Читать книгу На лопате - Василий Панченко - Страница 15

На следующий день Хлебников и еще несколько «духов», отобранных учиться на крановщиков, уехали в Одессу, где была соответствующая учебка. Хлебников на прощание обещал написать письмо. Куликов впал в меланхолию от этой новости. Он как-то привязался к Сашке, с которым сдружился, вместе призывались и вот словно одна из ниточек, связывающих с домом, оборвалась.

Карантин закончился, теперь «духов» должны были распределить по рабочим ротам. Вопрос, куда пошлют? Многие успели найти в ротах своих земляков, что для «духа» очень важно, все какая-то поддержка.

Если земляк из «блатных» или «приблатненных», то за таким «дух» как за каменной стеной. Куликову было все равно, куда пошлют. Он решил, что на месте будет видно, как устроиться. Фатализм – был частью его характера.

Целыми днями «духи» приводили в порядок обмундирование. Обмундирования на каждого солдата приходится много, это и зимняя и летняя одежда, шинель, китель, бушлат-телогрейка, разные штаны-брюки, сапоги и ботинки, шапка и пилотка, даже платки предусмотрены, только их редко кто требует, но они есть в огромных количествах.

К парадному кителю, шинели пришивались погоны. Каждую вещь подписывали, рисуя хлоркой на подкладке прямоугольник. Фамилия, дата выдачи и еще должна была быть какая-то запись, но сержант забыл, что именно.

Ибрам долго и терпеливо объяснял, как и где подписывать. Солдат с редкой фамилией Филимон написал ее на погонах бушлата. Ибрам при виде испорченных погон вскипел. Самым ласковым выражением в его речи было: «Маймуны х…ы». Затем он как-то резко успокоился и, глядя на Филимона, почти ласково сказал: «Что ж ты глупый такой».

Погоны к шинели и парадке выдали морские черные с буквой «Ф». Может Филимон подумал, что это от его фамилии, а на бушлате просто пришиты погоны защитного цвета без буквы – упущение? «Ф» – казарменные юмористы расшифровывали как «Филин» – «Днем, значит, спит, а ночью ой что творится!». Кто-то сказал, что Филимон, в чем-то прав, когда написал свою фамилию на погонах. Так хотя бы понятно с кем имеешь дело. В общем-то «Ф» – значит просто флот. Отряд входил в состав Черноморского флота.

К петлицам прикрутили эмблемы военно-строительных войск с изображением бульдозера, молний, якоря и еще нескольких мелких деталей. Называется в среде военных строителей просто «трактор». Отбой сержанты стали как-то вяло проводить. С одной стороны обучение закончилось, с другой «духи» здорово натренировались и процедура «взлет-посадки» не могла принести столько радости сержантам от неуклюжих действий «духов».

Как-то глубоко после отбоя Куликова разбудил Морбинчук.

– Володя, Володя, – тряс он Куликова за плечо, – да проснись ты, наконец.

Куликов приподнялся, опираясь на локоть, и, ничего не соображая, смотрел на Морбинчука.

– Давай просыпайся, есть новости.

– Валера? Что случилось? Война?

Морбинчук задал встречный вопрос:

– Ты умеешь на машинке печатать?

– Одним пальцем печатал, – ответил Куликов, все еще плохо соображая, где он.

– Ерунда, научишься, все ж лучше, чем на стройке пахать. Я тебе место нашел, на машинке стучать в Управе. Я там работаю, пропуска выписываю, а по вечерам телефонограммы передаю. Димка Камышин на коммутаторе сидит, тоже непыльно. Вадик Соболь – сантехник, целыми днями в подвале спит. Феля Дорман, этот спец по компьютерам, офицеры в них почти поголовно профаны, на него смотрят как на бога. Еще Толстый с нами работает…

– Валера, – взмолился Куликов, – что от меня требуется, жутко хочу спать.

– Подожди спать, для тебя это шанс не попасть на лопату. Еще не раз спасибо скажешь.

– Я же печатать практически не умею.

– Буквы, знаешь?

– Буквы, знаю.

– Ну, вот. Они там написаны только дави, да дел-то на копейку. Лучше им все равно не найти. К тому же, пока они разберутся, пройдет полгода. За это время зайца можно научить курить, а уж рядового военного строителя с университетским образованием на машинке печатать – тем более. Это все ерунда, главное, там можно не опасаясь хранить свои вещи. Побрился, одеколоном побрызгал – жить хочется. Посылки самому получать, а не с прапором ходить и еще с ним делиться. Мало ли благ, потом поймешь. Единственно – в Управе продать нечего, на стройке материалы – живые деньги. Ты воровать-то не умеешь, на стройке делать нечего.

– Воровать не умею, это точно. Даже своего не сумел сохранить. Позавчера пропала зубная паста и щетка.

– Володя, все это мелочи. В Управе никто ничего не возьмет. Так как, согласен?

Морбинчук достал лист бумаги и авторучку.

– Специально взял с риском, что сопрут за ночь.

– Учитывая, что на все время и случай, а я жутко хочу спать, то я на все согласен. Пиши.

Морбинчук записал фамилию, имя Куликова, где учился, возраст, семейное положение.

– Ты не удивляйся, что я так расспрашиваю, придется пробивать армейскую тупорылость. А это не просто и не быстро. Тебе придется на стройке немного поработать, пока я там раскручу это дело. Не расстраивайся, потом больше ценить будешь прелести Управы. Спокойной ночи.

Морбинчук ушел. Куликов, едва коснувшись головой подушки, моментально уснул. Когда-то ветеран войны рассказывал, что однажды уснул на ходу. Тогда Куликов, как-то сомневался, а теперь понял как это, тут и без войны очень высокое нервное напряжение отключает солдата в любую свободную минуту в любом положении.

Последний день в учебной роте «духи» провели в основательно забытом безделье. Шло распределение по рабочим ротам. Сорок человек, в том числе Куликов, попали в первую роту. Примерно столько же – в третью и во вторую. Вторая рота отряда располагалась где-то на северной стороне Севастополя, о ее демократическом устройстве ходили легенды. Комбат и штаб далеко, забор низенький, полная свобода. Это конечно только легенды.

На общей поверке комбат Линевич, все время, потирая руки, произнес эмоциональную речь. Заканчивалась она обнадеживающими словами, сказанными на очень высокой ноте: «Если хотя бы один волос! Один волос!!! Упадет с головы молодого пополнения, будем сажать». Речь командира вселила в «духов» надежду на выживание. Однако, казарма живет своей жизнью, не зависящей от речей командиров. Надежды «духов» на легкую жизнь не оправдались.