Читать книгу Медуза. Роман из уголовной хроники - В. Александров - Страница 13

Алинские вставали рано. В то утро, когда в доме Тименева совершилось убийство, в восемь часов все семейство сидело за чаем.

Надежда Ивановна была не в духе. Всеволод вернулся накануне поздно – она сама дверь отворяла – почему теперь сочла первым долгом прочесть ему приличное наставление. Мать вовсе не тем тяготилась, что ее побеспокоили ночью, а вообще не любила, когда сын долго засиживался по вечерам в гостях, находя, что после трудных дневных занятий сидеть до поздней ночи для него очень вредно и что он слишком утомляет себя. Что за необходимость торчать у какого-нибудь товарища до второго часа? И о чем таком важном идет рассуждение, чтобы приносить ему в жертву свое здоровье? Совсем это лишнее…

Всеволод тоже был как-то особенно задумчив и печален. Он должен был сообщить матери некоторые вещи, которыми она непременно будет недовольна, почему ожидал размолвки и горячих споров. Наставление же, довольно часто повторявшееся, он выслушал совершенно хладнокровно и даже как-то рассеянно.

– Скоро уже, мамаша, – проговорил он, наконец, слабо улыбнувшись, – вы не будете сердиться на мою беспорядочную жизнь…

– Я вовсе не говорю, что ты ведешь беспорядочную жизнь, – вскипятилась Надежда Ивановна, – и не думаю говорить. К чему это мои слова переиначивать? Говорю, что, утомляясь целый день на уроках, нездорово сидеть долго по вечерам – нужно отдохнуть… Захвораешь, как отец, что мы тогда делать будем? Ты должен себя беречь не для себя, так для сестры… Помни, что у тебя сестра…

– Причем же я-то тут? – несколько удивилась Лиза.

– Не говори, пожалуйста! Ты вечно ни при чем! Знаю, что всегда Володину руку держишь – очень хорошо знаю!

– Я ничью руку не держу, а только не понимаю, какое отношение…

– Какое отношение? Такое отношение – пока брат жив да поддерживает, на человека похожа, а не будет его, в прачки пойдешь…

– А прачка не человек? – улыбнулась девочка.

– Человек или не человек, только не серди меня, пожалуйста! И без тебя довольно!

– Чего же довольно?

– Говорю тебе, Лизавета, не серди меня…

Лиза великодушно обращала на себя вспышку матери, чтобы та оставила в покое ее брата.

– Вот что, мамаша, – вмешался Всеволод, – я хотел поговорить с вами о деле. Довольно уже сердиться, я больше не буду поздно засиживаться, обещаю вам.

– В который это раз?

– В последний.

– Знаем мы эти последние разы! Ну, да ведь с тобой ничего не поделаешь, как с козлом.

– С каким козлом! – удивился Всеволод.

– А с тем, с которым, как ни бились, а молока от него не добились. Так и у нас с тобой! Чего ты смеешься? – обратилась она вдруг к Лизе. – Что же тут смешного? Вот погоди – и ты козлом будешь…

– Ну, уж извините – козлом никогда не буду, – шутила девочка.

– Ну, козой… Да что тут говорить, ты уж и теперь коза!

– Покорно вас благодарю.

– Так что же? Не за что благодарить – коза и есть.

Надежда Ивановна несколько просветлела от своей шутки.

– Ну, говори, – обратилась она к сыну, – какие у тебя дела?

– Неверов говорил мне, что Тименевы уже собираются ехать в деревню, и спрашивал, скоро ли вы приедете? Между прочим, он упомянул, что вы обещали помогать Авдотье Алексеевне по хозяйству.

– Не только обещала, но сама предложила. Видишь ли, Володя: мы живем у них целое лето даром, хлеб едим и никакой пользы не приносим – это неловко.

– Я давал уроки Антонине Аркадьевне…

– Давал, а теперь больше не даешь. Между тем я заметила, что Авдотье Алексеевне трудно одной справиться с хозяйством: имение большое, а Аркадий Петрович ни в чем ровно никакого участия принимать не желает… Тоже муж!.. Весь день болтается сложа руки, с трубкой в зубах – милое занятие! И удивляюсь я, право, Авдотье Алексеевне! Никогда она ничего ему не скажет, никогда не пожалуется, что у нее на руках, а он знать ничего не хочет. Если бы ему внушить хорошенько, что долг мужчины…

– Ну, кажется, Аркадию Петровичу этого не внушите…

– Знаю, что не внушить – хуже тебя козел! Так вот я и предложила ей помогать. Не то, что быть экономкой, – поспешила прибавить Надежда Ивановна, – а так.

– Почему же не экономкой? – поинтересовалась Лиза.

– Потому что не родилась прислугой и никогда прислуживать не буду, – отрезала мать. – Ты ничего не понимаешь, почему – и молчи лучше. Она даже, собственно говоря, обратилась к Всеволоду, заикнулась о том, что не приму ли я на себя быть не то, чтобы экономкой, а так – домоправительницей, полухозяйкой на жаловании.

– Что же вы?

– Да как тебе сказать? Неловко как-то.

– Почему же неловко? Такая же частная служба, как и всякая другая, унизительного тут ничего нет.

– Унизительного-то, пожалуй, и нет, а только уж если будешь служить за жалованье, так и ответственность большая.

– Мне кажется, ответственность всегда одинакова, – вставила Лиза.

Надежда Ивановна не удостоила ее ответом.

– А кроме того, – продолжала она, – я боюсь, что Аркадий Петрович не поймет моего положения, будет смотреть на меня, как на какую-нибудь служанку, и чего доброго еще позволит себе…

– Ну, этого я не думаю: он все-таки человек образованный и добрый.

– Добрый-то он добрый, а насчет образованности лучше промолчать. Подчас так начнет шутить, что порядочной даме не совсем удобно слушать.

– Старый военный…

– Удивительно, какими преимуществами пользуются эти старые военные и непременно, исключительно «старые». Могут болтать, что угодно, и все им извиняется!

– Ну, пожалуй, что хозяину-то дома и запретить трудно, – улыбнулся Всеволод. – Он у себя, кому не нравится – тот не ходи.

– А что ты думаешь? Многие и не ходят! Многие оттого именно и не ходят!

– Я, мамаша, не вижу, чтобы он слишком…

– Ты и видеть не можешь, потому что сам мужчина. И не спорь, пожалуйста! Что для мужчины пустяки, чего он подчас и не поймет, мы, женщины, сейчас подметим, сейчас поймем! Разве возможно сравнить грубую мужскую натуру с чуткостью, впечатлительностью женщины, особенно образованной? Куда вы годитесь? Ведь вам нужно все указать, все разжевать да в рот положить, а иначе вам все равно – хоть трава не расти!

– Я не понимаю… – начала было Лиза.

– Лизавета, молчи, пожалуйста! Я говорю про женщин, и здесь ты действительно «не при чем». Когда женщиной будешь, тогда и понимать будешь, а теперь помни, что ты не женщина, а коза: ведь я уже тебе это сказала.

– А я вас поблагодарила, – засмеялась Лиза.

– Так видишь ли, Володя, – продолжала Надежда Ивановна, насчет места я ничего положительного не решила, а обещала помогать ей нынешнее лето, так как они пригласили к себе гостить дочь с мужем, вероятно, будет приезжать много гостей. Ведь Тименев знаком чуть ли не со всем городом. Хлопот будет много, а тут еще нужно управлять имением и с крестьянами возиться. Удивляюсь, право, – Аркадий Петрович человек богатый, сам ничего делать не хочет и управляющего не может взять, все на жену валит.

– Он брал управляющих, да ведь сами знаете, не уживаются…

– Где же ужиться с его «старыми» военными замашками? Если он таков при дамах, так воображаю, какое обращение видит управляющий, а ведь они тоже бывают люди хорошего происхождения и образованные. Ну, возьми в управители простого мужика, того и «старым» военным лексиконом не удивишь.

– Да ведь такой не всегда найдется.

– Найди, во что бы то ни стало, найди, если жену любишь. Ведь она не ломовая лошадь, на нее нечего все взваливать.

– Если вы обещали Авдотье Алексеевне принять участие в ведении хозяйства, то вам нужно скорее собираться, потому что Тименевы едут на днях.

– Вам? То есть как это вам? А ты?

– Я, мамаша, нынче летом не думаю ехать к Неверовым.

Лиза с удивлением взглянула на брата.

– Не думаешь ехать? – необычайно изумилась Надежда Ивановна. – Это почему?

– Позвольте мне объяснить вам все, как следует, – спокойно начал Всеволод. – Мне, видите ли, необходимо остаться в городе. Теперь университет кончен и вместе с ним должно кончиться наше тяжелое материальное положение. Довольно мы помучились – пора и отдохнуть! Нужно только как можно скорее достать место, для чего следует хлопотать и просить.

– Все это очень хорошо, – перебила нетерпеливая Надежда Ивановна, – но, по моему мнению, нисколько не касается поездки к Неверовым. Можно попросить о месте и поехать в деревню. Когда место выйдет, тебя уведомят и ты приедешь – здесь недалеко.

– Вы полагаете, что это так легко делается?

– А почему же не так? Кажется просто.

– То-то и есть, что не так. Вы полагаете, что раз я обращусь с просьбой, так меня сейчас с раскрытыми объятиями и примут, да еще и уведомлять будут: пожалуйте, место вас ожидает! Нет, мамаша, с этим делом еще много повозишься, не раз попросишь… Там просто откажут, тут пообещают, а отдадут другому, здесь водить за нос будут… Протекции, как вы сами знаете, у меня нет никакой, а без протекции трудно достать порядочное место, тем более, что охотников на такие места немало. Живя в городе, я могу постоянно хлопотать, наведываться, просить, и уверен, что в конце концов добьюсь чего-нибудь, а четыре месяца, проведенные в деревне, будут совершенно потерянным временем. Осенью придется только начать хлопоты, так что дай Бог к зиме получить что-нибудь и пристроиться.

Алинский говорил, по-видимому, резонно и основательно, но выражал как будто не свои настоящие мысли, а отвечал затверженный, приготовленный урок. Лиза все время пристально на него смотрела и внимательно слушала. Хотя она не принимала участия в разговоре, но он ее, видимо, сильно интересовал.

– Вот ты мне привел свои резоны, – начала в свою очередь, по-видимому, спокойно Надежда Ивановна, – позвольте же и мне привести свои, так как с твоими доводами я не согласна. Всю зиму ты занимался в университете и, кроме того, частными уроками, а потом наступило тяжелое время экзаменов. Едва они кончились, ты опять взялся за уроки. Делалось все это, как я очень хорошо понимаю, для нас с Лизой. Без твоей помощи просуществовать нам было бы очень трудно. Но такие усиленные занятия не могут не отзываться на здоровье – ты в последнее время похудел, побледнел, а мне, как матери, смотреть на это просто невыносимо. Я только и утешала себя мыслью, что все скоро кончится, и мы поедем в деревню, где ты можешь как следует отдохнуть и поправиться. Ты, пожалуйста, не воображай, что у тебя натура железная – очень ошибаешься! Посмотри на сестру – ты ведь недалеко от нее ушел, хотя, конечно, несколько покрепче ее, а все-таки довольно хрупкий. Оба вы в отца пошли! Если же ты останешься теперь в городе, то должен будешь продолжать уроки и работать без устали, потому что иначе просуществовать тебе будет не на что…

– Мне немного надо…

– Хоть и немного, а все-таки надо на что-нибудь жить, без денег не проживешь. Я понимаю, что тебе, добившись окончания университета, очень уж хочется поскорее определиться на службу, чтобы, наконец, и самому выбраться, и нас вытащить из нищеты, в которой мы теперь живем. Понимаю, вполне понимаю и ценю – поверь мне! Но понимаю также, что если ты с самого начала будешь так увлекаться и злоупотреблять своими физическими силами, то начнешь службу с надорванным здоровьем. Тогда, спрашивается, долго ли ты наслужишь? Ты единственная наша поддержка, особенно сестры. Если она тебя лишится, что тогда делать будет? Ты, пожалуйста, не прерывай меня со своим «я не при чем», – вдруг обратилась она к дочери, – я говорю дело: теперь ты далеко еще не все понимаешь и рассуждения твои очень непрактичны, хоть ты и неглупая девочка. Пройдет несколько лет, другую песню запоешь. Уж это, милая моя, всегда так бывает – не ты первая, не ты последняя. Сама я в молодости много о самостоятельном труде мечтала и трактовала, а на поверку вышло, что если бы сын не поддерживал, так, почитай, по миру бы пошла…

– Я и не думаю возражать вам, что в этом деле я не при чем, – серьезно заметила Лиза. – Если даже оставить в стороне мою личность, то, заботясь о здоровье Володи, не могу не согласиться с вашим мнением и также полагаю, что ему отдых необходим.

– Очень рада, что имею ваше одобрение, – несколько шутливо, но ласково поклонилась Надежда Ивановна. – Вот почему, – обратилась она опять к сыну, – я утверждаю, и настоятельно утверждаю, что тебе следует ехать с нами. Войди же, наконец, и в мое положение: мучилась я долго с больным мужем – неужели же и с сыном придется еще мучиться? Надо ведь и меня пожалеть! А главное то, что я тобой живу – ты в могилу, и я за тобой, хоть и жалко будет Лизу одну оставить…

– Зачем это вы, мамаша, такие картины рисуете? До смерти далеко…

– Напрасно так думаешь, мой милый! У всякого она за плечами. Рассчитываешь Бог весть сколько лет гулять по свету, а смотришь, и до конца лета не доживешь! Кто знает? Все мы под Богом ходим. Ну, положим, смерть не смерть, а болезнь наживешь – в нашем положении и этого довольно…

– Я и на это не согласен, – слабо улыбнулся Всеволод. – Благодаря Богу теперь я здоров и хворать не думаю…

– А почему похудел?

– Экзамены были – все похудели…

– Далеко не все. Посмотри на Павла Аркадьевича – и не воображал худеть, да и другие тоже… Одним словом, так или иначе, тебе отдых необходим и напрасно ты только со мной споришь. В этом деле даже вечная твоя союзница и потворщица, Лизавета Александровна, для редкости случая мою руку держит, так что тебе уступить приходится. Она ведь у нас оракул!

– Что это вы на меня сегодня напали? – засмеялась Лиза. – Какой же я оракул?

– Такой, как в Греции в древности был. Учила в молодости, да теперь почти забыла… Жрица там была какая-то, на треножник садилась, будущее предсказывала…

– Пифия, – подсказала Лиза.

– Ну да – Пифия. Вот и ты у нас Пифия подрастаешь.

– Очень вы сегодня ко мне немилостивы, мамаша! И коза-то я, и Пифия…

– Теперь коза, а потом Пифией будешь. Однако некогда мне тут с вами, – вдруг спохватилась Надежда Ивановна, – надо дело делать, а то без обеда останемся. Умерь свое нетерпение, милый мой, – закончила она, обращаясь к Всеволоду, – и слушай меня – дурного не посоветую. Тебе совершенно необходимо поехать в деревню отдохнуть. Ну, положим, не оставайся там на все лето, довольно хотя два месяца побыть на покое, чтобы поправиться и набраться сил. Тогда возьмешься за дело энергично – и все пойдет хорошо. Ты у меня умница, занимался прекрасно, работник такой, какого поискать – это многие знают… Поверь, место не заставит себя ждать. Я думала и в самом деле, что он о чем-нибудь важном говорить будет, а он вон какую ахинею нагородил… Тут и спорить даже не о чем – просто ахинея… Слушать не стоит! – решила она, выходя из комнаты.