Читать книгу На лопате - Василий Панченко - Страница 14

Более двух недель провел Куликов в учебной роте. На 15 января назначено принятие присяги. Накануне обычный распорядок занятий был нарушен. Целый день шла тренировка: подход, отход, доклад, читка текста присяги. По этому случаю выдали пять учебных автоматов «Калашникова». Автоматы вызвали неподдельный интерес «духов». Оружие, даже учебное, его тяжесть, холодная сталь вселяет уверенность. Кто-то, демонстрируя свои умения, полученные в школе на уроках начальной военной подготовки, ловко разобрал автомат, воспользовавшись столом, вынесенным на плац для тренировки принятия присяги. Младший сержант Андрей Олегов, безобидный, осторожный до глупости парень, плаксивым голосом стал отчитывать «духа» – нарушителя. Старший лейтенант Подорожный сказал: «Пусть разбирают, оружие они видят в первый и, скорее всего, последний раз». Олегов моментально согласился и замолчал. В нем не было злости, он отчитал «духа» лишь из стремления показать свое рвение перед офицером. Причем получалось очень плохо, неправдоподобно. Единственным офицером, которого Куликов считал более-менее нормальным человеком, был Подорожный. Таким, по крайней мере, Подорожный показался Куликову со стороны. Ровесник Куликова, он редко матерился, так же редко говорил с солдатами, никогда не повышал голос. Больше молчал, оставаясь на втором плане событий.

В день присяги приготовили праздничный завтрак. Как в воскресенье, «духи» получили по два круто сваренных яйца. Кому-то, как водится, угощения не досталось, часть яиц изъяли «деды» еще при раздаче. Возмущенный «дух», позабыв страх перед сержантами (за две недели «духи» в основном уже поняли, что не так страшен черт), воскликнул на всю столовую: «Бл… Где мои яйца!». Случайно проходивший мимо замполит Саров (Хлопотун), к всеобщему удовольствию ответил: «У вас в штанах, молодой человек». Саров восстановил справедливость, отправил Ибрама на раздачу. Ни один дежурный по столовой сержант не мог отказать Ибраму, представителю славного чеченского народа.

Ибрам Дадаев, несмотря на внешнюю хрупкость восемнадцатилетнего паренька, имел вес в отряде. Однажды в столовой. «Дух» из учебной роты случайно, чем-то «обидел» «дедушку» из третьей роты. «Дух» пытался спастись бегством и скрылся за углом. Ибрам, случившийся рядом, остановил разгневанного «деда» и, сплевывая ему под ноги тягучую слюну, сказал: «Не трогай, если не хочешь неприятностей. Пока я за них отвечаю. Хочешь – потом, когда духов в роты переведут, разбирайся».

Ибрам принес четыре яйца. Саров торжественно вручил пострадавшему два из них, улыбаясь своей вечной лживой улыбкой, сказал: «Вот, молодой человек, нашлись ваши яйца». Оставшиеся два яйца Саров, с хорошей порцией гречневой каши, с аппетитом скушал сам.

Около десяти часов роту построили возле небольшого памятника, на мраморе барельеф и надпись «Ленин».

Предстоящая присяга пустила коллективную мысль роты по неожиданному руслу. Прошел шумок, что после присяги уже вполне законно могут отправлять на «дизель» (дисциплинарный батальон, дисбат, он же дизель). Новость с увлечением обсуждалась.

В части появилась группка родителей «духов». Приехали на присягу детей. Это были в основном женщины, среди них, было и несколько увешанных орденами ветеранов. Женщины вытирали полные слез глаза, с умилением посматривая на взрослых сыновей в шинелях и надраенных до зеркального блеска сапогах. Ветеран, старенький сухой дедушка, позвякивая орденами сказал патриотическую речь, смысл которой в нескольких словах можно свести к следующему: Вот вы, должны, а мы отдали, а вы крепите, потому что Родина… Никто не вдохновился, тем более все это уже много раз разными людьми и словами было сказано «духам» еще в детском саду, школе, по телевизору и по радио. Кроме того многие ребята не слишком хорошо владели русским языком. Куликов не воодушевлялся, ясно видя глубокую пропасть между словами ветерана «о долге перед Родиной» и отношением родины к должникам. Началась утомительная процедура принятия присяги. По очереди солдаты, прижав к груди учебный автомат, передаваемый из рук в руки (на всех не хватило), строевым шагом шли к столу, покрытому кумачом. Брали текст присяги и читали его кто как мог. Только тут выяснилось, что читать умеют не все. Целования боевого знамени, как показывают в кино, не было. Отсутствовало само знамя, военно-строительным отрядам такую святыню иметь не положено.

Подошла очередь Куликова. Скажи ему еще месяц назад, что присяга не вызовет никаких эмоций в душе, он искренне бы обиделся. Все его предки воевали за Родину, и он считал себя патриотом. Патриотом не идиотизма, которого полным полно, но не без пафоса и защита Родины для него – не пустой звук. Текст присяги не вызвал отклика в его душе, это в легендарном Севастополе, где кажется нет камня который бы не взывал к патриотизму. Только «духи» не видели Севастополя и его священных камней, они видели учебную роту Горпухи, овладели искусством «взлет-посадки» и… из «военного» все на этом закончилось.

После мероприятия «духи» отправились в «культпоход» на Малахов курган, расположенный, что называется в двух шагах от Горпухи. Куликов впервые за последние две недели (и каких недель) вышел за ворота части. Какие-то люди спешили по своим делам, относительно свободные люди в гражданской одежде. Куликов даже сказал Хлебникову: «Смотри Саша, люди идут. Без охраны. Мир-то не рухнул оттого, что мы попали…». Куликов стал подбирать слово, куда попали… Хлебников, ответил: «Да, хрен бы на них, нам отслужить и вернуться домой».

Подошли к подножию Малахова кургана, Малашки. Крымская зима сделала его неприветливо серым. Лысые скелеты деревьев, посаженные знаменитостями, посетившими Севастополь, как-то тоже не вдохновили Куликова. Ему самому это показалось странным. Легендарное место, политое кровью нескольких поколений защитников родины, а не вдохновляет. Что уж говорить о других солдатах, которые даже не слышали о кургане, для них это вообще пустой звук. Как и то, что есть предместье Парижа, которое называется Малакофф, как и их стройбат Малашка-Горпуха. Куликов подумал, что ему не кажется теперь странным, что на Малашке в 1917 году матросы двух эсминцев расстреляли всех своих офицеров, как повел бы себя их стройбат, случись 1917 год? И тут же, где то на Малашке покоятся останки белогвардейского генерала Дроздовского. Его, похороненного в Екатеринодаре (Краснодаре) вывезли отчаянные дроздовцы из города уже занятого красными и перезахоронили на Малаховом кургане. Что удивительно и те и другие были русскими людьми.

На вершине, на стене оборонительной башни, среди множества перечисленных частей защищавших Малашку от англо-французов в Крымскую войну Куликов прочитал:

– Саперный батальон. Арестантские роты. Вот Саня, считай это пращуры нашего стройбата, и мы должны быть достойны их славы, наших дедов и прадедов. – Вокруг Куликова стали собираться солдаты, послушать «дядю Вову» (такую кличку они дали Куликову). Заметив, что подбирается аудитория, Куликов с еще большим пафосом продолжал. – В этот, без преувеличения, знаменательный день принятия присяги, мы стоим на месте, политой кровью и потом. И мы должны гордиться и гордимся…

Тут подошел прапорщик Ганшин и сказал:

– Куликов, тебе в замполиты нужно идти.

На, что Куликов заметил:

– Пока не достоин такой чести, это большая ответственность, о людях

бескорыстно хлопотать. – Солдаты засмеялись, это «хлопотать», им сразу напомнило замполита Хлопотуна. Ганшин, видимо тоже понял, на что намекает Куликов и улыбнулся.