Читать книгу Зодчий. Жизнь Николая Гумилева - Валерий Шубинский - Страница 4

Русская культура с XVIII века делилась на две ветви – дворянскую и разночинную. У интеллигента-разночинца, выходца из поповичей, из мещан, из обрусевших инородцев, была (по емкому выражению величайшего представителя этой формации – Осипа Мандельштама) одна родина и одна родословная: полка с книгами. Дворянин (да и интеллигент из дворян) с любовью поминал своих пращуров, иногда стыдясь этой непрогрессивной любви, иногда эпатируя ею общественность, иногда искренне ею упиваясь.

Все это относится и к поэтам Серебряного века. Гордость своей родословной была для них оправдана и освящена пушкинским примером.

Александр Блок предпочитал (имея на то разные причины) не вспоминать предков по отцу, но никогда не забывал про Бекетовых – классовых интеллигентов и столбовых дворян. Михаил Кузмин открыл свою первую книгу гимном предкам – и “морякам старинных фамилий”, и “франтам тридцатых годов”, и “важным, со звездами, генералам”, и “цветам театральных училищ”. Василий Комаровский помнил своего деда – русского графа из польских шляхтичей, друга поэта Александра Одоевского и зятя поэта Веневитинова. Хлебников гордился основателем рода – “посадником Ростова среднерусского”. Иван Коневской (Ореус), потомок викингов, с наивным юношеским снобизмом писал:

Список можно продолжать долго. Вспомним хотя бы главу набоковских “Других берегов” с влюбленным перечислением Рукавишниковых, Козловых и фон Граунов, чья кровь текла в жилах неуемного лепидоптеролога.

Казалось бы, Гумилев – живое воплощение специально дворянских добродетелей и пороков – должен был быть в этом хоре одним из первых. Но за всю жизнь лишь одному из своих предков посвятил он стихотворение – и то осталось в черновиках, а затем было, по всей вероятности, уничтожено; четыре строки из него запомнила Ахматова и в 20-е годы поведала Павлу Лукницкому:

Это стихотворение – из неосуществленного “юбилейного цикла” про Отечественную войну, над которым Гумилев работал в 1912 году. Вот и вся родовая связь с воинственным, красочным прошлым. Унылая и жалкая судьба человека, раненного в великой, но проигранной (и чужой для России) битве и оставшегося в стороне от главных событий.

Судьба прадеда изложена фактически верно. Звали его Яков Алексеевич Викторов, был он владелец деревни Викторовка Старо-Оскольского уезда Курской губернии. Томиться там ему пришлось и впрямь “долгие, долгие годы”: умер он в 1872-м, девяностодвухлетним. Денщик, спасший его, по фамилии Павлюк, оказался столь же долговечным и тоже доживал век в Викторовке.

За свои ранения Яков Алексеевич получил большую пенсию, за которой ездил в г. Старый Оскол. Там он закупал нужные продукты на длительное время, так как и пенсию получал по третям года. Кроме того, в усадьбу приезжали венгерцы со всевозможными товарами, начиная с духов и пудры и кончая прекрасными дорогими мехами. Дедушка неукоснительно покупал все, чего хотелось его внучкам, и обязательно шелковой материи на “смертный халатик” для себя… У него было много “смертных халатиков”, которым он иногда делал осмотр, и иногда посылал халатик в подарок покойнику и даже больному! Гроб он тоже велел себе заготовить заранее и примерялся, удобно ли ему будет лежать. Под конец ему захотелось услышать, как его будут отпевать, и ужасно обиделся, когда священник отказал ему в этом. “Вот, – говорил он, горько плача, – до чего я дожил: и панихиду по мне не хотят петь”. Пришлось, чтобы его успокоить, отпеть какого-то дворового, умершего в это время и имевшего имя Якова (из воспоминаний Александры Степановны Сверчковой, сводной сестры Н. С. Гумилева).

Внучки – это юная и незамужняя Анна Ивановна Львова (1854–1942), впоследствии – мать поэта, и ее старшая сестра, несчастливая в браке Агата, по мужу Покровская. Была еще третья сестра, Варвара, по мужу Лямпе, и два брата – Яков и Лев, контр-адмирал.

Моряком был некогда и отец их, Иван Львович Львов, супруг Юлии Яковлевны Викторовой, единственной дочери аустерлицкого инвалида; но после Русско-турецкой войны 1828–1829 годов, удостоившись ордена Святой Анны и серебряной медали на георгиевской ленте, он вышел в отставку в чине лейтенанта. Позже поступил он на гражданскую службу, однако и там не поднялся выше коллежского асессора. Имение Слепнево Бежецкого уезда Тверской губернии, унаследованное им от отца, дохода давало мало: согласно семейному преданию, Юлия Яковлевна по смерти мужа сама вязала чулки на продажу – “на свечи и лампадное масло”…

В Тверской губернии было по меньшей мере шесть дворянских родов Львовых.

На первом месте, конечно, должен быть назван род помещиков Новоторжского уезда, восходящий к Пимену Никитичу Львову, поминаемому в росписи 1626 года. Среди его потомков известнее всех тайный советник Николай Александрович Львов (1753–1803), поэт, инженер, музыкант, эстетик и прежде всего – архитектор (строитель Приоратского дворца в Гатчине, церкви “Кулич и пасха”, Почтамта и Невских ворот Петропавловской крепости – и бесчисленных усадеб и церквей в Тверской губернии). Внуками этого достославного мужа были два видных либеральных политика начала XX века – Владимир Николаевич и Николай Николаевич Львовы. Из этого же рода – Александр Федорович Львов, автор музыки гимна “Боже, Царя храни”, прадед Ольги Ваксель, небольшой поэтессы и возлюбленной Мандельштама (“И прадеда скрипкой гордился твой род…”).

В дни Михаила Федоровича в Новоторжском уезде числилось еще два помещика Львовых (давших начало особым дворянским родам) – Никита Диомидович и Дмитрий Игнатьевич с братьями Иваном и Федором. Но почти наверняка все новоторжские помещики Львовы были родичами.

Интересующий нас род Львовых, помещиков Бежецкого уезда, в “Генеалогии дворян Тверской губернии” начинается со Льва Васильевича (дед Анны Ивановны), “из дворян”, внесенного в родословные книги в 1785 году. Согласно же родословной Н. С. Гумилева, составленной в 1990 году О. Н. Высоцким, внебрачным сыном поэта, Лев Васильевич Львов (1764–1824), секунд-майор, участник штурмов Очакова и Измаила, позднее пятисотенный начальник земского войска Тверской губернии и судья Бежецкого уезда, был сыном Василия Васильевича Львова, помещика Старицкого уезда той же губернии, владельца 32 душ. Не были ли старицкие Львовы захудавшей ветвью новоторжских? Ольга Ваксель в своих воспоминаниях прямо называет Гумилева своим “троюродным братом”. Конечно, не троюродным, но отдаленное родство более чем вероятно.

Имение Слепнево (64 души) Лев Васильевич Львов получил в приданое за женой Анной Ивановной, урожденной Милюковой, чей отец тоже участвовал в Очаковском сражении. Из другой ветви этого же рода происходил лидер конституционно-демократической партии. Как и Набоковы, и многие другие русские дворянские роды, Милюковы претендовали на происхождение от татарских “князей”. Согласно легенде, Слепнево было унаследовано от самого родоначальника, “князя Милюка”. Документы гласят, однако, что имения в Новоторжском и Бежецком уездах пожалованы Якову Ивановичу Милюкову царем Федором Алексеевичем в 1682 году за участие в войнах с Турцией и Крымским ханством. Фамилия других родственников – Кузьминых-Караваевых – еще прозвучит на страницах этой книги.

Запутанные и сомнительные родословные мелкопоместных дворян, боковые, позабытые линии, может быть, древних и славных родов, бесконечные годы в “унылых и бедных” поместьях. (Впрочем, как раз Викторовка-то была не такой уж бедной. После смерти старого хозяина она была продана – и каждая из трех внучек получила по восемь тысяч рублей. Это считалось неплохими деньгами.)

Лишь время от времени в эту смиренно-патриархальную повесть врывается память великих сражений. Аустерлиц… Очаков… Синоп…

С отцовской стороны все еще скромнее, а главное – однозначнее. Фамилия Гумилев происходит, возможно, от слова “гомилевтика”, что означает “искуство составления проповеди”. Семинарский предмет. Семинарская, поповская фамилия. Другой, даже более вероятный, вариант происхождения фамилии – от латинского слова humilus – “скромный”, “низкий”, “незначительный”; совсем уж непочетная этимология… По утверждению Н. Оцупа, Гумилев в гимназические годы не откликался, если его фамилию произносили с ударением на первом слоге – как слово humilus. Сомнительно: юный Гумилев не был силен в древних языках. В любом случае фамилия, похоже, с латинским корнем; в России это характерно для выходцев из духовного сословия, обучавшихся в семинарии. Отец Прокофий и отец Григорий Гумилевы служили в XVIII веке в приходах Рязанской губернии. Яков Федотович Панов (1790–1858), дьячок-псаломщик Христорождественской церкви в селе Желудево, женившись на дочери отца Григория, взял фамилию жены. “От Знаменья псаломщик в цилиндре на боку, большой, костлявый, тощий, зайдет попить чайку…” – помнил ли Гумилев, когда писал эти стихи, про своего деда, принадлежавшего к самым низам церковнослужителей? Дьячок, собственно говоря, мог быть мирянином и не принадлежать к духовенству; но как раз Яков Панов был сыном дьякона, то есть лица духовного, и можно лишь гадать о том, какие обстоятельства помешали ему принять сан и заставили сменить фамилию.

Степан Яковлевич Гумилев, 1880-е

Впрочем, возможно, что поэт и не знал о занятиях и сословной принадлежности своих ближайших предков. В мемуарах А. А. Гумилевой (Фрейганг), невестки поэта, упоминается некий “Яков Степанович Гумилев, владелец небольшого имения в Рязанской губернии”, – личность вполне фантастическая. Видимо, плебейская родословная не афишировалась. С учетом эпохи это не слишком обычно.

Судьба Степана (по документам – Стефана) Яковлевича Гумилева довольно характерна для выходца из духовного сословия, родившегося в 1836 году. Семинария, медицинский факультет Московского университета… Личное дворянство отец Гумилева получил по выслуге, с чином девятого класса (титулярный советник) – как отцы Белинского и Достоевского, тоже врачи и тоже поповичи. При отставке в 1887 году он был произведен в статские советники. Потомственного дворянства этот чин в те годы уже не давал; но в 1876 году доктор Гумилев получил орден Святой Анны третьей степени (“Анна в петлице”), а в 1883-м – Святого Станислава второй степени. Именно этот орден и дал Степану Яковлевичу (и его детям) право потомственного дворянства – что, впрочем, в конце XIX века уже не имело почти никакого практического значения.

Еще в Москве Степан Яковлевич женился на хрупкой и чувствительной студентке консерватории, Анне Михайловне Некрасовой; в 1872 году она умерла от туберкулеза, оставив трехлетнюю дочь. С Анной Ивановной Львовой, ставшей его женой 6 октября 1876 года, доктор Гумилев познакомился через ее брата-моряка, Льва Ивановича, своего сослуживца и друга.

Пожалуй, самой яркой страницей биографии С. Я. Гумилева была именно служба на флоте. В Кронштадтском порту, на кораблях и в морском госпитале, Степан Яковлевич прослужил двадцать шесть лет (с 1861 по 1887 год). В 1865–1866 годах он совершил кругосветное путешествие на фрегате “Пересвет”, позднее был “в летних морских кампаниях на отряде Мониторов”, плавал на двухбашенной лодке “Чародейка”, на корвете “Варяг”, винтовой лодке “Лихач”. В экзотических странах судовой врач мог увидеть много чудес, соблазнительных для его младшего сына, с детства влюбленного в географию. Другой вопрос: много ли мог Степан Яковлевич рассказать? Естественник, человек 1860-х годов, без сомнения увлеченный эволюционными идеями Дарвина, он должен был внимательно отнестись прежде всего к флоре и фауне дальних тропических островов… Впрочем, ни с кем из детей у доктора Гумилева – человека, по всем отзывам, властного и под старость угрюмого – близости не было никакой.

Детей у него было четверо, выжило трое. От первого брака осталась, как уже упомянуто, одна дочь – Александра; в браке с Анной Ивановной родилась дочь Зинаида, умершая в раннем детстве, а потом – еще двое детей, двое мальчиков, появившихся на свет один за другим, с разницей в полтора года: Дмитрий – 13 октября 1884 года, Николай – 3 апреля 1886 года.