Читать книгу Очень личная книга - Валерий Сойфер - Страница 23

Родители мамы – мои бабушка и дедушка – сыграли в жизни моей и моих двоюродных сестер и братьев совершенно уникальную роль. Я уже упоминал несколько раз, что, например, наша семья начиная с какого-то времени (на моей памяти с 1947 г.) жила впроголодь, и я ждал летних каникул, когда мама брала или нас обоих с братом, или меня одного, и мы ехали в Юрьевец. После смерти папы эти поездки стали особенно важными. Большой приусадебный участок позволял выращивать много картошки, свеклы, моркови, капусты, в лесах вокруг было много грибов, на Волге ловили рыбу, бабушка держала в хозяйстве корову и поросят. Поэтому в доме всегда был относительный достаток, еда была простой, но она была всегда. И вот орава полуголодных внучек и внуков наезжала к бабушке и дедушке и поселялась в основном на высоком сеновале, расположенном на верхнем ярусе двухэтажного большого сарая во дворе.

Сбор всей кузнецовской семьи был истинным праздником, к нам, малышам, часто присоединялись дядя Толя, тетя Лиза и тетя Галя, так что на сеновале оказывалось человек десять, а то и двенадцать. Тетя Рита с мужем Юрой жили в доме, иногда в сенях дома в чулане оставляли спать меня, но чаще всего все приехавшие собирались на этой верхотуре, на сеновал влезали по приставной лестнице, и там после того, как смеркалось, начинались рассказы страшных историй или анекдотов, или устраивались розыгрыши, кончавшиеся всеобщим хохотом. По вечерам вообще на сеновале стоял такой шум, что на крыльце появлялся дедушка в нижнем белье и своим могучим баритоном с гневом в голосе приказывал притихнуть, и все замолкали. Он всегда оставался непререкаемым и грозным авторитетом.

Мой старший брат Володя – студент Московского физико-технического института. 1949 г.

Часто ранним-ранним утром все отправлялись в лес по грибы. Из всех видов грибов ценились подосиновики, подберезовики и, конечно, более всего белые. За грибами надо было выйти не позднее пяти утра («или все грибы до вас оберут, лежебоки», – приговаривала бабушка). Младшим страшно хотелось спать, но всех поднимали без сожаления, каждый брал в сенях дома по лукошку, и вся кузнецовская бригада разбредалась по окрестным лесам.

Иногда, если дедушке позволяло время, он шел с нами. Он был ужасно честолюбив и не мог возвратиться домой без полного лукошка, потому что там бы его засмеяла бабушка, которая вроде бы подсмеивалась и язвила тихо, но дедушка этого при своем заносчивом характере вынести не мог. Поэтому он бодрым шагом убегал от всех в сторону, чтобы не быть на глазах у детей и внуков, находил каких-то других грибников и начинал торговаться с ними в попытках купить грибов, да побольше белых. На его несчастье из-за какой-нибудь сосны выглядывала голова кого-нибудь из его детей, и те начинали подтрунивать над отцом. Он в ответ вроде бы отшучивался, а на самом деле заметно сердился, домой вся компания возвращалась с хохотом и сообщала бабушке:

– Мам, ты папе не верь. Ничего он не нашел, а скупил всё у Петровны из дома рядом с кузницей.

Тут наступал час бабушки, и она начинала «прорабатывать» мужа:

– И не стыдно тебе, Саша. Мышей-то ловить разучился!

В годы моего детства дедушка и бабушка держали огромную свирепую немецкую овчарку по имени Рекс. Я обожал Рекса, теребил его, чесал ему шерсть, подкармливал, чем мог, иногда влезал в его огромную конуру и чистил её внутри, а иногда ложился в ней рядом с Рексом, и тогда этот огромный пес затихал и боялся пошевелиться. Иногда, если всё семейство собиралось в лес, дедушка разрешал мне вывести Рекса за ворота, взять его на поводок (Рекс, по-моему, слушался в семье только меня и никого больше) и идти с ним в лес. Там я, несмотря на страх моих тетушек (особенно часто причитала тетя Лиза, что Рекс, будучи собакой диковатой и никогда на волю не отпускаемой, обязательно сбежит, если её отцепить от поводка), я спускал Рекса. Умная собака начинала бегать по кругу, но никогда никуда не убегала и по моему зову беспрекословно возвращалась.

Однажды, когда я учился в пятом или шестом классе, я не мог приехать в Юрьевец летом. На следующий год все-таки время и деньги на дорогу нашлись, и я отправился туда. Пароход приходил в Юрьевец рано утром, часов в пять или в половине шестого, город еще спал. Я подошел к воротам дедушкиного дома и тронул щеколду ворот. Рекс бешено залаял, я услышал, как бабушка вышла на крыльцо, ведущее внутрь двора, спросить, кто там трогает щеколду, и я успел лишь сказать: «Рексонька», как пес мгновенно распознал мой голос и стал скулить, как маленький.

Когда бабушка открыла мне калитку и я вошел внутрь двора, Рекс бросился на меня, поставил обе огромные передние лапы мне на плечи и долго лизал мое лицо и слегка подвывал от счастья. Оказалось, что, даже спустя долгое время, он помнил мой голос и по одному лишь слову признал меня как родного [8].

Брат Володя, мама, папа и я. 1949 г.

Один раз я спас дедушку почти что от гибели. Когда в Юрьевце была открыта церковь и дедушка стал церковным старостой, ему приходилось время от времени принимать дома всякое районное начальство, которое использовало такие «приходы», чтобы «на халяву» напиться. В обычное время дедушка не баловался спиртным, но тут, для поддержания компании, приходилось оставаться наравне с районными начальничками, которые, как правило, были запойными пьяницами и прощелыгами. Если такие гости нагрянывали внезапно и я был в Юрьевце, то дедушка обращался ко мне со словами:

– Ну-ка, Валерка, одна нога там, другая здесь, сгоняй под гору в магазин и принеси поллитру.

Продавать спиртное несовершеннолетним по закону было запрещено, но непостижимым для меня образом местные продавщицы всё про меня знали и говорили друг другу:

– Вона, Ляксандра Васильича мнучек из Горького, Нюрин сын, прибежал. Видно, у Ляксандра Васильича гости.

Я сообщал, сколько мне поллитровок заказали, давал выданные дедушкой деньги, мне вручали всё просимое и никогда не обсчитывали. Бегом я бежал снизу, от рыночных старинных юрьевецких «торговых рядов», на верх нашей горы, и дедушка моей расторопности всегда радовался.

Однажды, проводив таких гостей, дедушка зачем-то (обстоятельства этого совсем не требовали) решил отвести Рекса со двора в огород, который был отделен навесом для дров. Он отцепил Рекса от протянутой через весь двор толстой проволоки, к которой Рекс был прицеплен поводком, и повел в сад. Он зашел с ним за баню, там Рекс куда-то потянулся, а разгоряченный водочными парами дедушка рванул поводок собаки на себя и, видимо, дохнул спиртным перегаром на Рекса. Собаки иногда звереют от такого дыхания, и, наверное, это случилось в тот момент с Рексом. Он бросился на дедушку, пытаясь вцепится ему в горло. Дедушка заорал диким голосом:

– Валерко!!!

Я в этот момент был занят неблагородным делом. Позади дома в противоположном конце сада росла яблоня со сладкими сочными плодами, которые только что созрели. Нам разрешено было собирать и поедать любое количество упавших на землю яблок, а я влез на нижнюю ветку и пытался сорвать прямо с дерева понравившееся мне яблоко. От крика дедушки я свалился на землю и побежал, стремглав, к нему. Дедушка уже лежал на земле, Рекс подбирался с урчанием к его горлу, а дедушка, ослабев, еле отбивался от собаки. Я подскочил, дал оплеуху Рексу прямо по морде, он заскулил и отошел от лежащего.

К чести дедушки, наказаний Рексу не последовало. Ведь собака не была виновата в своих инстинктах, и дедушка это осознал. Меня же он после этого случая стал ценить даже больше. Я и так знал, что я его самый любимый внук, но после того случая у нас установились с ним особенно доверительные отношения. В последний год его жизни, когда мы как-то остались вдвоем в доме, он вдруг строгим голосом попросил меня сесть на табуретку в кухне напротив него и очень серьезно стал объяснять, что я должен всегда знать, что Сталин – это деспот и просто преступник, что в партии большевиков были честные люди, которые хотели добра народу – Рыков и Бухарин, но Сталин их безжалостно уничтожил, и что мне нужно это хорошенько запомнить.

– Никто не должен знать, что я тебе объяснил сейчас, но помни всегда то, что я тебе сейчас сказал, всю жизнь не забывай мои слова, ведь ты мой любимый внук и я хочу, чтобы ты не наделал в жизни ошибок по незнанию, – внушал он.