Читать книгу Очень личная книга - Валерий Сойфер - Страница 6

Мне известно про двух детей Ивана Андреевича Волкова – Павла и Анну Анна Ивановна Волкова (1879–1960), моя бабушка, вышла замуж за Александра Васильевича Кузнецова (1875–1952). Они обвенчались в Богоявленской церкви в Юрьевце в 1900 г. и прожили вместе более полувека, произведя на свет одиннадцать детей (трое из них скончались в раннем возрасте).

Мой дедушка был хорошо для своего времени образован, работал мастером на Юрьевецкой бумаго-канительной мануфактуре, выпускавшей льняные и хлопчато-бумажные ткани, а мастер в те времена исполнял роль, аналогичную обязанностям начальников цехов в наше время. У него был красивый почерк, он свободно пользовался тогдашним главным вычислительным аппаратом – счетами, и, придя с работы, нередко подолгу сидел с какими-то объемистыми бумагами, что-то подсчитывал и чертил, смотрел в разные документы, разложенные на большом столе веером от него, и сравнивал написанное в них.

Помимо этого он прекрасно знал нотную грамоту, многие годы кроме основной работы руководил церковными хорами (был регентом), записывал партитуры церковных вокальных произведений, сам писал музыку. Мне удалось сохранить довольно большую коллекцию дедушкиных нот, написанных его рукой, росписей по партиям для восьмиголосного хора таких композиторов, как Бортнянский, Рахманинов и других. У него самого был сильный голос, баритон, и я помню, что когда мы приходили в церковь вместе с ним, он, осеняя себя крестом, задерживался на секунду на паперти. Он прислушивался к хору певчих, и если вдруг слышал, что хористы фальшивят, делал несколько шагов вперед, оказываясь внутри под сводом церкви, и громким голосом, перекрывающим весь хор, подхватывал мелодию и вел её чисто, после чего замолкший было хор вступал снова и уже пел без ошибок. Старушки на паперти, наблюдавшие всю эту сцену, шептались между собой, по-волжски окая и говоря простецки:

– Вона, Ляксандр-то Василия, осерчали. Небось, неправильно пели. Вот он их и направили.

Моя бабушка Анна Ивановна (урожденная Волкова) и дедушка Александр Васильевич Кузнецов в Юрьевце после свадьбы

Мама и тетя Галя Кузнецовы вместе с их родителями у нас дома 1 мая 1949 г. Мне было 13 лет. Фото П.А. Вышкинда

В конце войны Сталин вдруг разрешил восстановить церковную службу в стране, запрещенную ранее на несколько десятилетий. Служить, конечно, разрешили только в очень малом числе храмов, да и то самых маленьких и удаленных от центров городов, или в церквях на кладбищах. Точно так поступили и в Юрьевце: служба началась в прикладбищенской церкви, а дедушку настоятель церкви попросил стать старостой и руководить советом прихожан (позже советские власти спохватились, церковные советы перешли под контроль Совета по делам религии Совмина, а в областях под контроль местных управлений по делам религии). Это доверие настоятеля церкви, Александра Ивановича Скобелева – человека высочайшей культуры и широчайшего образования – говорило о том, каким в городе уважением пользовался дедушка. Теперь все финансовые и организационные дела церкви вел он, он же был ответственным перед местными и областными властями.

Надо отметить, что когда власти разрешили возобновить службу в церкви при кладбище, её правильнее было бы называть часовней. Хотя это было довольно высокое и немалое строение, и в нем в прежние времена отпевали усопших и выполняли некоторые другие церковные нужды по православному обряду но алтаря в белокаменном и довольно внушительном строении не было. Поэтому первое, за что взялся мой дедушка после назначения его на прицерковную службу, было пристраивание к зданию алтарной части. Дедушка нашел архитектора, нанял строителей (многое делалось почти бесплатно или авансом, ведь наличных средств после возобновления службы в первое время не было, и взять их было неоткуда). Но дедушка, видимо, был хорошим организатором, и за ним еще с царских времен шла слава высокопорядочного человека. Ему удалось нанять строителей разных специальностей. За весну и лето алтарный придел был завершен, после чего служба в церкви пошла во всем нужном объеме. Однажды на моей памяти в Юрьевец даже приехал из Иванова архиерей, который, как мне кажется, и освятил вновь отремонтированную и перестроенную церковь.

Не раз я слышал, как дедушка и отец Александр печалились, что на колокольне церкви не осталось колоколов, которые украли и, наверное, переплавили местные умельцы в годы, пока кладбищенская часовня оставалась бесхозной. Мне кажется, что я слышал разговоры о колоколах не раз, и однажды, когда дедушка вместе с бабушкой приехали к нам в Горький погостить, эта тема всплыла в разговорах взрослых еще раз. А я в то время познакомился с какими-то милыми дамами из райисполкома (здание его примыкало к нашему двору, и мы с ребятами часто забегали туда по всяким надобностям). Я уже бывал не раз у них в кабинете на третьем или четвертом этаже райисполкома (я был, наверное, классе в четвертом или пятом, не старше) и занимал этих женщин какими-то рассказами. Они не были большими начальницами, но работали в начальственном здании, и в моем детском воображении зародилась мысль, что они могли многого добиться в жизни. Услышав еще раз разговор о колоколах, я с умным видом выскочил во двор, перебежал на его другую сторону, за забор, отделявший наш двор от райисполкома, поднялся в нужную мне комнату, был встречен приветливыми возгласами знакомых мне женщин и сходу взволнованно завел речь о главном: дескать, вот приехал из Юрьевца мой дедушка, он староста юрьевецкой церкви, у них кто-то украл с колокольни колокола, а теперь служба в церкви разрешена, иконы нашлись у старушек, а вот колоколов-то нет. Так не помогут ли мне эти женщины заказать для дедушки колокола? Дамы меня успокоили, обещали подумать, а я на радости побежал домой и рассказал дедушке, бабушке и маме, куда я бегал, о чем просил и что мне было обещано. Дедушку я, конечно, своим рассказом растрогал. Нередко он вспоминал позже мою выходку и приговаривал, что у него расторопный и заботливый внучек. Наверное, лет десять или даже двадцать после этого надо мной подсмеивались тетушки и поддразнивали меня, слова про колоколышки и про мою прыть не раз возникали в их разговорах. Позже я сам не раз возвращался мыслью к своему поступку и удивлялся своей бесшабашной решимости бежать куда-то и что-то пробивать и устраивать для близких и друзей. Видимо, моя собственная наивность в детстве была беспредельной, и я не ощущал, куда можно с чем обращаться, а где нужно нажать на тормоза и пригасить нереальные порывы.

Сразу же после восстановления службы в церкви дедушка начал создавать хор при ней. Я помню, что хористы собирались у него дома на спевки. Регентом была какая-то дама, но все-таки всем руководил дедушка, который и нотную грамоту, как мне кажется, знал лучше, и понимал, в каких местах надо было усилить звучание одних голосов и где более мощно должны были вступать голоса солистов. Я видел, что ко всем советам дедушки хористы прислушивались с большим пиететом.

Насколько я знаю, он никогда не учился в университете, но откуда-то он помнил немало песен из студенческого репертуара. Однажды он спел мне от начала до конца на латыни знаменитый гимн средневековых школяров «Гаудеамус игитур», известный с XII в. Помню, как он не раз распевал песню на слова Н. М. Языкова «Из страны, страны далекой», любимой студентами в XIX в.:

Встречались в его репертуаре и развеселые песни химиков, такие как «Ты возьми, возьми квасцы, а потом ты в них насцы, потом выставь на мороз – и получишь купорос». Припев, начинавшийся словами «Химия, химия, вся зал… синяя…» был вообще хулиганским.

Дедушка часто доставал с полки или из нагрудного кармана пиджака небольшой камертон, ударял его легонечко о стол, раздавался звон, он подстраивался под него и что-то пел. Нередко в 6 утра, когда советское радио начинало передачи песней «Широка страна моя родная», дедушка вместо пафосных слов агитационной песни достаточно громко напевал: «Ничего в стране у нас не стало…». Бабушка тогда говорила ему: «Ну погоди, Александр Васильевич, допоёшься. Вот посадят тебя, тогда узнаешь, где чего не стало!»

Хотя бы кратко я должен рассказать о предках дедушки. В его семье самым дальним известным родственником считался Ермил Худи́н (ударение на последнем слоге), родившийся в 1798 г. Его сын, Филимон Ермилович Худин, жил в 1825–1870 гг. Его дочь, Евдокия Филимоновна (предположительно 1850–1922), вышла замуж за Андрея Кондратьевича Девочкина (1825–1870), сына Кондратия Девочкина (1795–1850), начав еще одну боковую линию в родословной с дедушкиной стороны (мои тетушки, произносили эту фамилию, делая ударение на втором слоге – Девочкин; когда я учился в Тимирязевской академии в Москве, со мной в группе был студент с такой же фамилией, но он ставил ударение на первом слоге). Почти полувеком позже, в 1877 г., родилась внучка Кондратия Анна Петровна Девочкина, дочь Петра Андреевича Девочкина (1858–1909). Последняя сочеталась браком с Петром Васильевичем Кузнецовым (1870–1911), который вел свой род также от Ермила Худина. Он был сыном Василия Дмитриевича Кузнецова (1845–1895) и внуком Дмитрия Кузнецова (1815–1860). Анна Петровна родилась в 1877 г., и я хорошо её помню. Она была великой рукодельницей, жила в Юрьевце и до глубокой старости вышивала на пяльцах и на коклюшках, плела узорные и воздушные кружева иглой, была всегда приветлива и мила. Я был очень удивлен, услышав от своей двоюродной сестры, что тетя Аня, как мы её звали, и её сестра Клава были после революции арестованы за то, что содержали постоялый двор, были сосланы на Соловецкие острова, откуда смогли выбраться, только дав взятку охранникам (сестра сказала мне, что тетя Аня смогла утаить каким-то образом несколько дорогих вещиц, какими и откупилась от стражей, и вдвоем они ухитрилась добраться до Юрьевца).

Мой дедушка был родным братом её мужа, Петра Васильевича Кузнецова, и у них было еще четыре брата – Сергей Васильевич (жил в Москве, и его сын был личным адъютантом Ворошилова), Николай Васильевич, Павел Васильевич и две сестры – Екатерина Васильевна и Надежда Васильевна (1872–1924). Я в жизни встречал только Сергея Васильевича и Екатерину Васильевну (мы звали её тетя Катя). Тетя Катя еще в царское время закончила классическую гимназию, потом сдала экзамены на звание учителя гимназии и преподавала немецкий язык в школах, сначала в Крыму, потом переехала в Юрьевец. Её муж Георгий Иванович Паронянц был моим крестным, когда меня крестили в возрасте, наверное, лет шести или семи (крестной была моя бабушка – Анна Ивановна Кузнецова-Волкова). А Сергей Васильевич жил в Москве, и в тот год, когда я поступил в Тимирязевскую Академию, я несколько раз ездил к нему в огромный жилой дом рядом с Посольством Великобритании на Замоскворецкой набережной.