Читать книгу Войной опалённая память - В. И. Коско - Страница 13

Настала суровая зима 1941 года. Скрытая, незаметная жизнь текла во всех окрестных поселках Селецкого сельсовета. Чинили над народом расправу оккупанты и их приспешники из числа вернувшихся кулаков, судимых лиц и различного злодейского сброда.

Быстро приходят вести на селе, каждое из них связано друг с другом, родственными, житейскими, хозяйственными связями. Вот и приходят тревожные сообщения: в такой-то деревне забрали и ничего о нем больше неизвестно, в другой – расстреляли, в третьей – допрашивают и пытают. Люди стали недоверчивы и осторожны, ведь неизвестно, кем может обернуться даже твой сосед…

Уходили из жизни прежде всего активисты Советской власти, организаторы колхозов, партийные и комсомольские работники, а также их семьи.

Дошла очередь и до моей семьи. Как-то в декабре 1941 года, несу морозным утром воду из колодца, готовлю семье завтрак, топлю печь. Смотрю, останавливаются у моих ворот две санных упряжки. Выходят из возков начальник полиции Спепан Илясов и его братия: Николай Губарь, Анта Хурсевич, Костик Елишевич, Андрей Боровик, Костик Сивец – все при оружии, с утра под «мухой».

Все, думаю, конец всем нам сейчас будет. Быстренько прибежала в хату, детей малых на печь, а сама встала у печки, да так, с ухватом, которым горшки и чугуны из печи вытаскивают, и встретила ранних гостей.

Первым ввалился Илясов, в полушубке, пистолет на боку, кинжал за голенищем.

– По твою душу пришли, хозяйка. Где оружие, которое ты прячешь? Возможно и муж не успел драпануть в лес, по имеющимся сведеньям, он на ночь приходит домой? Какие-то сомнительные личности тут шастают в сумерках. Встречаетесь с кем-то, а может, и замышляете что-либо? – заорал Илясов с порога.

– Так, вон оно что! – Отлегло у меня от сердца. За мужиком пока что пришел и за оружием. Обыскивать и допрашивать будут, ну, к этому мы готовы. Ищите, пройдохи, не найти вам тут ничего. А сама говорю: «Глядите, найдете что – забирайте».

– Обыскать все, – командует Илясов. – Двоим проверить все в сарае и погребе. Да смотрите мне, хорошенько штыками сено исследуйте, возможно, на день в сеновал идет, в лесу-то таким морозищем окоченеешь, – сделал он предположение о возможном месте укрытия моего мужа.

– Нет хозяина, нет его уже совсем в живых, – старалась я убедить этого жестокого ублюдка, так как уже точно знала, что муж погиб в бою под Брянском.

– В Селецке нам одна тоже так голову морочила, но когда поискали хорошенько, взяли, да еще с запасом гранат и винтовок…

«Ищите, ироды, ищите, если только это ваша задача. Может и пройдет несчастье мимо», – думаю я, и с ухватом в руках иду то к одному, то к другому с объяснениями. Из куфра – сундук у нас так назывался, где складывался весь скарб наш крестьянский – из этого сундука уже половина всякой – всячины была выброшена на пол одним старательным полицаем. Другой поролся в постелях, заглядывал под кровати, простукивал пол.

– А это, что такое? – Полицай извлек из сундука красную девичью шляпку. Эту шляпку подарила дочери Софии сестра мужа, работавшая до войны в Минске. Она лежала в сундуке как смешная и модная реликвия. В деревне таких не носили.

– Смотри хорошенько, красный флаг может быть где-то на дне, – пришла мысль Илясову в связи с красным цветом головного убора.

– Возьмите своей молодой жене. Ей будет очень к лицу эта шляпка, – предложила я подарок Илясову. Напоминание о молодой и красивой жене слегка смягчило начальника полиции. Видимо, он представил ее головку в этом «партийном», красном уборе.

– Напоминает о комсомоле и большевиках, – шляпка полетела далеко в угол.

Нет! Я не боялась, что найдут председателя сельсовета – его уже не было вживых. Оружия дома мы тоже не держали. Ружья хозяина, а также боеприпасы: патроны, капсюли, порох, дробь были зарыты глубоко в муравейнике, на Боровине. Сейчас это место еще к тому же глубоким снегом покрылось. Следов никаких, а сознаваться я и не думала. Было запрятано в лозе в болоте реке Осиповки и в «Острове» кое-что и похлеще. Но об этом знала только я и старшая дочь София. Но как бы она не вернулась в это время. Я послала ее в Блащитник к родственникам. Шла молва, что молодежь угонят в Германию, надо было разузнать об этом и избежать несчастья. Но она, по моим расчетам, не должна была вернуться именно теперь.

Полицай, между тем полез в ящик, где лежали всякие бумаги. Тут-то я и заволновалась. Бумаги колхозные и сельсоветские, подписанные моим мужем – коммунистом бывшим председателем колхоза имени Свердлова, а затем и Селецкого сельсовета. Илясов теперь с полицией занял здание сельсовета-волости, а в данный момент делал обыск и допрос по поимке советского руководителя – хозяина дома.

«Подольют масла в огонь эти бумаги, – опасалась я – Напомнят лишнии раз, в какой семье проводится обыск. Не дай Бог, еще и листовка какая завалилась».

Приносил с Обчего почтальон Иван Пранович коротенькие весточки с фронта, переписывали с Соней от руки, другим надежным семьям передавали. Но порядок у нас был строгий – дома ничего не оставлять. Всякие квитанции мужа, удостоверения-бланки в шуфлядке лежали, и я невольно потянулась к бумагам.

Илясов отшвырнул меня от ящика с бумагами. – Ком-мунистка несчастная, – цедил он сквозь зубы, просматривая страховые квитанции на имя Иосифа Иосифовича Коско – председателя сельсовета.

Теперь я вспомнила, что на дне сундука лежит страшный, как я в тот миг подумала, компрометирующий документ – акт о передаче в вечное пользование земли крестьянам. Это был большой и красиво оформленный документ, с гербом СССР.

Перед глазами всплыли картины 30-го года, момент торжественного вручения акта руководством из Гресска первому председателю колхоза им. Свердлова на общем собрании в школе в деревне Пересельки. Я помню счастливые лица крестьян, получивших навсегда в вечное пользование землю. Но были и невеселые лица, лишившиеся больших наделов и своего кулацкого богатства. Сегодня их власть, они-то и делают теперь обыск и как захотят, так и распорядятся судьбой моей семьи.

Волнение мое меня выдавало. Рычание Илясова и ругательства полицаев доносились и до печки, где в дальний угол забились мои дети. Оттуда послышались всхлипывания.

– Напрасно поретесь и все переворачиваете, нет у нас оружия. Хозяина тоже нет, он погиб в бою под Брянском. Есть живой свидетель, он подтвердит. Спросите у Гуриновича. У него на глазах это случилось. Он живой и вернулся, а мой погиб. Гуринович так и сказал: – Ольга, гадуй детей сама, Иосиф погиб у меня на глазах. Прямое попадание. Спросите у Гуриновича еще раз, он все подтвердит, – настойчиво наступала я, пользуясь тем, что здесь был Костик Сивец, он же племянник Гуриновича.

– Коммунист коммуниста всегда выручит – это мы знаем, – процедил Илясов. – Если бы не этот, и он указал на Сивца, быть бы давно и ему на том свете.

Мне было известно, что секретаря Селецкого сельсовета, тоже коммуниста, который работал совместно с моим мужем, забрали было в Гресск, откуда обычно наши люди не возвращались. Однако Сивец приложил немало сил, чтобы сохранить жизнь своему дядьке. Жена Гуриновича приходилась родной сестрой матери Костика Сивца.

Я не сомневалась, что племянник-полицай уже знал из рассказов выбравшегося из окружения своего дяди, при каких обстоятельствах погиб председатель сельсовета, которого они теперь ловят, а в его семье и доме сейчас делают обыск.

– Степан, это действительно так, – подтвердил он Илясову. Рассказывал Иван Захарович, как Коско разнесло в щепки, попала прямо в окоп мина или снаряд, но это он видел своими глазами.

Слава Богу, несчастье отодвигалось. Напрасно я боялась и за документы. Все свои личные документы: партийный билет, трудовую книжку, печать муж забрал с собой. Увез он многие документы сельсовета. Кое-что даже ценное успели погрузить на полуторку, помогал шофер Петр Лукич. Он и повел машину. Вместе уезжал и Русак и Козлюк, – работники райисполкома и другие, бывавшие у нас до войны работники Гресского района.

Напрасно я боялась, что полиция напорется на «акт о передаче земли крестьянам». Его просто в доме не было. Софья предусмотрительно спрятала его и другие документы за двойную обшивку собачьей будки.

По-прежнему тревожились за свою мать детишки. Слышали они с печки, как то в одном, то в другом месте падали вещи, как поролись и пьяно ругались полицаи. Их тихие всхлипывания перешли в плач, а затем они дружно заревели.