Читать книгу Войной опалённая память - В. И. Коско - Страница 17

…Земли я все-таки добыла, хотя и пришлось обмануть оккупантов. Целых тринадцать соток озимой ржи мерили мне на бывшем колхозном поле. Это позволило нам немного продержаться.

В Гресске на маслозаводе работал по заданию свой человек Владимир Харитонович Тарасевич. Я зашла к нему за советом. Ответ его был однозначным, к Душевскому и Лидерману не ходить, так как семья в списках на уничтожение.

К тому же у кого-то из высоких начальников проходила свадьба – выдавал свою дочь, им было не до моих бед. Вскоре зашел в бухгалтерию высокий немец с бакенбардами, отдал какие-то распоряжения по поводу масла и сыра для свадьбы.

Я передала Тарасевичу сведения о его семье и родственниках, рассказала о казнях и репрессиях в Селецкой зоне. Он в свою очередь обрисовал обстановку в Гресске, численность карательного отряда, его вооружения и укрепленные точки. Дал характеристику оккупационному руководству, особенно подчеркнул зверства Шварцмана, Шараева и Купы.

– Тебе это надо, или кому-то другому? – спросил он и внимательно посмотрел на меня.

– Кому-то другому, – был ответ. Он уже знал, что мой муж погиб, но его дело могут продолжить жена и дети, другие соратники председателя сельсовета.

Условились, что связь будем поддерживать через Валю Витко, нашу селецкую учительницу, которую мы знали, как преданную патриотку. Договорились, что после моего возвращения в Селецк следует сказать старосте Писарику, что, мол, получила разрешение на землю, но писать бумагу начальникам было некогда из-за свадьбы.

Тарасевич положил мне в узелок немного масла и сыра. Выдал справку со штампом бухгалтерии на пронос этих продуктов. Справка мне помогла при разговоре с Писариком и Паречиным. В пути она не понадобилась.

Добиралась я назад с Гресска пешком, напрямик через лес, через Вороничские болота, по кладкам, проложенным через топи, еще во времена владения князя Радивила для охоты на глухарей.

В сумерках я добралась до деревни Сыроводное. Преодолела пешком 30 километров. Зашла к Барановским, рассказала все, передохнула и опять в путь. До дома оставалось только пять километров, но хозяева не пускали, говорили, чтобы переночевала, ведь ночь во дворе.

Я прекрасно знала эту местность. Здесь прошло мое детство и юность – пастушкой на лугах, в полях и лесах арендуемой родителями земли. Поблагодарив этих гостеприимных и добрых людей, я пошла ночью домой, к детям. Они были розданы по людям, на случай, если не вернусь. Ведь искать справедливости шла я не куда-нибудь, а к фашистам, от которых можно было ожидать чего угодно.

«Решение» оккупационных властей я передала Паречину, который был у нас бригадиром 6 лет еще до войны, а сейчас оставался на этой должности у оккупационных властей и тесно с ними сотрудничал. Этому способствовало то, что его шурин Губарь служил в полиции. В его обозе я и шла в Гресск за землей. На собрании в школе в Пересельках он был и слышал приговор моей семье: земли не дать, уничтожить или быть заложниками.

– Свихнулась баба, – шептал подвыпивший Губарь указывая собутыльникам на меня в пути. – Идет к карателям искать справедливости.

…Он же принес радостную весть, что «приписники» разбежались. Агитация не прошла даром. В полиции было много случайных, колеблющихся. Над ними тоже надо было работать.

Доложила о результатах похода в Гресск старосте Писарику, показала справку со штампом на масло и сыр. Это оказалось убедительнее, чем документ на землю, которая без пота и труда не прокормит.

Писарик «великодушно» выделил моей бедствующей семье 13 соток озимой ржи на Широком поле. Там, где в жниво 41-го года немецкий самолет сбрасывал на наши головы листовки.