Читать книгу Очень личная книга - Валерий Сойфер - Страница 33

Я уже упоминал, что, начиная со второго курса, стал публиковать статьи в газете «Тимирязевец» и часто бывал в её редакции. В ней собирались иногда по вечерам студенты, писавшие стихи или рассказы. Стал и я посещать это литературное объединение академии. Его руководителем считался Илья Эренбург, хотя самого писателя на этих заседаниях я никогда не видел.

Но однажды ответственный секретарь газеты Николай Иванович Кузнецов спросил меня, не могу ли я иногда приезжать к Эрен-бургу на дачу по воскресеньям, чтобы помогать ему управляться с выращиванием цветов в его оранжерее. Кузнецов считал, что раз меня наградили премией за научную работу по ботанике, я должен подходить как консультант в таком нехитром деле. Я согласился, и Эренбург стал присылать за мной к общежитию своего шофера на шикарной черной машине, тот же шофер привозил меня поздно вечером обратно. Илья Григорьевич особенно любил тюльпаны, причем он рассказывал, что специально летает иногда в Голландию, чтобы покупать там луковицы растений с наиболее интересными по расцветке и форме цветками. Для меня такое объяснение казалось чем-то совершенно ирреалистичным. Представить себе, что советский человек мог по своему желанию взять билет и полететь в капиталистический мир только за тем, чтобы купить в свой садик тюльпаны особой раскраски, я не мог.

Эренбург учил меня по ходу дела разным вещам, и одному его напутствию я часто потом следовал, вспоминая его с признательностью. «Не упускай своего счастья, – говорил он мне, – многое в жизни бывает лишь раз, не повторяется и не возвращается. Если что-то можешь сделать сейчас, сию минуту, – делай. Мгновенья не длятся долго. Они – мгновенья. То, что пришло сейчас, завтра может не прийти. Так не хлопай ушами, не упускай шанс. Он может оказаться важным. И единственным. Всё ведь в твоих руках. Только надо относиться к жизни серьезно. И с вниманием. И с волнением душевным. И с постоянной готовностью к свершениям. Лень – враг хорошего и нового».

Один из рассказов Ильи Григорьевича поразил меня. Дело было во второй половине мая 1956 г., через несколько дней после кончины Александра Фадеева, которого в те годы преподносили в СССР как чуть ли не самого великого писателя советской эпохи. Ведь он написал повесть «Молодая гвардия», которую мы проходили в школе как главное произведение социалистического реализма. Мать основного героя этой книги Олега Кошевого – замученного фашистами руководителя украинского комсомольского подполья в Краснодоне – постоянно появлялась на телевидении и вещала на тему патриотизма, в кино часто крутили одноименный фильм, Фадеев был главой Союза писателей СССР, и считалось, что с ним постоянно советовался сам товарищ Сталин по вопросам литературы.

Когда я упомянул имя Фадеева и сказал что-то о его кончине, Эренбург поразил меня.

– Его смерть не была естественной. Он покончил с собой, – уверенно произнес Илья Григорьевич.

Я был удивлен новостью о самоубийстве писателя, спросил, при каких обстоятельствах это случилось. И тут Эренбург сразил меня окончательно. По его словам, Фадеев незадолго до кончины вернулся из поездки в Южную Америку. В Аргентине и соседних странах, где после окончания Второй мировой войны осело много беглецов из Украины, перед ужином в какой-то гостинице Фадеева привели в маленькую комнату в глубине гостиничного ресторана, один из сопровождавших его местных русскоговорящих людей сказал писателю, что ему надо приготовиться к важной встрече и запастись мужеством, чтобы перенести то, что сейчас произойдет. Фадеев напрягся, предчувствуя недоброе, дверь комнаты открылась, и в комнату вошел еще не старый человек. Он приблизился к Александру Александровичу и представился:

– Я Олег Кошевой. Я и есть тот, кого вы изобразили в вашей «Молодой гвардии».

Из этого следовало, что он не был казнен фашистами, как написал Фадеев, а перешел на службу к немцам, с ними был вытеснен с территории СССР русскими войсками, а затем перебрался в Южную Америку и там осел.

– Мне кажется, – объяснил тогда Илья Григорьевич Эренбург, – что Фадеев так и не оправился от этого шока, хотя и доказательств, что ему представили того самого Олега Кошевого, какого он вывел в герои в своей книге, не было. Ведь получалось, что главная книга его жизни основана на неправде, и он не смог пережить этой мысли. Она его и привела к самоубийству.

Я не думаю, что Фадеева могла убить гипертрофированная совестливость. Известно, что ему была присуща пагубная «двусмысленность», проявлявшаяся множество раз. Он, например, с гневом осуждал с трибун и в печати творчество Б. Л. Пастернака, обзывал великого поэта плохим виршеплетом, «безыдейным и аполитичным», а в глубине души восхищался творчеством этого поэта. Недаром тот же И. Г. Оренбург вспоминал в мемуарах:

Помню нашу встречу после доклада Фадеева (на собрании писателей в Москве в сентябре 1946 г. – В. С.), в котором он обличал «отход от жизни» некоторых писателей, среди них Пастернака. Мы случайно встретились на улице – Александр Александрович уговорил меня пойти в кафе, заказал коньяк и сразу сказал: «Илья Григорьевич, хотите послушать настоящую поэзию?» Он начал читать на память стихи Пастернака, не мог остановиться, прервал чтение только для того, чтобы спросить: «Хорошо?». Это было не лицемерием, а драмой человека, отдавшего всю свою жизнь делу, которое он считал правым (Люди, годы, жизнь. М.: Советский писатель, 1990. Т. 3, С. 128–129).

Таких «нелицемерных» драм в его жизни было много, они могли накапливаться и давить на душу этого человека, а последняя капля могла оказаться столь тягостной, что сил для жизни уже не оставила.