Читать книгу Я не хотела умирать - Татьяна Родина - Страница 5

Часть 1.
Глава 4. Гена и Чебурашка

Оглавление

«Самым ненавистным местом на земле для меня был детский сад. Я готова была съесть всю тушеную капусту на свете, выпить весь рыбий жир и молоко с противной пенкой, лишь бы не идти туда.

Непонятая в своих играх другими детьми, я была изгоем. Детство жестоко в своем восприятии мира: оно не видит граней и полутонов, поэтому отличное от себя дети стараются уничтожить. Под надзором воспитателей я была просто одиноко играющим ребенком, но стоило им отвернуться, как меня встречали тычки, щипки и насмешки, построенные мной города, слепленные подделки безжалостно разрушались. Я частенько бросалась на своих обидчиков, но их было больше, поэтому доставалось мне всегда сильнее, а воспитатели, не желая разбираться, кто виноват, наказывали и меня тоже, ставя в угол в одних трусиках и майке.

Поэтому я орала, как чумная и, вцепляясь в мать, умоляла не отводить меня туда. Часто мама не выдерживала, жалела, и, развернувшись на полпути, забирала с собой на работу. То было лучшее время в моей жизни. Там меня любили.

Мама работала кладовщиком на небольшом умирающем заводе у нас в поселке, доставшемся в наследство от советского прошлого. Воздух там был пропитан тяжелым запахом металла, мужского пота, въевшейся грязи и табака. Я быстро привыкла к поначалу пугающим меня громким звукам заводских инструментов, полюбила привкус сварки на языке и путающуюся в волосах металлическую стружку.

В этом наполненном грубой физической силой индустриальном мире я была единственным ребенком. И рабочие окружали меня теплотой и заботой: никогда не унывающие напарники дядя Вася и дядя Лёня смастерили стол для настольного тенниса и научили играть, дядя Паша с тетей Мариной угощали беляшами и пирожками с повидлом в столовой, с дядей Андреем мы кормили синиц и воробьев, а тетя Маша плела мне косы.

Утро мое неизменно начиналось с обхода вместе с начальником цеха по производству. Валерий Петрович был очень высоким, с широкими плечами и густыми бровями, рядом с ним я, и без того маленькая, выглядела совсем крошкой. Он называл меня Дюймовочкой6, сажал к себе на шею, и так мы проходили каждый станок и опрашивали мастеров. Валерий Петрович всегда разговаривал со мной, как с взрослой, пояснял и показывал, как работает тот или иной механизм, я мало что понимала, но, преисполненная гордости, сосредоточенно кивала. Когда Валерию Петровичу что-то не нравилось, он хмурился и просил меня закрыть ушки, я послушно исполняла, и лишь по вздымающейся спине и красневшим перед ним рабочим понимала, что он ругается. Он был строг, но справедлив и всегда горой стоял за своих подчиненных. Поэтому его любили и уважали. А я любила его больше всех на планете.

Он научил меня читать, открыв для меня новый мир, где я могла существовать, прячась от нашего настоящего, научил писать – и я стала делиться своим чувствами с бумажными листами.

Однажды я притащила бродячего черного кота и долго прятала в кладовке на заводе, мама была в ужасе, обнаружив его, а Валерий Петрович рассмеялся и разрешил мне его оставить, кота мы назвали Кузькой. Он стал нашим любимцем, и c тех пор на обход мы ходили втроем.

А потом Валерий Петрович умер. Мне было пять и со смертью я еще не встречалась, тогда это было просто страшное слово. Я помню, как катала машинку на подоконнике, из нашего окна был виден зеленый еловый лес, и я представляла, что моя машинка едет сквозь ветви, собирая шишки. Мама пришла на кухню с зареванным лицом и сказала, что Валерия Петровича больше нет.

– Как нет? – хмурясь, спросила я, посмотрев на нее. – Он что, уехал?

– Он умер, Юля.

– Какую глупость ты сказала! – зло воскликнула я и отвернулась к окну.

Но вместо зеленых елей, я теперь видела пожелтевшие деревья с опадающими, словно листья осенью, ветвями, у меня защипало глаза, и я расплакалась.

Мои утренние обходы прекратились. Новый начальник был крикливым и злым, его никто не любил. Кузьку он выбросил, а сотрудников поувольнял. Из всех, кого я знала, остался только дядя Вася, но, лишившись своего напарника, он стал хмур и немногословен, распилил теннисный стол и выбросил ракетки. Я болезненно воспринимала уход взрослых из свой жизни и много плакала тогда.

Валерий Петрович был единственной искрой, поддерживающей жизнь на этом одряхлевшем заводе. Его не стало, и теперь из окон своей комнаты я наблюдала, как умирал и завод. Как постепенно закрывались цеха и гас свет в окнах, словно глаза огромного фантастического зверя, которые потухали, чтобы больше никогда не загореться.

Маму оставили, но сильно урезали зарплату и, чтобы, как она говорила, выжить, нам необходима была вторая работа. В поселке ничего не было, и маме пришлось устроиться в город. И теперь по вечерам мы приезжали в красивое многоэтажное здание с сияющими в лучах солнца стеклами, где мама подрабатывала уборщицей. Поездка в город уже была для меня целым приключением, автобус был рейсовый, ходил редко и строго по расписанию, и мы с мамой бежали до остановки сломя голову, чтобы не опоздать. Я смеялась, для меня это была игра в догонялки, а мама уставала, и, прислонившись к ее груди, я слышала, как гулко бьется сердце.

Город – это был совершенно иной мир. Мир спешащих людей, снующего транспорта и множества звуков. Высокие здания, широкие дороги, огромные толпы людей были для меня в новинку и поначалу очень пугали.

Высокий офисный центр с белоснежной сверкающей плиткой был так не похож на наш пыльный завод, мне было непросто привыкнуть к его холодной тишине, я бродила по пустынным коридорам, предоставленная сама себе, и слушала эхом разносимые звуки моих шагов и изредка доносящееся хлюпанье половой тряпки.

Я была одинока, пока не познакомилась с дядей Мишей.

Дядя Миша работал охранником, сначала мы с ним просто здоровались, а потом он стал развлекать меня и маму разговорами, покупать конфеты и дарить игрушки. Так мы и подружились.

Я с нетерпением ждала каждой его смены. Ему было лет пятьдесят, а он играл со мной, словно мальчишка: бегал по коридорам, искал и прятался в укромных уголках, кружил на руках, подбрасывал и пускал самолетики. Раньше дядя Миша работал в кукольном театре, у него была целая коллекция разных кукол, и он показывал мне спектакли, ловко пародируя голоса. Мы все время смеялись, и я делилась с ним своими секретами. Вот только со временем я стала замечать, что наши игры какие-то странные.

Когда он меня ловил, то крепко прижимал к себе и часто, как бы в шутку, легонько хлопал по попе. С каждым разом его объятия становились настойчивее, а руки все наглее трогали мое тело, он стал заводить их между моих ног, крепко стискивать грудную клетку и держал так до тех пор, пока я не начинала усиленно вырываться. Он любил садить меня на колени лицом к себе, начинал водить мной по своему телу, и я чувствовала, как в меня что-то упирается. Мне это было странно, а потом стало неприятно. Я сказала ему, что такие игры мне не нравятся. Он улыбнулся и сказал:

– Хочешь анекдот?

Я кивнула. Анекдоты я любила.

– Гена недолго дружил с Чебурашкой, как-то зевнул он, и не стало бедняжки.

И рассмеялся.

Я нахмурилась.

Анекдот был мне не ясен. Я пробовала спросить у мамы, что это значит, но она лишь отмахнулась и сказала, что ничего не понимает в анекдотах. А наши игры с дядей Мишей все продолжались.

***

Однажды он завел меня в комнатку охраны попить чай, я часто бывала в этой каморке на первом этаже, жевала сушки, рассматривая обклеенную картинками тумбочку. Вот только в этот раз чая не было, а дверь за мной он зачем-то закрыл на защелку.

– Поиграем в новую игру? – улыбаясь, спросил он.

Я оживленно закивала. Старые игры мне уже надоели, а новые всегда были интересны.

– Сейчас я познакомлю тебя со своим другом, – он расстегнул ширинку на своих штанах и потряс странной штукой, болтавшейся у него между ног. – Хочешь его погладить?

Мне не очень-то хотелось это трогать, вообще выглядел его друг как-то неприятно. Дядя Миша, увидев мое замешательство, взял меня за руку и провел моей ладошкой по нему.

Я поморщилась.

– Мягкий и теплый, – констатировала я, отряхивая ладошку.

Он кивнул.

– Хочешь, покажу фокус? Он станет твердым и длинным.

Я кивнула, фокусы дядя Миша всегда показывал отличные: в его руках ловко исчезали карты, монетки появлялись из ниоткуда, а в своих карманах я находила горсти конфет.

– Возьми его в ротик, – прислонив своего друга к моему лицу, произнес он.

– Не хочу, – насупившись, я попятилась назад, но дядя Миша крепко схватил меня одной рукой.

– Он хороший, – проводя им по моим щекам и губам, проговаривал он.

Я сжалась и, закрывая свое личико ладонями, произнесла:

– Мне не нравится эта игра, дядя Миша.

– Ты ее еще просто не поняла.

– Я хочу уйти, пожалуйста.

– Нет, пока мы не поиграем, ты не уйдешь, просто возьми его.

– Не хочу.

– Юля, если я сделаю иначе, тебе будет больно.

– Я не хочу, чтобы мне было больно.

– Тогда возьми его в рот, – настойчиво повторил он, и я почувствовала, как его руки убирают мои ладони с лица, мне стало страшно, и я расплакалась.

Меня спас случай. Я не помню точно, что это было, но вдалеке неожиданно раздался какой-то громкий звук, он оглянулся на дверь, и его настойчивая хватка ослабла. Я этим воспользовалась и, резко дернувшись, бросилась к распахнутому окну. Он попытался схватить меня, но не успел, я спрыгнула вниз, разодрав об асфальт ладони с коленями и поцарапав подбородок, я бежала под окнами первого этажа, громко крича «мама».

– Господи, что ты тут делаешь? – испуганно воскликнула мама, выглянув в окно. Она помогла мне подняться.

– Дядя Миша, он показал мне какую-то штуку, он хотел сделать плохое, – захлебывалась в рыданиях я.

– Я ничего не понимаю, – мама растерянно развела руки в стороны.

В это время к нам, виновато улыбаясь, подошел дядя Миша.

– Нина, я извиняюсь, напугал ее, наверное, – он достал из кармана тряпичную куклу-рукавичку, изображающую Бабу Ягу, и показал маме, – вот что она увидела и напугалась.

– Нет, там было другое, – спряталась за спиной мамы я, – он врет.

– Юльчонок, ну прости, напугал я тебя, глупый старик, давай мириться, – он сел на корточки и, улыбнувшись, протянул мне палец для примирения.

– Нет, вы плохой.

– Юля, ну перестань, тебе просто стыдно, что ты такая взрослая испугалась игрушки. Посмотри, и колени все опять ободрала, Миша, есть зеленка?

– Есть, пойдем, Юльчик, разрисуем тебя.

– Нет! – завопила я, крепко вцепившись в мать.

– Боже, да что с тобой такое? Миша, извини, не знаю, что на нее нашло, – виновато произнесла мама.

– Да ладно, всякое бывает, дети же, они такие выдумщики, что-то показалось ей, вот и напугалась. Ну, я пойду лучше, ты уж не слушай ее сказки особо, – промолвил он, почесывая затылок.

– Да, конечно, нет, Миш.

Дождавшись, когда дядя Миша уйдет, я затараторила:

– Мама, он правда врет, это у него было там, в штанах, он достал мне и показал.

– Юля, перестань! – прикрикнув, прервала меня мама. – Мне некогда слушать твои фантазии, мне домыть надо! Не то мы опоздаем, и придется спать на вокзале.

На автобус мы, действительно, чуть было не опоздали, мама не могла отдышаться всю дорогу и кашляла. Больше я ей ничего не сказала, а лишь усиленно терла свою щеку. Я все думала об этой неприятной игре. Может, я действительно зря испугалась. Мне стало досадно, что я так и не увидела фокус, но дядя Миша соврал маме, значит, в этой игре было что-то плохое, поэтому с взрослыми я решила больше не играть, и с тех пор обходила пост дяди Миши стороной».

***

Как милосердно детство в своём неведении. Я не понимала, что дядя Миша со мной делал, мне не нравилась эта штуковина у него между ног, было страшно и больно, когда он меня держал, досадно, что не поверила мама. Будучи ребенком, я просто побежала дальше, а потом и вовсе забыла, что этот эпизод в моей жизни существовал. И не вспоминала, пока не подросла.

Мне было 10 лет, Дима учился в старших классах и решил показать видео, которое гуляло у них в школе под названием «минет Пэрис Хилтон», для него это была забава, для меня тяжелая правда. Я посмотрела на него испуганными глазами, не решаясь спросить.

– Черт, я забыл, нельзя было тебе это показывать, – увидев мое лицо, с досадой произнес он и спрятал телефон.

Он не хотел, но ему пришлось все рассказать. Мама никогда не беседовала со мной на такие темы, она до сих пор закрывала мне глаза, когда в фильмах целовались, и Дима был первым, от кого я все узнала. Меня тогда вырвало и я долго плакала. Он гладил меня по голове и говорил, что теперь он рядом и больше никто так со мной не поступит.

Я не виню его в раскрытии этой правды, он очень поддержал меня тогда, а это осознание все равно бы пришло ко мне рано или поздно, невозможно всю жизнь думать, что девочки отличаются от мальчиков только тем, что выше пояса.

Но когда вся чудовищная мерзость произошедшего прояснилась, этот эпизод все чаще стал всплывать в моей памяти. Каждый раз, вспоминая, я с каким-то бешеным исступлением тру свои щеки, которых касался его член. Удивительно, насколько в моей голове осели детали. Я помню стоявший в его каморке запах многократно заваренных дешевых чайных пакетиков и до сих пор ощущаю, как провожу кончиками своих пальцев по оборванным краям наклеек Гены и Чебурашки7 на его обшарпанной тумбе. Гребаные Гена и Чебурашка.

***

Прошло две недели после того вечера, и все эти две недели с Димой мы не разговаривали. Молчание было неотъемлемой частью нашего брака. Он часто так делал, то наказывая меня этим, то из-за проблем в бизнесе. Как было на этот раз, я не знаю. Спрашивать мне не хотелось. Его командировка была неудачной, я поняла это по громко брошенной дорожной сумке. Он был все время погружен в свои дела и практически не находился дома, приезжая чаще за полночь. В наши редкие пересекающиеся встречи меня он не замечал, три раза мы занимались любовью в таком же нерушимом безмолвии.

Наверное, меня бы устроил такой брак: тишины и равнодушия, в нем я не испытывала хотя бы физической боли, но я знала, это скоро кончится, так происходило всегда, и в какую сторону на этот раз пошатнется маятник наших отношений, было неизвестно.

Единственным местом, где я могла свободно дышать, была кофейня. Я стала приезжать туда каждый день. Слова Сергея о том, что они видят каждого гостя, меня зацепили, и я тоже стала наблюдать.

Это странно, но, кроме чашки кофе, я ничего не видела раньше, и, спроси меня кто-нибудь, как же выглядит кофейня, я не смогла бы ее описать. А в ней было так много деталей.

На коричневых стенах кирпичной кладки были изображены рисунки. На одной – большая бледно-фиолетовая чашка, из нее высыпались кофейные зерна, причудливо превращающиеся затем в женский портрет, на другой – расплывшаяся кофейная гуща, в очертаниях которой виднелся статный средневековый замок.

Необычная полка, сделанная из гитары, была наполнена книгами, дисками, банками кофе и приправами. В рамках стояли фото с открытия кофейни, счастливые смеющиеся лица, размазанный по лицу Сергея торт, перерезанная красная лента. Рядом стояла фотография первого гостя, первый выпитый стакан кофе и первая чайная чашка. На подоконниках росли зеленые мирты в аккуратно слепленных глиняных горшках горчичного цвета.

Я стала замечать и людей. Первой, кого я увидела, стала обаятельная рыжеволосая девушка-официантка, ее живость, горящие глаза, звонкий смех обращали на себя внимание своей искренностью и чувственностью. Я не могла сдержать улыбки, слушая ее громкие эмоциональные восклицания в предобеденной тишине кофейни.

Шумный гитарист, парень с длинными волосами, вальяжно располагавшийся на стульчике у стойки, репетитор английского, неизменно заказывающая пуэр, компания из трех друзей-студентов, обменивающихся конспектами, никуда не успевающий логист, пожилой мужчина, читающий газету, мне казалось, что за всю свою жизнь я не видела столько людей, сколько заметила сейчас. Почти все посетители были такими же постоянными гостями, как и я, мы встречались каждый день, здороваясь глазами и обмениваясь улыбками, и их присутствие стало для меня не просто естественным, а чем-то родным.

С Сергеем мы лишь приветствовали друг друга, не обмениваясь ни фразой больше. Неловкость от того, что он знает мою тайну, была сильна, и я избегала встречаться с ним взглядом.

Я наблюдала за ним издалека, он часто бывал в зале, разнося заказы и непринужденно беседуя с посетителями, смеялся за стойкой с другими официантами.

Сегодня мне захотелось с ним поговорить, и я негромко окликнула его, когда он проходил мимо.

– Да? – обернувшись, произнес он.

– Вы не присядете?

– Конечно, сейчас только обслужу постоянщиков и вернусь к вам.

Я наблюдала, как легко он общался с двумя молодыми людьми. Проводив их, он подошел ко мне.

– Как ваши дела? – сев за столик, спросил он.

– Пока вполне неплохо. Мы просто молчим.

– А что с вашей щекой? – внимательно на меня посмотрел он.

– О, нет, это я сама, слишком сильно потерла. Он никогда не бьет меня по лицу. Это единственная неприкосновенная часть моего тела, – грустно улыбнувшись, ответила я.

Он грустно улыбнулся в ответ. Мы сидели в заполненной тишиной паузе, я нервно теребила краешек стола.

– Я вас смущаю? – спросил он.

– Нет, я просто никак не могу привыкнуть, что вы знаете обо всем этом, – растерянно произнесла я.

– Ну, я могу сделать вид, что не знаю, если вам станет легче.

– О, нет, таких людей в моем окружении достаточно.

– Меня радует этот ответ. Надеюсь, что когда-нибудь я смогу помочь вам чем-то еще, помимо беседы.

– Почему вы так хотите мне помочь?

– Потому что знаю, через что вам приходится проходить.

Я в задумчивости на него посмотрела.

– Ваш тыквенный пирог! – весело произнесла рыжеволосая девушка, прервав очередную паузу.

– Спасибо, Карина, – тепло улыбнувшись, проговорила я, впервые назвав ее по имени.

– О, е-е-е! – щелкнув пальцами, радостно воскликнула девушка. – Макс, гони косарь, я выиграла, – танцуя, прокричала она другому бариста.

Сергей рассмеялся и, увидев недоумение на моем лице, пояснил:

– Они спорят, с кем же первым заговорит или начнет обращаться по имени постоянный гость. Карина часто выигрывает. Но в этот раз по факту первым был я, конечно, – подмигнув ей, ответил Сергей.

– Хм, мне кажется, ты где-то сжульничал, биг босс. Да? Он же сжульничал? – прищурившись, спросила Карина, обращаясь ко мне.

– Да, он сам со мной заговорил, – улыбнувшись, ответила я.

– Ах ты, проказник, – потрепав Сергея по волосам, весело воскликнула она. – Нарушаешь правила, значит? Минус сотка к твоей карме. Так, ладно, я полетела к посетителям. А вы заглядывайте к нам, вы же еще с Максом не знакомы, он нереально крутой чувак.

Я кивнула, улыбаясь.

– Так странно, что я раньше никого и ничего не замечала, – посмотрев на Сергея, произнесла я.

– Просто не туда смотрели.

– Да, наверное. Я все хотела спросить, почему вы работаете здесь в качестве официанта?

– Ну, кофейня не приносит настолько хорошего дохода, приходится экономить на персонале.

Я в замешательстве опустила глаза, всегда испытывая неловкость, когда разговор заходил о деньгах. Мне словно было стыдно за наполненную роскошью жизнь, которую я проживаю.

– Простите, это шутка. Неудачная, – виновато улыбнувшись, произнес Сергей. – Если серьезно, мне нравится находиться по ту сторону, – он указал на стойку, – я люблю варить кофе, общаться с людьми. Изначально я вообще не планировал открывать что-то свое, мне нравилась работа бариста, а вот вся подноготная со сплетнями и интригами утомила. Поэтому я и создал кофейню, где такого не будет, по крайней мере, не в мою смену.

– Здесь, правда, очень уютно.

– Спасибо, это приятно слышать. Кстати, пробовали нашу новинку? Мятный латте со сливочным мороженым?

– Нет, пока не довелось.

– Весьма неплох. Советую, особенно если вы – любитель мяты.

– Обожаю мятное мороженое

– Я тоже, а мятный шоколад? – оживленно спросил он.

– Лучшее, что изобрело человечество, – улыбаясь, ответила я.

Мы проболтали с ним до самого вечера, смеясь и узнавая друг друга. Неловких пауз между нами больше не существовало.

6

Героиня одноимённой сказки Х. К. Андерсена, 1835 г.

7

Герои повести Эдуарда Успенского «Крокодил Гена и его друзья», 1966 г.

Я не хотела умирать

Подняться наверх