в силах себя сдерживать даже под прицелом его свирепого взгляда.

Не знаю, сколько длился их разговор с владельцем кофейни, но я успела съесть десерт и выпить две порции карамельно-бананового латте. Вышел он оттуда еще более разъяренным и, не глядя на меня, прошипел:

– Пойдем отсюда.

Всю дорогу домой мы почти не разговаривали. Из его односложных ответов я поняла, что владелец кофейни категорически отказался увольнять официанта, предложив мужу компенсировать стоимость испорченных вещей. На что муж ответил, что у него носки стоят дороже всей этой забегаловки. Его настроение было безнадежно испорчено, и, придя домой, он доходчиво объяснил мне, что я не имела права смеяться. Я лежала в постели с пронизывающей все тело болью и думала только об одном, что никогда в своей жизни больше не засмеюсь.

***

– Я помню, – осторожно ответила я. – Но я не предполагала, что и мне теперь там появляться не следует.

– Ты что, совсем безмозглая сука, чтобы этого не понять? – в бешенстве прокричал он.

– Не будем продолжать это, – тихо произнесла я и собралась уйти, но он встал у меня на пути.

– Это не тебе решать, – он с силой сжал мое предплечье.

Наполненные злобой глаза смотрели на меня в упор.

– Пожалуйста, отпусти, – умоляюще произнесла я.

Я понимала, что уже обречена, но не попытаться спасти себя не могла.

Он заломил мои руки, плотно прижимая меня к себе, он оттягивал назад мои волосы, мне казалось, что я чувствовала, как в наслаждении растягиваются его губы.

Резким и сильным движением руки он согнул мое тело, я в ужасе закрыла глаза и тихо вскрикнула, мое лицо застыло в паре миллиметров от белого мраморного пола. Он всегда говорил, что теряет контроль над собой, совершенно не отдавая отчета в своих действиях, но с какой безумной точностью он всегда останавливался, чтобы не повредить мое лицо. Красивые фасады были для него всем.

Раздался звонок в дверь, он разжал свои руки, я медленно растянулась по полу, тяжело дыша и прижимаясь лицом к холодной плитке, сегодня все так быстро закончилось, и я улыбнулась.

Я осмотрела себя. Синяк на предплечье был весьма сильный, оно неприятно ныло, в остальном же все было хорошо. Осталось только унять дрожь в руках. Я сжала пальцы в «замок» и стала медленно выдыхать. По голосу поняла, что пришла его мама. Сменив платье на джемпер с длинным рукавом и джинсы, я вышла из ванной.

– Юля неважно себя чувствует, похоже, слегка приболела, – объяснял он.

– Бедная девочка, – с сожалением произнесла Татьяна Алексеевна.

Она всегда мне сочувствовала. Это была женщина с мягкими чертами лица, короткими волосами и добрыми глазами.

– Здравствуйте, Татьяна Алексеевна, – показавшись в гостиной, произнесла я.

– Юлечка, деточка моя, ну как ты? – она обхватила мое лицо своими теплыми ладонями и поцеловала в лоб.

– Да так, легкое недомогание, – я едва улыбнулась.

– О, моя дорогая, ну ничего, все пройдет, все заживет, – она крепко сжала мою ладонь. – Говорят, сейчас вирус ходит сильный, с ног всех косит, – садясь на диван рядом с сыном, протараторила она.

Я ухмыльнулась этой нелепой лжи. Она прекрасна все знала. Мы никогда не обсуждали этого, но я понимала, что стоит ей взглянуть на меня, и истинная причина моего нездоровья становилась для нее ясна. Она была такая же, как и я. Жертва. Ее ужимки за столом, высокая горловина, длинные рукава, которые она беспрестанно теребила, натягивая все ниже, до самых пальцев – эти незаметные глазу обычного человека вещи для меня были обличающими уликами.

Мы сидели на диване, смотрели телевизор, шутили, он разлил по бокалам каберне. Спокойный домашний вечер в кругу семьи. Я аккуратно покачивала бокал с багровым вином.

Татьяна Алексеевна ушла, обняв нас на прощание. Я поднялась наверх в нашу спальню, у меня не было сил идти умываться, поэтому я лишь стянула с себя одежду и, нацепив футболку, залезла под одеяло.

Из ванной еще долго раздавался шум воды, он никогда не изменял себе и всегда следил за безупречностью своего внешнего вида.

– Я не должен был так поступать, прости, – тихо шепнул он, нежно касаясь свежевыбритой щекой моего плеча.

Я кивнула.

– Доброй ночи.

– Доброй ночи.

Он погасил свет.