Читать книгу Войной опалённая память - В. И. Коско - Страница 11

Горькую весть поведал мне секретарь сельсовета, друг моего мужа. Грустные и противоречивые мысли лезли в голову. От них можно было кричать и плакать. Но рыдать и убиваться было бесполезно. Никому слезами уже не поможешь, они уже были выплаканы за эти месяцы сплошных преследований и угроз расстрела моей и других семей коммунистов.

Перед глазами поплыли картины шестимесячной оккупации. По-разному складывались обстоятельства в первые месяцы войны. Единственный путь у Ивана Захаровича был в тыл врага – на запад. Другие же бойцы пробивались на восток, к линии фронта. Я начала свой рассказ. В погребе, в темноте я не видела лиц Гуриновича и его жены.

Сотни попавших в окружение и оказавшихся в нашей местности, красноармейцев пробирались на восток, чтобы слиться с частями Красной Армии и продолжать борьбу с фашистами. Наши люди помогали своим бойцам восстановить силы, давали медикаменты, продукты, одежду, указывали безопасный путь продвижения. Около сотни красноармейцев осталось в наших поселках под видом приписников, родственников и просто окруженцев. Часть скрывалась в лесу, готовилась к боевым действиям в тылу врага.

Численность приписников с каждым днем редела после вызовов в немецкую комендатуру Гресска, Щиткович, Шацка, Пухович, Слуцка. Увозили в концлагеря, в рабство в Германию расстреливали на месте. Ушли мы с дочерью Софией в конце июля в урочище «Остров», собрать ягод для малышей.

И вот прямо в лесу наталкиваемся на группу красноармейцев-окруженцев. Пробираются с запада. Раны загноились, комары и мошкара высасывают последнюю кровь у обессилевших бойцов. Нужна помощь? Она была оказана нами немедленно.

София побежала домой, тащила в лес все возможное, простыни, полотно, продукты, лекарства, даже захватила школьную карту. За сообразительность командир поцеловал.

Промыли и перевязали раны. Какой радостью и благодарностью светились глаза бойцов за эту заботу.

Немного окрепнув и оправившись, они просили проводить их дальше на восток для выполнения своего долга перед Родиной.

В тайниках было оставлено оружие, они указали нам эти места. Знали, что борьба будет всенародной, оружие понадобится.

Мы проводили их безопасными тропами. Враг будет разбит, – сказали они нам на прощание.

Казалось бы, впереди огромные трудности, но стойкости и веры в победу бойцы не теряли.

Такая же встреча была и на болотах реки Осиновки, где мы убирали сено. Группа красноармейцев-окруженцев скрывалась в густых ивовых кустах. Расспросили о местности, о ближайших вражеских гарнизонах. Мы все им разъяснили. Потом почему-то спросили, кто среди нас старший. Все указали на председательшу, то есть на меня, хотя я старшей не была даже по возрасту. Действовал, как и раньше, авторитет председателя сельсовета.

Указали мне на тайники с оружием. Оружие было надежно запрятано в кустах ивы и тщательно замаскировано. Его было очень много: автоматы, винтовки, гранаты, ракетницы, патроны. Сказали передать партизанам. Окруженцы намерены были переодеться в гражданскую одежду и таким путем добираться к линии фронта. Проводили мы их в направлении Поречья и Омельно.

Тайники я показала своей старшей дочери и Жуковской Анне. Она пришла с западных границ к своей матери. У нее трое детей, муж ее офицер-пограничник в Красной Армии. Мало ли что может случиться со мной, пусть знают о тайниках с оружием и они. Все будет в надежных руках. Чувствуется, что Анна жена командира, так и рвется в борьбу с врагом. Кое-что нам удалось сделать во вред фашистам.

Полтора месяца назад Петр Макей выводил окруженцев из леса возле Блащитника. Было 14 бойцов, среди них узнал майора, у которого служил в 39-ом году под Белостоком в артиллерийском полку. Сколько было радости от встречи. Но опасность рядом. Кое-что заместили вражеские осведомители, скоро напомнят о тайных встречах и проводах наших армейцев. Но что поделаешь, помогать надо нашим защитникам. Тяжелый вздох вырвался у меня из груди. Внимательно слушавшие меня в темноте муж с женой зашевелились, стали успокаивать. Ольга принесла воды.

– Иван Захарович, – продолжала я. – Положение наше очень сложное и трудное, а у меня в особенности. Полиция считает, что Иосиф Иосифович оставлен в тылу с районными властями для организации подпольной и партизанской борьбы. Есть донос в Гресскую комендатуру. У меня делают обыски и засады. Семья приговорена к расстрелу. Ваш племянник по жене Костик Сивец служит в полиции. Через него вам надо входить в доверие властям. Расскажите ему о гибели моего мужа – это спасет мою семью. Он, конечно же, донесет начальнику полиции Степану Илясову и так дойдет до комендатуры Гресска. Ослабят наблюдение и репрессии.

– Как он, подлец, попал в полицию, как он, сопляк, мог предаться? – искренне возмущался и недоумевал Г уринович, направляя свой гнев, конечно же, в сторону жены. Это был ее племянник. Но гневные взоры его в подвале в сплошной темноте рассмотреть было невозможно. – Высунусь отсюда, снесут голову и коммунисту и его племяннику. Хорошо надо продумать, как все это использовать.

– Вылезать надо из норы и браться за оружие, – твердо и наставительно отрезала жена Гуриновича. Было ясно, что у них это не первый разговор на эту тему. – Если бы здесь был Иосиф – это организатор и вожак. За ним пошли бы все, вставил мысль секретарь сельсовета.

– Сложили головы наши мужья и братья на передовой фронта. Здесь гибнут невинные мирные люди, особенно семьи активистов и коммунистов. Бороться и только бороться – иначе перестреляют поодиночке, – произнесла я в заключение и поднялась уходить.

На улице темень. Расстояние около пяти километров. Голова кружилась, подступала тошнота от потрясений. Усталая, надломленная и опустошенная я напрямик, через лес, чтобы не встретить полицаев, поплелась домой.

Муж погиб под Брянском на берегу Дисны, на глазах у своего соратника. А у дома моего засада, ждут его… Живы ли дети?

Как-то утром летом 1942 года я пошла набрать воды в колодец, колодец во дворе в виде журавля, сруб обшит досками. Но что меня поразило: гончак мужа Бушуй остервенело рвался на цепи, шерсть вздыблена, яростно брехал и сверкал глазами за дом, где рос люпин.

Дом близко подступал к лесу и я подумала, возможно волка учуял. Были у нас случаи нападения на живность, даже в сараи залазили. Я постучала ведром по обшивке колодца…

И вдруг вижу, из люпина поднимается из засады отряд полицаев во главе с Ильясовым. Тот подбежал ко мне, ударил прикладом, начал колотить, чвалил у колодца и рычит: – Что, мужа предупреждаешь, красная сволочь?

Дети с плачем выбежали из дома. Старшая София пряталась у родственников от угона в Германию.

– Щенят твоих перестреляю, «петуха» ночью пущу и заживо поджарим. Кто приходил прошлой ночью? Муж? Большевик твой? – Орал Илясов.

Опять мне стало понятно, что был донос.

– Какой муж, если он погиб под Брянском, – отвечаю ослабшим голосом. Рвет и мечет остервенелый фашист. Дети дрожат и жмутся ко мне. Вы же свои люди, уже год я о нем ничего не знаю, погиб он, есть свидетели и очевидцы – искренне говорила, полагая, что Антон Хурсевич и Костик Сивец остепенят своего начальника.

– Степан – возможно, действительно не видели. Может не дошел еще? – От нас они никуда не денутся, пусть будут приманкой, – успокаивали предатели своего вожака. Детей уже крестили в церки.

Степан обернулся на рвущегося Бушуя, готового растерзать непрошеных гостей, он помнил их визиты. Раздалась очередь и пес затих навсегда. Это послужило разрядкой, кровь пролилась. Ушли душегубы и на этот раз. Мы были на волоске от гибели, каие страдания.

Через несколько дней многое прояснилось. Вести были неутешительные, напряжение возросло до предела, добавились новые испытания и риск.

Тареся Елишевич из Мижилищ (сын ее Костик Елишевич был в полиции) передала через Марию Козич, что из деревни Омельно жена Юдышского сообщала моей семье, что муж Иосиф находится в Бобруйске и допрашивается в гестапо.

Этой молве я не верила, хотя сердцем хотела верить, что муж жив, но ведь от очевидца его смерти узнала о его гибели. Я пошла в Мижилище уточнить все это у Тареси Елишевич. Та была в огороде. Я ей говорю «Тетка, вы напраслины не наводите, вы же знаете, что мой муж погиб у Гуриновича на глазах. У него еще три брата, возможно ошибка. Ваш сын в полиции, делают засады и допросы, что же будет с моей семьей?».

Тареся сказала, что надо сходить в Омельно и все узнать у Юдыцких. Омельно от нас в 15 километрах. На следующий день я отправилась туда. Дождь, слякоть, ноги потрескались, сил было мало, но я шла через Поречье, Омеленский лес, никто меня не останавливал.

Юдыцкие жили на панском дворе. Молодой Юдыцкой не было, она с четырехмесячным грудным ребенком уехала в Пуховичи. Дома была мать, ее перед этим грабили полицаи и побили.

Я дождалась молодой Юдыцкой. Она говорит, что была в Бобруйске, где сидит ее муж – староста за подозрение в помощи партизанам. Там она видела И. И. Коско, который передал записку для семьи, но она в пеленках не сохранилась. Пробирается в свою партизанскую зону.

Казалось бы, все прояснилось, но легче не стало. Предпринимать что-либо было невозможно. А может, не муж, может один из его братьев. Их трое.

С надеждой в сердце и неопределенностью в мыслях я ушла от Юдыцких.