Читать книгу На лопате - Василий Панченко - Страница 21

Из штаба Куликов вышел с плохим настроением. С одной стороны, он считал, что поступил правильно, с другой майор мог сделать оргвыводы. Какие именно, вот что заставляло задуматься. Он зашел в беседку покурить и обдумать ситуацию. В центре беседки стояла полная до краев мусорница, Куликов выбрал наименее засоренный окурками и плевками угол. Напротив, на скамейке, сидел Киселев. В грязных руках он держал лохматую кипарисовую ветку, его прислали подмести беседку.

«Падший ангел» при виде Киселева с веткой в руках подумал Куликов и машинально посмотрел на свои огрубевшие, мозолистые руки. Ногти в траурной окантовке вызвали воспоминание. В карантине ногти за неделю сильно отросли. Просить ножницы у сержантов Куликов не стал. Чужой опыт подсказывал – в лучшем случае пошлют подальше. В бытовой комнате он кроме здоровенного рашпиля ничего не нашел. Рашпиль он использовал в качестве пилки для ногтей.

Лицо Киселева под грязной старой шапкой, с выцветшей кокардой несколько оживилось, когда Куликов достал измятую сигарету.

– Дядя Володя, оставь покурить, – «духи», с которыми Куликов был в карантине, называли его, полушутя-полусерьезно, дядя Володя». Для остальных солдат он бал «профессор» или просто «эй, ты». На последнее Куликов не отзывался.

Куликов закурил. Медленно выпустил дым сквозь металлический узор ажурных стен беседки – дело рук одного военного строителя мастера при помощи сварки создавать практически произведения искусства.

– Как ты умудрился довести новую шапку до такого состояния? Ты бы, что ли хоть умывался. Не знаю, – посоветовал Киселеву Куликов. Киселев с появившейся в глазах осмысленностью следил за дымящейся сигаретой и отвечал:

– Я обменял свою шапку на эту, у меня работа все равно грязная мне не надо.

– Отобрали, значит? – Куликову как-то жаль было этого бедолагу Киселева, но он искренне не знал чем ему можно помочь. В беседке появился еще один солдат – парень среднего роста.

– Покурим, профессор? – спросил солдат.

– Я уже курю, вон с ним, – кивнул Куликов в сторону Киселева.

Солдат посмотрел на вновь погрузившегося в анабиоз Киселева и сказал:

– Эй, ты. Пошел вон!

Киселев быстро поднялся и что-то сказал невнятно

– Что!? – возмутился солдат, – Ты мне еще дискуссию устраиваешь. Вон отсюда! – Он подкрепил свои слова увесистой оплеухой. Потирая щеку, Киселев ушел.

– Ненавижу чмошников, только оболочка человеческая осталась, – сказал солдат, присаживаясь рядом с Куликовым.

– Он, в сущности, не виноват. Его никто не учил выживать…

– Нет, – перебил Куликова собеседник, – у него нутро гнилое. Такого учи не учи – все без толку.

– Возможно, люди разные, но ведь кто-то должен думать и о слабых. А так загнали всех в воду. Выплывет – хорошо, не сумеет – тоже. А как же гуманизм, черт бы его побрал.

– Думать о слабых? Отцы командиры пусть думают, им за это хорошую зарплату платят. А гуманизм – это кто сильный, тот и прав. Будешь сюсюкать – сомнут. Я призвался, вся часть «духи», порядка нет, беспредел. Все стали авторитет зарабатывать. Кто послабей – тому по роже. Я сначала, как ты говоришь гуманизм проявил, держался в тороне. Потом смотрю и меня сожрут. Пару тройку урюков отоварил. Выкарабкался.

В третьей роте, я сначала в третьей был, мафия, человек шесть – семь всю роту в руках держат. Я с ними кентовался. Не то чтобы они мне нравились, но самому спасаться надо. Потом вижу, они деньги трясут с чмошников, еще там дела разные. Нет, это не по мне. И я от них отошел. Как-то в туалет захожу, а там света нет, с улицы вообще темно хоть глаз коли. В ухо заехали, кто – не видел, только искры, хоть прикуривай. Ты сигарету-то дай. Совсем сгорит.

– Извини, заслушался. Интересно излагаешь. – Куликов отдал окурок. – Давай хоть познакомимся. Тебя как зовут?

– Олег.

– А меня Владимир.

– Очень сильно приятно, – хмыкнул Олег и пожал Куликову руку. – Очухался я на полу. Понятно, что работа моих друганов. Полтора зуба как не было. Внешне они со мной не ссорились. Я немного боксом занимался и до армии бывало дрался. Я им полезен был, вот меня и предупредили. А тут еще со старшиной роты повздорил…

– А зачем ты мне это все рассказываешь? – Насторожился Куликов, вспомнив предложение майора стучать.

– Ну а кому тут, – Олег показал пальцем куда-то за пределы беседки, – это можно рассказать? Ты про гуманизм спросил. Вот я и говорю про гуманизм. Старшина третьей роты, жирный прапор такой, знаешь?

– Видел.

– Он на меня зуб заимел. Я как-то не удержался и подшутил над его дурацкими нравоучениями. Он запомнил. И ты профессор запомни, они все не любят людей с образованием выше церковно-приходского, как у них. Я, лично, учился в техникуме, ну прапор запомнил и все наряды стали мои. С наряда по роте в ночь на разгрузку вагонов. Все вагоны были мои. Как говорят, что вагон на станцию пришел, я выхожу из строя, не жду, пока прикажет. Эта жирная свинья даже улыбаться стал. Наразгружался я досыта. Хуже всего алебастр. Респиратор сразу забивается, дышать нечем. Снимаешь и погнали. Полночи двое разгружают полвагона, вое спят. Потом меняемся. А то только мешаем друг другу, дверь-то одна в вагоне и до утра не поспишь. Утром на работу собираешься полные легкие алебастра, сплюнешь, слюна пополам с алебастром на лету твердеет. Поработал так месячишко, нормально. Ну думаю, пропал. Или старшина за… или блатные прибьют.

– А командир роты что, мог бы, наверное, на другую работу перевести, или я не понимаю что-то? – спросил Куликов.

– Так от него все это и идет. Он еще в начале собрал сержантов. Сам же их и отбирал, одни блатари. Сказал: «Меня не интересует, как и что. В роте должен быть порядок». Вот они и лупят всех подряд, для порядка. Среди ночи поднимают и по рогам. Сами делают, что хотят. Их Малинкин покрывает. Ему главное, чтобы рота в глазах начальства была образцовой. Своего не упустит. Корбу в отпуск идет, кто остается начштаба? Малинкин. Он еще и комбатом будет, распространит свой опыт на всю Горпуху. Какой тут гуманизм? Где ему спрятаться, тут главное карьера.

– И как же ты спасся? – Куликову стало интересно, как спасаются в таких случаях, так как и его личные горизонты заволакивали тучи.

– Смекалка. Капитан Серов люто ненавидит Малинкина. Я подошел к нему. Так и так. Выручай. Он устроил мне перевод в свою роту. Уж не знаю, под каким предлогом уболтал комбата, но я перешел в первую роту. Серов нормальный мужик. Он к комбату стучать не бегает. Если что натворил, заведет в канцелярию, даст пару раз по морде. «Больше так не делай». «Понял, товарищ капитан». Малинкин тот засадит на дизель, не сморгнет. И, главное, ничего, не докажешь. В крайнем случае, он сдаст сержантов. Сам-то он никого не бьет.

– Олег, ты откуда родом? Вечерами слушаю на поверке фамилии. Твою постоянно по-разному читают. Никак не пойму как правильно, но ты всякий раз отзываешься.

– Простая греческая фамилия Кануклис. От Греции мы оторвались лет сто назад. Все предки в Киеве жили, я тоже там родился.

– А ты оренбургский?

– Нет. Из Оренбурга призвался. Туда по распределению попал, как в рабство на три года. Полтора отработал, а на оставшийся срок в армию угодил. Хотя армией это назвать сложно, служу, как видишь.

– На стройке, я понимаю, а что в школе уже учителей невпроворот? Тебя учили, учили, деньги тратили. Потом – трах в дурдом. Вернешься с дыркой в голове. Ты же потом чуть что прибьешь учеников. Опять же забудешь тут чему учили, будешь из школы выпускать безмозглых. Их опять в стройбат загребут. Круговорот людей в природе. Вот я до армии два года работал водителем. Почту развозил. У меня была машинка «каблучок» с правым рулем, как в Англии, чтобы не выходить из машины на проезжую часть, а сразу на тротуар. Худо-бедно баранку крутить умею. Это я к чему говорю. Водителей в учебку набирали, меня не взяли. Взяли таких, что только козу по полю водить. Да и то разобьет.

Голова о пользе дела у командиров не болит, сто процентов. Заслали меня в бригаду штукатуров. Потом на 54-й завод, на пилораму. Уже там я прокрутился и вышел на дедку одного. Ему водила нужен был. УАЗ бортовой, что довезти, подвезти. Живые деньги. Бензин налево. Нормально. А на стройке я с индейцами работал.

– С урюками, что ли? – Догадался Куликов, потому что, под прозвище «индейцы», солдатская фантазия могла подогнать только «урюков».

– Да, помнишь кино про индейцев. Гойко Митич – вождь племени, а индейцев монголы играют. Фильм совместный ГДР и Монголия. Наши индейцы еще сто очков вперед дадут монгольским. Веселые и очень смышленые. Они в основном прикидываются, что по-русски не понимают, все они понимают, лучше, чем мы еще. Работать с ними одно удовольствие. Что они только не придумывали, только бы не работать! Насос раствор на этажи подает. Они бревном шланг подопрут и всем племенем навалятся. Давление большое шланг лопается, или чаще срывает с насоса. Индейцы, как ни в чем не бывало, кричат из окна: Раствора давай! Нет раствора – нет работы. Лежат, загорают. Или цемент привезли. Индейцы работают как вареные. Только остается цемента килограмм 200—300. Они пошушукались по-своему и давай метаться. По два полных ведра тащат и не гнутся, высыпают куда попало. Полчаса – нет цемента. Нет цемента, нет работы. В ночную смену просто кино. Провода освещения «сопли» алюминиевые висят по всем подъездам. Они их в десятке мест переламывают а снаружи не видно, попробуй найди. Нет света, нет работы.

– Значит с индейцами работать можно? – Улыбнулся Куликов.

– Это да, с ними только поговорить сложно, а я поговорить люблю.

– Я заметил.

– Ну ладно. Будут проблемы – заходи. Помогу, чем могу. Я пошел. Привет.