Читать книгу На лопате - Василий Панченко - Страница 11

Учебная рота построилась на вечернюю поверку. Старшина роты прапорщик Ганшин, это он был в Ленинской комнате, подал команду «смирно!», приступил к чтению списка личного состава:

– Абаев.

– Я.

– Азизов.

– Я.

Куликов от нечего делать считал, на сто тридцатой фамилии сбился отвлеченный красотой южного ночного неба с мерцающими в чернильной темноте многочисленными звездами. Холод постепенно проник под одежду. Тут список закончился.

За спиной, Куликова, кто-то из второй шеренги прошептал:

– Нормально, с первого захода, бывает, по три раза читает. Если кто в строю шевельнется, все с начала. Атас! Менстрик идет.

К строю роты подошел старший лейтенант Ерошин по кличке «Менстрик», он исполнял обязанности командира учебной роты.

– Рота-а! Равняйсь! Смир-рна-а! – скомандовал Ганшин. Повернулся. Сделал два шага, молодцевато перекатываясь с пятки на носок. Срочную служил в почетном карауле, вот натренировался, а такое не пропьешь, мышцы помнят.

– Товарищ старший лейтенант, вечерняя проверка закончена. Незаконно отсутствующих нет! За исключением: рядовой Чемерис в санчасти.

– Вольно, – сказал Ерошин.

– Вольно! – повторил команду Ганшин для роты.

Ерошин прошел вдоль строя, цокая подковами хромовых сапог и вглядываясь в лица подчиненных, словно Наполеон перед битвой. Нет, не Наполеон. Ерошин на обратном пути вдоль строя нашел, что искал.

– Почему улыбаешься!? – неестественно резко спросил Ерошин, и добавил ласково. – Сынок сраный. Как фамилия?!

– Киселев, – сказал, как-то нехотя долговязый солдат. На его лице была отображена мысль: «Ну вот, блин, дое… лся!».

– Кисель! – сказал сто-то из строя, рота сдержанно хохотнула.

– Молчать! Заорал Ерошин. Вы что думаете, я буду перед вами стелиться? Ошибаетесь! Выйти из строя! – приказал он Киселеву.

Размахивая руками не в такт движениям ног, Киселев вышел на два шага вперед.

– Отставить! – Киселев на полушаге вздрогнул всем телом, беспомощной птицей взмахнул руками-крыльями. Улететь не смог, испуганно оглянулся, всем видом спрашивая будто, – «А что не так?».

– По команде «Отставить» следует вернуться в исходное положение. То есть в строй. Понял да? – угрожающе прошипел Ерошин в лицо Киселева. Киселев отпрянул от этого гневного лица, глядя на своего командира непонимающими, стеклянными от страха глазами.

– Стань в строй, – тихо подсказали Киселеву.

– Кто там такой умный!? – взвизгнул Ерошин – Выйти из строя!

Рота замерла в ожидании. Киселев попятился от внушающего ужас Менстрика и занял свое место.

– Что, не хватает мужества выйти? Нарушать дисциплину все могут, а когда отвечать за это приходится, смелости не хватает.

Призыв к совести остался без ответа, рота застыла по стойке «смирно».

– Киселев! Выйти из строя!

Киселев сделал неуверенный шаг вперед и вздрогнул от хлесткого окрика «Отставить!».

– Ты забыл сказать «Есть»! – учил Ерошин, – повторим. Повторение мать учения. Понял да.

Холод пронизывал Куликова. Ощущение неуюта усиливал стоящий рядом Хлебников. Сашка сильно продрог и выстукивал зубами какую-то мелодию, сквозь которую время от времени пробивалось: «Скотина».

– Не скотина, а Менстрик, точнее некуда, – прошептал Куликов. – Расслабься, будет теплее.

Обучение вконец ошалевшего Киселева продолжалось минут десять. Показалось, что это издевательство длится, целую вечность. Старания Ерошина-Менстрика разбивались о стену киселевского страха, уничтожившего и без того слабую способность соображать.

Киселев совершал какие-то немыслимые движения, вздрагивал от каждой команды и ни на йоту не продвигался к правильному выполнению команд.

Куликова согрела и рассмешила шальная мысль: «Выйти из строя, и сказать – товарищ старший лейтенант у Киселева задержка психического развития, так вы от него ничего не добьетесь. Тут терпение и ласка должны быть, а не парализующий крик. Так вы никогда не избавитесь от клички Менстрик, товарищ старший лейтенант. И уж точно ничему Киселева не научите».

В конце концов, Ерошин объявил Киселеву три наряда на службу. Приказал Ганшину «произвести отбой» и удалился поцокивая подковками на подошвах хромовых сапог, видимо, вполне довольный собой. После этой публичной экзекуции Киселев стал стремительно падать в иной казарменный статус – чмошник.

Ганшин приказал заниматься отбоем дежурному младшему сержанту с красной повязкой, а сам тоже незаметно ушел. Новый год все-таки.

«Равняйсь! Смирно!» – гаркнул младший сержант и скороговоркой: «строиться в спальном помещении, бего-о-о-ом, по команде бегом руки сгибаются в локтях, начинаем бег на месте! Маймуны долбанные! Бего-о-ом, – рота согнула руки в локтях, грохоча сапогами по мокрому асфальту. – Марш!».

Справа по одному «духи» бросились забегать в дверь казармы. В спальное помещение, расположенное на втором этаже, вела лестница, на которой с двух сторон масляной краской сверкали белоснежные полосы. Наступать на полосу запрещено под угрозой наряда вне очереди или более скорой неуставной расправы кулаками. Каждый вечер дневальные или чаще нарушители табу моют полосы с мылом, поддерживая их первозданную невинность. Не наступить на полосу при массовом забеге на построение чрезвычайно трудно. Задние напирают возникает давка и тут… только держись! Последние забегают в казарму с ускорением, которое им придают сапоги сержантов. Естественно, никто последним быть не хочет, отсюда толкотня в дверях и на лестнице.

Куликов заметил, как на бегу многие расстегивают пуговицы. Застегнутыми оставляют крючок под горлом, верхнюю и нижнюю пуговицы, штаны держатся лишь на одной верхней пуговице.

Рота построилась в коридоре спального помещения. По обе стороны коридора. Выстеленного потертым линолеумом, в четыре ряда стояли двухъярусные железные кровати. Узкие проходы между рядами едва позволяли протиснуться одному человеку.

Стремительно вошел младший сержант Ибрагим Дадаев, дежурный по роте. Настроение Ибрама, как его звали вне строя, было омрачено необходимостью «отбивать духов», когда другие смотрят новогоднюю программу телевидения. Впрочем, номер «взлет-посадка» не уступает в зрелищности любой кинокомедии. Со стороны если смотреть. Ибрам разжился почти новыми кроссовками, это последнее обстоятельство облегчало участь вновь прибывших.

– С-становись! Равняйсь!! Смирно!!! – взревел Ибрам, Куликов удивился, откуда в таком с виду хрупком, юноше такая мощность звука. Власть усиливает мощность.

– Духи, прибывшие сегодня. Ложитесь спать. Остальные, маймуны, будут тренироваться, «взлет-посадка». Вам ведь нравится взлет-посадка?.. Не слышу!! Не слышу, маймуны!!! – заорал Ибрам.

– Так точ товар млад сержант! – глотая часть звуков рявкнула в ответ рота.

– Хорошо, – одобрил Ибрам.

«Равняйсь! Смирно!! С заправкой обмундирования сорок пять секунд, – вкрадчивым голосом сказал Ибрам и резко взвизгнул, – отбой!!!».

«Вот почему они расстегнули все пуговицы», подумал Куликов, устроившись в кровати, ранее такую он видел только в казематах Петропавловской крепости на экскурсии. Он занял свободное место на втором ярусе, не подозревая, что это непрестижные места. При жесткой дедовщине «дед» не запятнает себя вторым ярусом, унизительно. Этот «обычай», впрочем, никаких видимых последствий не имел и возможно пришел с зоны. Кроме того практически все признавали некоторые преимущества второго этажа: там теплее, не мелькают сапоги проходящих мимо, вряд ли кто уляжется на постель, пока нет хозяина.

По команде «отбой» «духи» стали лихорадочно раздеваться и укладывать обмундирование на табуретки, крепко сбитые по четыре в ряд. Укладка производится в строгой последовательности, во-избежание неприятностей. Что-что, а неприятности «духу» заработать просто. Первым делом кладется на табуретку ремень, чтобы бляха свисала, затем штаны, потом аккуратно сложенное хэбэ и сверху шапка. Сапоги ставятся рядом с табуреткой, и на них развешиваются портянки. Портянки, пропитанные потом от дневной муштры, создают неповторимый колорит казармы. В рабочих ротах сапоги с портянками обычно ставят в специальной комнате-раздевалке, чтобы не воняли в спальном помещении. Все должно быть уложено одинаково – значит, по армейским меркам, красиво. В противном случае неминуем подъем, а времени на все сорок пять секунд!

Прохаживаясь по проходу, Ибрам поглядывал на часы. «Не успеваем. Пидарасы». Дождавшись пока последний «дух» занял свое место в кровати, он подал команду: «Подъем» – «Духи» в нательном белье посыпались с верхнего яруса на «духов» с нижнего, толкаясь понеслись по узким проходам. «Отставить! Отбой!» – «духи» кинулись обратно на кровати.

– По команде «Подъем» – учил Ибрам, – одежда откидывается на спинку кровати. Ясно?

– Так точно – ответила рота дружно, лежа в кроватях.

– Рота-а!.. Отбой! – пошутил Ибрам, кое-кто уже успел выпрыгнуть из постели. – Отбой была команда! Маймуны!

– Козел, в полголоса сказал парень, успевший спрыгнуть со своего места.

– Эй ты! Сюда иди! Живо!! – отреагировал Ибрам.

Не дожидаясь пока парень подойдет, Ибрам, одним прыжком оказался рядом и ударом ноги свалил его в постель. – Ладно. Если сейчас взлет-посадка все нормально, будете спать. С-слышишь маймун толстый, шевелись, чтобы всем из-за тебя не прыгать, – зло сказал Ибрам толстощекому «духу», вцепившемуся в одеяло в ожидании команды «подъем».

Ибрам скомандовал резко: – «Рота-а-а-а подъем!».

Заскрипели железные сетки кроватей, шлепанье босых ног, шуршание одежды, слились в единый шум. – Осталось десять секунд! Пять! – подгонял Ибрам. – Рота! Становись!.. Воцарилась тишина. – Равняйсь! Смирно!.. Ну что, взлететь успели, теперь посмотрим, как пройдет посадка. Рота! Без заправки обмундирования, стоять, маймуны! Команды еще не было… твою мать! Без заправки тридцать секунд отбой!

«Духи» лихорадочно сбрасывали одежду, с каждой взлет-посадкой сил становилось меньше и меньше. Как и надежды лечь спать до того, как сержант устанет командовать. Скрипение кроватей замерло на полускрипе. Все успели.

«Минута на заправку обмундирования. Подъем!». Спустя минуту «духи» заняли свои места в истерзанных прыжками постелях.

– Равняйсь! – все повернули головы направо.

– Смирно! Напра-во! – дружное скрипение свидетельствовало о точном выполнении приказа.

Ибрам посмотрел на часы: «В течение трех минут три скрипа – подъем».

Рота замерла в кроватях. Потянулись томительные минуты, когда даже дышать стараются через раз. «Раз скрип! Еще два и подъем». – Тут же чья-то кровать подло скрипнула. «Два скрип, вижу, вы спать не хотите». Почти не дыша, рота сумела пролежать три минуты, ограничившись «двумя скрипами».

– Духи! День прошел!

– Ну и х… с ним! – ответила рота.

– Спокойной ночи, – сказал Ибрам, выключая свет.

– Взаимно, – выдохнула рота.