Читать книгу Медуза. Роман из уголовной хроники - В. Александров - Страница 3

Дом Петра Сергеевича Тименева находился на одной из лучших улиц губернского города К. По веселому, свежему виду этого, хотя и небольшого, но красивого одноэтажного здания было заметно, что оно недавно выстроено или, по крайней мере, заново отделано. Рядом с господским домом выходили на улицу ворота, а около ворот приютилась будка дворника.

Обстановка комнат показывала, что Тименев – человек со средствами и любит комфорт, но не тот изысканный, аристократический комфорт, который встречается у людей изящных и со вкусом, а бросающийся в глаза и бьющий на эффект. Расположение комнат было весьма удобно. На улицу, начиная от ворот, выходили в ряд кабинет хозяина, парадная или, как говорят, чистая прихожая, зала, гостиная и будуар молодой жены Тименева, Веры Аркадьевны. Во втором ряду, окнами на двор – спальня хозяина, столовая, прихожая черного хода со двора, комната Антонины Аркадьевны, младшей сестры Веры, уборная и, наконец, спальня хозяйки. Единственное окно этой спальни выходило не на двор, а на пустынный, глухой переулок. Подобные переулки часто встречаются в губернских городах рядом с большими красивыми улицами. Этим первобытным пассажам неизвестны ни мостовая, ни тротуары, ни фонари. По сторонам их украшают исключительно заборы, местами обвалившиеся и полуразрушенные. Когда проезжающему удастся выбраться из такого пассажа на большую улицу, он весело приободряется, чувствуя в сердце приятное облегчение, как человек, успешно перебравшийся в утлой ладье через бурную реку.

Высокий забор, украшенный большими иглами для обеспечения от посетителей, имеющих дурное обыкновение являться недозволенными способами, в недозволенное время, окружал небольшой двор дома, на котором находились две постройки меньшей величины: одна за господским домом, где помещалась кухня с людскими, и другая, где были сараи, конюшни и погреба, так что выхода со двора, кроме ворот на большую улицу, не было.

В конце мая 188* года, около семи часов утра, камердинер Тименева, Григорий, вышел из людской и направился к накрытой доской кадке с водой, стоявшей у двери кухни. Его заспанные глаза и всклокоченные волосы достаточно ясно свидетельствовали, что он только восстал от сна и намеревался приступить к церемонии умывания.

Григорий уже несколько лет жил у Тименева. Своею честностью и умением угодить барину он заслужил его доверие и приобрел авторитет между прислугой, которая величала его не иначе, как Григорием Иванычем. Он был небольшого роста, широкоплечий, с длинными седоватыми волосами, густыми нависшими бровями и глазами неопределенного цвета. Некоторая важность и сановитость в обращении не только с прислугой, но даже с господами, совершенно подходила к его степенной наружности. Говорил он немного, не потому, собственно, что был молчалив от природы, а больше для сохранения достоинства. Если же вступал в разговор, то сразу давал заметить, что ему не безызвестны житейские треволнения и что он много повидал на своем веку. Ум его вообще имел несколько философическое направление.

Только что Григорий начал производить операцию умывания с усердием и основательностью, свойственными степенным людям, из женской людской вышла, с кувшином в руке, молодая горничная Катя. По ее растрепанному виду и наскоро накинутому на плечи большому платку было заметно, что и она только что поднялась с постели.

– Здравствуйте, Григорий Иваныч! – любезно поздоровалась горничная, подходя к кадке.

– Здравствуйте! – вскинул на нее глаза камердинер, продолжая намыливать руки.

Григорий не допускал фамильярностей даже с хорошенькой Катей, барыниной фавориткой. Он строго охранял свое достоинство и первенствующее значение между прислугой.

Горничная зачерпнула воды.

– Сегодня, что ли, начнем укладываться? – спросила она, очевидно для того, чтобы завязать разговор.

– Барин говорил – сегодня.

– Что это так рано в деревню выбираемся?

– А вам что? – строго спросил Григорий. – Небось, не любите деревни-то? Здесь повеселей будет?

– Мне что ж? – затараторила вдруг молодая девушка, тряхнув растрепанной головой. – Мне все одно! В деревне жить, либо в городе… В деревне-то, пожалуй, что и лучше, потому работы меньше. Прислуги там много, мне только и дела, что барыню одеть да причесать. А здесь и за барышней ходи, и комнаты убери, и выстирай, и выглади… Сегодня гости, завтра в театр, там сами в гости – ни одного дня, чтобы раньше второго часа спать легли!.. Только барыня очень уж недовольна, кажется, что уезжаем, такая сумрачная, иногда даже накинется ни с того, ни с сего, чего никогда с нею прежде не бывало… Пробовала, было, я у барышни спросить, да что от нее добьешься? Все молчит, как истукан какой-то… право! Мне сдается, что хоть и отдали приказ собираться, а там будет отмена…

– Не будет отмены.

– Отчего ж так?

– А оттого, что не будет. Вот вам и весь сказ.

Проговорив это строго и внушительно, хотя, собственно говоря, и сам точно не знал, могла или не могла последовать отмена, Григорий направился обратно в людскую. Там кучер Парфен, молодой красивый парень, сидя на постели, натягивал сапоги с таким глубокомысленным видом, как будто решал самую замысловатую задачу.

Старательно причесавшись и надев сюртук, Григорий пошел через двор к господскому дому, вынул из кармана ключ, отворил дверь черного хода и, пройдя тихонько прихожую, чтобы не обеспокоить Антонину Аркадьевну, вошел в залу.

Здесь он постоял несколько минут посреди комнаты, почесал в затылке и внимательно осмотрел свои пальцы, потом подошел к окну и заглянул на пустынную еще улицу. Исполнив это важное дело, он осмотрел кругом комнату, как бы задавая себе вопрос: начать ли уборку или еще погодить? Подумал с минуту и отправился в кабинет.

Он отворил дверь и уже хотел войти, но вдруг остановился… На полу у двери в спальню, среди большой лужи крови, лежал Тименев, с закинутой назад головой и страшно вытаращенными глазами.

Пораженный Григорий стоял неподвижно, глядя на ужасное зрелище. Потом, опомнившись, подошел медленным нетвердым шагом к барину и со страхом дотронулся до его руки. Тименев был мертв и, по-видимому, уже несколько часов: труп был совсем холодный.

Григорий отшатнулся с ужасом и несколько секунд как бы не мог прийти в себя, потом вдруг круто повернул и побежал так быстро, как только позволяли его лета и объемистая фигура. Выбежав на двор, он стал звать дворника Осипа таким дрожащим испуганным голосом, что на него высыпала вся прислуга. Из женской людской выбежали Катя, кухарка и прачка, а в дверях мужской появился кучер.

– Осип! Осип! – кричал растерявшийся камердинер. – Беги в полицию!.. Скорее – беги в полицию! Барина убили!

В первую минуту, пораженные словами Григория, все остолбенели, потом бросились толпой в дом, чтобы воочию убедиться в справедливости страшного известия.

Женщины остановились в дверях кабинета, не смея войти, заглядывали с любопытным страхом на мертвого, крестились, охали и причитали. Мужчины же решились переступить порог и робко подошли к трупу, стараясь не замочить ног в крови, стоявшей большой лужей и распространявшей тяжелый, удушливый запах.

– Что же вы стоите? – вдруг порывисто повернулся Григорий. – Осип! Чего ждешь! Беги же скорее в полицию!..

– Поднять бы, – проговорил дворник.

– Осел! Разве можно? Тут полицию надо… Говорят тебе – беги! И к Павлу Аркадьевичу беги… Скорее!

Вдруг Катя вскрикнула, всплеснула руками и побежала в спальню барыни, а остальная прислуга отправилась к дверям комнаты Антонины Аркадьевны.

Григорий постучал. Сначала ничего не было слышно, потом слабый тихий голос спросил:

– Кто там? Что нужно?

– Барышня! Отворите, Христа ради…

– Сейчас.

Через несколько минут дверь отворилась, и на пороге показалась Антонина в белом пеньюаре. Ее густые белокурые волосы рассыпались в беспорядке вокруг правильного, красивого лица. Большие серые глаза с глубоким спокойным выражением были красны. Происходило ли это от сна или от слез – трудно было решить.

– Что случилось? – пробормотала она. – Сестра?

– Никак нет…

– Барина убили! – брякнул Парфен. Очень уж у него язык чесался.

Антонина побледнела и бросилась было вперед, но вдруг остановилась неподвижно. Глаза ее широко открылись и устремились в пространство на какой-то невидимый предмет. Она как будто что-то припоминала, к чему-то прислушивалась… Потом вдруг зашаталась и упала без чувств на руки бросившихся к ней людей.

В эту минуту прибежала Катя.

– Григорий Иванович! – кричала она. – Что хотите делайте – не могу достучаться к барыне!..

– Что ты врешь!

– Дверь заперта на ключ… Стучала, стучала, не подает голоса… Что это с барышней-то? Ах, Господи!

– Что ты городишь, дурища? Пойдем…

Григорий побежал в уборную.

– Да отсюда заперто, барыня ведь вчера сама заперла! – заявила Катя. – Я слышала, как щелкнул замок.

Не слушая возражений горничной, Григорий начал стучаться в спальню сначала тихо, потом все сильнее и сильнее. Но никто не отзывался, там была мертвая тишина…

– Что за чудеса? – удивился он. – Вот притча! Что с ней случилось? Пойдем, поглядим в окно…

Сопровождаемый Катей камердинер быстро направился назад. В прихожей он встретил околоточного1…