Читать книгу Педагогические метаморфозы. Книга вторая - Василий Варга - Страница 12

Каждая суббота – это наиболее загруженный день. Базовые предприятия в этот день уже не работали. В советской стране по примеру загнивающего запада стали переходить на пятидневную рабочую неделю, а учебные заведения, как наиболее отсталые точки народного хозяйстве, еще какое—то время работали по старой схеме.

Открыв двери вех кабинетов и мастерских, мы могли принять до 550 человек, а остальные ученики как правило последнего курса гуляли. И я был занят, как ни в какой другой день. У меня в расписании было шесть уроков.

Где—то в районе двух часов дня, я как выжатый лимон, спустился к себе в кабинет попить водичке, увлажнить пересохшее горло. Едва я присел, как в мой кабинет вошел отец Лили и ее мать Зульфия, а также младший брат Заур. Лиля плелась в хвосте. Она не смотрела на меня, словно я был ей противен, и прижалась к матери, ярко выраженной татарке с широко поставленными глазами, как у монголки. Отец – красавец мужчина совсем не походил на татарина. Лиля взяла больше от отца, чем от матери.

После знакомства с будущей тещей, все расселись в кресла, но разговор не клеился. Академик не знал с чего начать, мать Лилии сидела, в рот воды набрав, и, как—то враждебно, посматривала в мою сторону. Мне казалось: сейчас набросится на меня и вырвет чуб, который уже стал седеть. Лиля, прижавшись к матери, сидела, опустив глаза.

– Ну что, – наконец, произнес глава семьи, – я вижу: моя дочь так изменилась, не знаю, кто на нее мог так повлиять. Вы, Александр Павлович, могли бы больше уделить ей внимания с тем, чтобы подчинить своей воле, а то я боюсь: ребенок совсем испортится.

– Папа…

– Молчи, тебе слово не давали. Так вот, Александр Павлович, у вас семья, я знаю, но… все бывает, всякие там исключения и наша дочь стоит определенных жертв…

– Папа! – снова с мольбой в голосе произнесла Лиля.

– Молчи, кому сказано?! Я могу и здесь отхлестать тебя ремнем, я твой отец и пока ты не выйдешь замуж, я в любое время имею право употребить в отношении тебя свою власть. А у меня неограниченная власть. Что касается вашей диссертации, Александр Павлович, она должна быть написана и защищена. Других мнений быть не может. А ты, – он повернул голову к дочери, – в этом году должна поступить в очную аспирантуру, с Татьяной Николаевной я уже договорился. И…в этом году вы могли бы пожениться, создать крепкую семью. Времени у вас много. Этот вопрос решался на семейном совете, без тебя, разумеется. Тут так: как скажет отец, так и должно быть. Мать, правда, упиралась, но я один раз на нее цыкнул, и она голову в подол.

– Моя золотая девочка, – наконец, произнесла мать, пуская слезу.

– Впрочем, пора обедать. У вас тут ресторан далеко?

– Да я вас накормлю в нашей столовой, – сказал я, впервые глянув ему в глаза.

– Академики редко когда обедают в столовой, да еще общественной. Я приглашаю.

– Приглашение принимается, – сказал я уже более смело, сверкая двумя вставленными золотыми зубами.

Мне только не понравилось, что академик даже не заикнулся о том, согласен ли я, люблю ли я его дочь. Как—то получалось так, что он решал этот важный вопрос за нас двоих. Но обратить его внимание на эту проблему я не решился. Сам не знаю почему. Может, потому что он – академик.

В ресторане «Крым» стол уже был накрыт, когда мы пришли. Лиля все пряталась за спину матери, видать, как огня боялась отца. Стол был не шибко шикарный. Я сидел рядом с академиком, а Лиля с матерью.

Не скрою: общество, в котором я находился и в любую минуту мог подвергнуться допросу, тяготило меня. Особенно мать Лилии Зульфия. «Неужели Лиля, когда—то станет так выглядеть, как ее мать? Нет, надо бежать, куда глаза глядят. Лиля, ты прости меня. Я дурной, я гадкий, не стою тебя».

– Ах, ты моя бедненькая! – снова произнесла Зульфия, целуя дочь то в плечо, то в распаленную щеку.

Когда две бутылки шампанского были опустошены, Лиля ласково посмотрела в мою сторону и шаловливо показала мне свой язычок. Загремела музыка и Лиля поднялась, протянула мне руку. Мне ничего не оставалось делать, как пойти танцевать. Она увела меня подальше и пыталась впиться в мои губы.

– Милый, давай убежим, а?! Давай, убежим отсюда, пусть старики гуляют. Я …сейчас коль меня, читай уже выдали замуж… схрумкаю тебя… знаешь, какие у меня зубы… как у лошади.

– Лиля, мы их не можем оставить здесь. А где они будут ночевать? Давай, по крайней мере, отведем их в твою квартиру, а ты там… скажи матери, что будешь ночевать у подруги, а завтра в десять вернешься.

– До чего же ты умный…, не зря папа за тебя горой. Ему редко, кто нравится. Так и надо поступить, как ты говоришь. Я такая врушка, так правдиво вру, что родители мои всегда мне верят.

Родители Лили действительно согласились на этот вариант. Мы взяли такси и поехали в общежитие, но Лиля допустила ошибку: она впилась мне в губы на заднем сиденье, а отец увидел в зеркало заднего обозрения. Он даже попытался повернуть голову в нашу сторону. И потому, когда мы зашли в квартиру, и Лиля стала врать, что она может переночевать у подруги, отец сказал:

– Будешь ночевать с нами.

– Но папа…

– Останешься здесь и баста!

– Бедная моя девочка, отпусти ее!

– Цыц вам обоим!

– Я только проведу Александра Павловича, – сказала Лиля.

– Проводи и возвращайся.

Когда мы вышли из подъезда, Лиля схватила меня за руку и дрожащим голосом произнесла:

– Бежим!

– Куда?

– Куда глаза глядят.

– Лиля, остепенись! уедут родители – тогда…

– Ты меня не любишь. Ты скверный… старик. Тебе ничего не надо. Такая роскошная девушка тащит тебя в постель, а ты отнекиваешься. Да у тебя… не стоит всю ночь. А мне… разок – мало.

Последние слова она сопроводила слезами и закрыла лицо ладошками рук.

– Уходи! – произнесла она. – Не хочешь, тогда я уйду.

Лиля повернулась, как детский мячик, и была такова. Я остался, казанской сиротой, на остановке и не мог двинуться с места. Обидные, видимо, правдивые и оттого такие обидные слова парализовали не только мою волю, но и мои движения. Я пропустил несколько автобусов, пока не подошла старушка и не спросила: что с вами? на вас лица нет. Садитесь и поезжайте домой, вы солидный человек, это по вас видно, а у каждого солидного человека есть дом, есть семья. Так вот поезжайте в свою семью, ведь ваша семья – ваша крепость.

– Нет у меня семьи, вернее есть семья, но нет крепости, крепость разрушена, – сказал я, прыгая в автобус.

Я чувствовал, что этим не кончится. Лиля роскошная девушка, но не моя. Ей нужен другой мужчина, достойный ее. Это должен быть крепкий жеребец, способный массировать всю ночь, без остановки. А я этого не смогу сделать, да у меня даже позывов нет и возможно любви. Она хороша, безусловно, но теперь, когда я на нее сморю, я вижу ее в образе матери. А мать… просто ужас.

А кто мне нужен? А я и сам не знаю. Но точно, старушка… моего возраста мне не нужна, я уже испорчен молоденькими, хрыч старый. Что мне делать, чтоб я был сильный, выносливый, ненасытный в постели? В прошлое воскресение я любил ее… семь раз, а должно, надо десять. Зачем она так рисуется? не лучше быть простой, как все…, которую прижмешь, поцелуешь… Или дело во мне? Все так строго, так скрытно, так стыдливо, что я и сам себя не узнаю. Если ей было мало, значит дело во мне. Во мне и не в ком другом. Надо обратиться к врачу. Завтра же. К Роману Абрамовичу.

Эти грустные мысли, которыми нельзя ни с кем делиться: смеяться будут, никто тебя не поймет, никто тебе не скажет доброго слова, никто тебе не посоветует, настолько завладели моим существом, что я проехал свою остановку и спохватился только в районе Университета.

Было уже очень поздно, первый час ночи. А дома я был только около часу. Маленькая девочка одетая спала в кроватке, но, услышав стук, закрывающийся двери, вскочила и вышла в прихожую.

– Папа, я хоцу кусать.

– А где мама?

– Мама на дежурстве… в ночную смену.

– Знаем эти ночные смены.