Читать книгу Паводок - Виктор Климов - Страница 3

Проснулся Илья по привычке рано. Тихо покинул согретую телами постель и оделся. Утро вставало чистое и прозрачное. Властвовала пора природного покоя. Первые лучи солнца радостно прокололи сумрак убегающей загадочной ночи и покрыли алыми бликами крутой небосвод, охватив верхушки деревьев. Яркий свет постепенно овладел обширным пространством. Набежал утренний порыв ветра и, как пианист на пассаже, пробежался по листьям, оживляя их. Неведомый – умчался прочь. Начался новый день.

Илья обошел двор и ступил на соседний участок. Позвал негромко:

– Мария! А, Мария?

– Встает он Илья, встает!

Мария вышла из летней кухни, вытирая руки о передник. Она откровенно радовалась обстоятельству, что ее сын Костя работает помощником у Ильи. Считала, что сын может перенять от него только хорошие человеческие качества. Плохих привычек, по ее разумению, у Ильи просто не водилось. Рано оставшись без мужа с сыном на руках, она вкладывала в него все свои силы. «Пусть будет у него, что не выпало мне…» – страстно желала Мария доброго жизненного пути сыну.

– Поздно, видать, пришел? – с улыбкой спросил Илья. – Опять на стерне[1] уснет?

Мария заступилась за сына, не сумев скрыть виноватого тона:

– Его ведь дело молодое, Илья. Сам в такие годы каким был?

– Был, Мария, был… – тихо, с улыбкой, согласился Илья. Он чувствовал, как стойкая к невзгодам соседка становилась в разговоре с ним кроткой, желая сохранить часть воспитания Константина в его руках.

– Доброе утро, Илья!

– Да что же это ты? – Мария удивленно вскинула глаза на сына, а затем и на Илью. – Сколько раз говорить, разве он для тебя – Илья?

Константин вразвалочку сошел с крыльца и обнял мать, возвысившись над нею. Мария вдруг оказалась совсем миниатюрной перед удавшейся статью и взрослостью сына. Отец Константина покорил ее сердце когда-то именно этими качествами, передав их сыну, словно на долгую память о себе. А судьбу жены сделал тяжкой своим простодушием и легким отношением к жизни. И Мария порой с некоторым страхом смотрела на спящего сына. «Что в нем переборет? Трезвая разумность или отцово легкомыслие?..»

Сын взрослел быстро. Вот и домой стал приходить поздно. Былой откровенности с матерью не стало. Девушки на него заглядываются… Все замечает материнский глаз.

– Не переживай, Мария. Пусть называет меня, как ему нравится. Такое общение нам понятнее. Он мужчина! – утвердил Илья, коснувшись плеча Константина.

– Что ты, что ты! – запротестовала Мария. – Этого ты ему не внушай, Илья. Он еще не настолько взрослый, как тебе кажется…

– Не пугайся его взрослости, Мария. Мы не позволим ему испортиться, – убеждал он соседку, уводя Константина со двора.

– Нет, Илья, – стояла на своем Мария, желая успеть высказаться, – он еще… ребенок! – нашла она подходящее, как ей казалось, определение. И решив, что смогла донести до Ильи весьма важный вывод, остановилась, глядя вслед удаляющимся мужчинам.

– Позавтракать успел? – спросил Илья.

– Успел. Я только глаза открыл, а на стуле перед койкой молоко парное и пирожки горячие… Сколько раз ей говорил, чтоб рано не вставала. А она слушает, смотрит на меня и улыбается. Этим живу, говорит.

– Любит она тебя. Оттого и волнуется.

– Зачем зря переживать, Илья? Я не маленький.

– У них с твоим отцом неплохо все начиналось. Он же решил найти лучшую долю. С той поры и носит его по белу свету. А лучше твоей матери не найдет. Только она перегорит к тому времени. Свою заботу на тебя и перенесла…

Костя вышагивал рядом, спрятав руки в карманы и поеживаясь от утренней свежести. Илья не удержался и дернул вниз козырек его фуражки. Костя, водрузив фуражку на место, сознался:

– Вот это мне в тебе и нравится. С тобой просто и легко! Отчего это, Илья? – Он обогнал Илью, развернулся и, пятясь, посмотрел в его лицо.

– Выходит, я стареть пока не начал, – засмеялся Илья.

Некоторое время шли молча. А затем Илья тронул Константина за локоть:

– Я спросить тебя хочу. Можно?

– Почему же нельзя? – удивился Константин.

Илья развернул его к себе и, не гася доброй улыбки, спросил:

– Верно ли говорят, что ты увлекся Олей Стрельниковой?

И тут же осекся, заметив, как сбился с легкого шага помощник. Константин высвободил свою руку и отчужденно спросил:

– Илья, кому до этого есть дело?

Он смотрел на Илью с укором, показывая, что неуместным вопросом тот испортил прекрасное утреннее настроение. Илье стало не по себе не от Костиного вопроса, а от его пристального взгляда. Он смешался и, желая найти выход из неприятного положения, пожал плечами:

– Как сказать? Моего дела в этом вроде бы на самом деле нет, но… я думал, что мы могли бы поговорить об этом. Ты ведь действительно уже не маленький.

– В том-то и дело, Илья. Мне скоро в армию идти, зачем так опекать?

– Да не опекаю я…

Костя остановился и удивленно покачал головой:

– Что с тобой, Илья? Никак, тревожиться начал? Ольга чем-то не нравится? И свой вопрос как-то странно построил…

Константин смотрел на Илью широко открытыми, чистыми глазами. Илья затоптался на месте. Дед, Николай Яковлев, занимающийся во дворе утренними делами, наблюдал за остановившимися мужчинами. Он совсем уже было собрался выкурить вместе с ними утреннюю сигарету, но отказался от своего намерения, решив не мешать чужому разговору.

– Славный у тебя, Илья, расклад получается…

– Я только хотел сказать, что Оля как-то странно ведет себя. Отдалилась от подруг, словно желает быть сама по себе…

– А куда ей деваться от разговоров? К грешницам решили причислить! А насколько она грешнее остальных? На того человека никто пальцем не указывает. Как же – власть! Ему что, позволено преследовать молодую девушку? – Константин пнул камень, лежащий на дороге, и, не глядя на Илью, зло проговорил: – Только он ошибся. За свои дела ответ придется держать!

– Не вздумай с ним связываться, – остановил его порыв Илья. – Я сам не верю в эти байки. Оля платить взаимностью ему не будет. Все встанет на свои места… Только говорю тебе, отношения с ним не выясняй. Этот человек ни перед чем не остановится. Гадости в нем – непочатый край!

– Не надо больше об этом, Илья. Я не хочу сейчас о нем говорить… – А сам думал – если Илья заговорил с ним на эту тему, значит, что-то заставило его заволноваться. И мать смотрит настороженно, пытается что-то решить для себя. Но пока молчит.

Костя почувствовал повышенное внимание односельчан к себе, как только несколько раз прошелся вместе с Олей Стрельниковой по селу. Их шествие мало было похожим на провожание. Оля старалась быстрее скрыться с глаз людских, шла быстро, опустив голову. На вопросы Кости отвечала отрывисто, бросала настороженные взгляды по сторонам. Не за себя волновалась, когда уронила короткий вопрос:

– Ты себе не хуже делаешь?

Константин тогда взял ее за руку, повернул к себе и в упор спросил:

– Хочется, чтобы о тебе продолжали думать, будто ты увлечена женатым мужчиной? Но это же бред, я знаю!

– Им хочется, пусть так и думают! – с вызовом ответила Оля.

– Но тебе же больно!

– За свою боль я плачу сама…

– Оля, я не дам тебя в обиду, знай это! – твердо пообещал Константин.

Девушка подняла на него глаза, посмотрела внимательно и, как показалось Константину, облегченно вздохнула. Затем тихо спросила:

– Ты на самом деле так можешь сделать или только думаешь?

– Увидишь! – решительно произнес Константин.

Оля, не отводя от него взгляда, предупредила:

– Смотри, вреда не причини себе… Мне пора, Костя. Дед волноваться будет. Он и без того сон потерял, меня отпускать боится. Прощай!

– До свидания, Оля! Еще увидимся?

Девушка не ответила. И только у самой калитки, обернувшись, негромко произнесла:

– Увидимся, если сам пожелаешь…

Сердце в тот момент у Константина забилось часто-часто.

Приходя с работы, помывшись и поев, он спешил к друзьям, в надежде увидеть среди них Олю. Но девушка на игрищах не появлялась. Тогда Константин стал приходить к ее дому и выискивал способы вызвать на улицу. Оля выходила, но спешила вновь домой, виновато оправдывая свое поведение заботой о деде. «Дед плохо себя чувствует. Тоска одолевает его без меня. Уход нужен за ним. Но он скоро поправится…»

…Мужчины шагали по дороге молча, думая каждый о своем. Илья ругал себя в душе за очевидную бестактность и ненужный, как оказалось, разговор. А все эти женщины! Вот и его Валентина вчера, когда уже лежали в постели, вдруг спросила:

– Илья, а Костя всерьез решил подружиться с Олей Стрельниковой, или как?

Илья приподнялся на локте, посмотрел через серые сумерки на жену и удивился:

– А почему тебя это волнует?

– Да ты что? – возмутилась Валентина. – Ей Петр Серый проходу не дает! Никак своей любовницей сделать желает. На выборы определил в счетную комиссию, чтобы рядом была… Вот и Вера Алядина вчера у колодца рассказывала, что вдвоем их видела…

Дальше Илья слушать спокойно уже не мог:

– Ну, что вы, женщины, за народ такой? Это же он ее желает, не она! Эх, корень в вашу душу, вам бы ее поддержать, а вы возмущаетесь, да судачите… И ты туда же.

– Да я что? Мне Марью Раскатову жалко. С мужем добра не видела, теперь за Костю переживать начнет. А Петра ты ли не знаешь? Мстить Константину станет! Марье, выходит, от судьбы только плохие подарки получать? И Ольгу жалко, да не понять ее…

– Ведь нет же ничего! Эх! – начал заводиться Илья. – Нет ни-че-го, а вы причитаете. Увидела она, язви ее… Эта Алядина своими глазищами только по сторонам и смотрит, да хорошего начала не замечает! – перешел на громкий шепот Илья. – От нее доброе слово можно услышать? Душа не лежит у нее к этому.

– Зря ты, Илья, так думаешь. Вера неплохая женщина. Тяжело ей, потому и редко веселой бывает.

– Вот она, причина! Ей плохо, пусть другому человеку будет не лучше.

– Нет, не со злом она говорила, просто делилась с нами по-женски…

Илья заворочался и сел на постели. Вздохнул глубоко.

– Что ты так? – заволновалась Валентина. – Я не хотела тебя расстроить. Поговорил бы с Костей? Тебе он доверится.

Илья некоторое время молчал, потом уверенно произнес:

– Добьете вы Ольгу своим вниманием. От доброты сердечной и ложного сострадания так и будете перешептываться. Жалость ваша – она колючая. Неужели и ты, Валентина, в этом кругу окажешься? – повернулся он к ней. – Ты-то у меня умница. Голову не теряй!

– В каждую душу, Илья, не влезешь. Может, Оле нравится, что он за ней ухаживает. А Марье, еще раз говорю, зачем лишняя тяжесть на сердце? Или мало других девчат, которые желают с Костей дружить? Ты узнал бы у него, просто баламутит, или как?..

Вот и узнал! Сколько раз зарок себе давал: после женского языка разговор не вести. Нет, влетел! «Правду ли говорят, что ты с Олей дружишь?» Тьфу, дурак, да и только! – ругал себя Илья.

– Что ты там бормочешь, Илья?

– А! – огорченно махнул рукой Илья. – Ты, Костя, на меня не обижайся. Не в свое дело влез, а обиднее оттого, что не то сказал…

После состоявшегося разговора Илья окончательно принял сторону Кости. Молодой человек, защищая Олю, своими убеждением и независимым поведением пытался рассеять перед сельчанами грязную и несправедливую молву, нависшую над полюбившейся девушкой.

«Хороший ты парень, Костя, – думалось Илье. – Не в батьку своего, звон-монету пошел. Да только гордость не всегда удачу приносит. Хитра она в понятии – гордость. И чтобы понять это – время нужно!..»

Летние, суетные дни проходили незаметно. Дел оставалось великое множество. Основные полевые работы желали завершить к наступлению холодов. Потому спешили. Вставали рано, ложились поздно. Лица почернели от летнего солнца и осунулись от усердной работы.

Комбайн, добротно отремонтированный Ильей, ходил почти без поломок. По намолоту экипаж Ильи был в числе первых. У Кости заострился нос и скулы сделались более заметными. Илья, глядя на него, качал головой. Но с расспросами и советами (дал зарок) к помощнику больше не приставал. И с удивлением отмечал, что в уставших глазах Константина светился живой огонек, присущий доброму душевному настрою.

У Кости же сутки смешались в сплошную круговерть, и он порой терял чувство времени, находясь в плену быстро сменяющихся событий. Гул комбайна преследовал его с ранней зари и до позднего вечера. Потом он терял себя под ласками любимой девушки. Домой возвращался пьяным от поглотившей его юношеской любви. Только успевал положить голову на подушку, как нежные материнские руки легко касались плеча и ласковый голос, жалея, напоминал: «Сынок, Илья уже ждет тебя…»

Константин через силу открывал глаза, садился на постели и некоторое время приходил в себя, пытаясь понять происходящее. Мария, глядя на него, сдержанно вздыхала, подносила руки к губам, призывая себя не говорить о материнском сострадании любимому сыну. Видела – любовь обуяла. А куда от нее в эту пору?

…Подготовив комбайн к новому трудовому дню, Константин сел на ящик с рабочим инструментом и тут же задремал. Илья заволновался: «Не свалился бы в ремни!»

Константин, словно услышав тревожность Ильи, вздрогнул, открыл глаза и коротко осмотрелся, желая сориентироваться во времени, которого с момента забытья прошло совсем немного. Он вздохнул и встретился взглядом с Ильей. Тот показал за свою спину. Костя согласно кивнул и, встав с ящика, влез в бункер. Устроился в углу квадратной металлической емкости и вновь закрыл глаза. Теплые от намолота зерна пшеницы, ссыпаясь в бункер, постепенно укрывали Костю, проникая через одежду. Костя, не открывая глаз и не прерывая желанной полудремы, выдергивал свое тело из ласкового плена и устраивал себя вновь. Так продолжалось до той поры, пока бункер полностью не наполнился пшеницей, которую теперь требовалось выгрузить.

К этому времени солнце полностью овладело пространством. Подкатила машина, и водитель приветливо замахал экипажу. Константин, гибко потянувшись, выбрался из бункера, включил привод шнека и залюбовался, как тугая струя пшеницы с шелестом перекочевывает в кузов грузовой машины.

Костя взбодрился. На ходу спрыгнул с площадки комбайна и побежал рядом, пытаясь сорвать с рассекателя жатки зацепившиеся сорняки. Илья сделал строгое лицо и грозно помахал тяжелым кулаком. Константин улыбнулся его беспокойству и, отбежав от шумного и небезопасного механизма, снова запрыгнул на площадку. Держась за поручни, он смотрел на бескрайнее, завораживающее величием пшеничное поле. Илья махнул ему рукой и уступил штурвал.

Константин теперь вовсе забыл о сне. Он стал властелином мощной машины и слился воедино с полем. Парень ликовал. Зерно, намолоченное им, вскоре вспухнет в хлебных свежеиспеченных булках! Лирика? Как бы не так!

Илью радовало перевоплощение напарника. Чувства Кости были ему понятны. Сам прошел через крестилище хлебороба. Знать, будет толк с этого человека. И, не заметив, тоже провалился в сладкий короткий сон. И так же, как Костя, неожиданно вздрогнул и, открыв глаза, оглянулся: не проспал ли? Нет же! Всего половину круга прошли!

Поздним вечером Константин убежал к веселью и общению. И душу стали томить минуты ожидания. Но вот Оля наконец появилась. «О-оленька!» У Кости перехватило дыхание. Сердце не стучало – молотило в ушах, заставляя подрагивать тело.

– Здравствуй, – угадала она его тихую радость.

– О-оленька-а, – потянулся он к любимой.

Ресницы девушки трепетали, высвобождая искорки душевного тепла. Оля за последнее время изменилась. Она перестала избегать сверстников, хотя и не баловала их своим долгим присутствием. Им с Костей быстрее хотелось остаться вдвоем. Они и сейчас, побыв с друзьями, неторопливо ушли за село к излучине реки. И там, бродя по берегу, радовались вскрывшейся необходимости быть вместе.

В один из вечеров за ужином мать более внимательно, чем обычно, посмотрела в лицо сына.

– Ты что, мам? – спросил Костя.

– Вот, – протянула она сыну извещение, – повестку прислали из военкомата, – негромко сообщила она неприятную для себя весть.

Константин неторопливо прочитал рукописный текст.

– Что там? – сдерживая дыхание, желала быстрее узнать Мария степень предстоящей для себя тревоги и потому не сводила внимательного взгляда с лица сына. – Что это значит? – желала она скорее услышать ответ.

– А-а-а, – небрежно протянул Константин, положив повестку на стол, – для уточнения данных вызывают. Всем друзьям прислали, – пытался поведением и интонацией успокоить он мать.

– А на душе все равно неспокойно, – откровенно поделилась она.

– Пустяки, – сказал Костя, – два года пролетят быстро.

– Дай Бог, – согласилась Мария, – только там сейчас беспорядков много. Школой мужества называют, а случается-то в армии всякое…

– Кто тебе такое наговорил?

– Да Лешка Погодин и рассказывал.

– Так он в каких войсках служил? – в который раз пытался втолковать матери немаловажный факт Константин. – Это в стройбате возможны такие казусы…

– А ты разве можешь знать, куда призовут тебя? – желала услышать она приемлемый для себя ответ.

– У меня десять классов! А у Лешки одни коридоры. Там же разбираются!

– Дай Бог… – вновь напрямую попросила защиту для сына Мария.

– Ты не волнуйся заранее, завтра узнаю, в какую команду пропишут и откуда покупатели приедут.

– Кто?

– «Покупатели». Так называют военных, которые приезжают за новобранцами.

– А я подумала, что на самом деле ребят начали выкупать. Страх какой – «покупатели». Придумают же такое… Так, значит, ничего в этой повестке особенного нет?

– Документы проверят, еще раз адрес сверят, чтобы никаких недоразумений не возникло. Может, сообщат еще что дополнительно. Завтра скажут, – спокойно заключил Константин.

Мать успокоилась и вдруг сообразила, что сам случай подоспел для ее вопроса.

– А Оленьке… скажешь? – спросила она нерешительно.

Костя прервался, опустил ложку и внимательно посмотрел на мать.

– А ей зачем знать об этом? – удивился он. И пока мать искала нужный ответ, Константин задал вопрос: – Она тебе не по душе?

– Ну почему же? – встрепенулась Мария. – Она девушка хорошая, работящая… Скромная, – дополнила она. – А что решили ее разговорами оскорбить, так на каждый роток не накинешь платок. Языками чесать – не серпом в поле махать…

– Значит, ты веришь в нее?

– А какие у тебя с ней отношения? Для веселья выбрал или серьезное дело намечаешь? – не отвечая на вопрос сына, желала она добиться своего.

Костя вздохнул.

– Мать должна знать! – Мария решила быть на этот раз твердой.

– Ты сама сказала, что она хорошая, – решил просто объясниться Константин.

– Получается, дорожишь, если пытаешься защитить ее, – объяснила она себе. – Это хорошо, когда свое мнение отстоять стараешься. Значит, жизнь понимать начинаешь. Это не помешает.

– Почему ты рассуждаешь об этом так серьезно?

– Я поговорить с тобой должна или нет? – удивилась Мария нежеланию Константина обсуждать эту тему. – Или о своем сыне через соседей узнавать? Дело ли? – пыталась она отстоять свою заинтересованность.

Константин промолчал, и Мария осмелела:

– Другие рассказывают своим родителям что-то, советуются, а от тебя и слова не услышишь.

– Об Оле?

– О ней я должна знать в первую очередь!

– Ты, разве, ее знаешь хуже, чем я?

– Не хуже. Просто хочу знать больше. Ждать тебя она собирается?

– Я не говорил с ней об этом.

– Некогда, что ли? – удивилась Мария.

– Некогда! – ухватился за подсказку Константин.

– А чем же вы до полуночи занимаетесь? – окончательно осмелела Мария.

– Чем, чем… – Константин дернулся на стуле. – Звезды считаем!

– Оно и видно! Глаза одни остались… – обиделась мать на сына за скрытность.

– Мам! – строго оборвал Константин, желая прекратить разговор на эту тему.

– Не останавливай меня! – отвергла предупреждение Мария. – Смотри, чтоб не посмел девушку оставить с ребенком! Еще одна безотцовщина может появиться! – назидательно сказала мать, сдвинув брови к переносице. Лик ее сделался строгим и холодным. – Чтобы не посмел! Смотри у меня!

– Мы что, без ума совсем? – удивился такой ее откровенности и настойчивости Константин.

– Откуда бы ему сейчас взяться? Ты руками не разводи, а слушай, что я тебе говорю! Соседи не подскажут, а мать родная вразумит!

– Да чему вразумлять-то? – поднял отцовы брови Константин.

– Никак сам все знаешь? Поцелуи голову туманят, да только свою девушку уважать надо!

– А я разве не уважаю?

– …и беречь! – не слушая сына, стояла на своем мать. – Надо уметь сохранить доверие и уберечь, чтобы никто не посмел пальцем ей вслед указать!

Константин давно не ощущал подобного родительского напора. Он с удивлением смотрел на мать и, видя ее серьезность, воспринимал сказанное с повышенным вниманием.

– Вот я и говорю, если опозоришь девушку, то… – стала подыскивать нужные слова Мария, – то на пороге не появляйся! – требовательно закончила она.

Константин, желая успокоить мать, проговорил:

– Сам, что ли, этого не знаю?

– Вот и знай! – стояла на своем Мария. – Ешь вон давай…

Константин решил, что мать говорит дело: есть хотелось.

Вечер опустился уютный и теплый. Звонко затрещали сверчки. На небосводе появились первые яркие звезды. Суета утонула в ласке наступившего вечера.

Константин откинулся на спинку стула и расслабился. Он чувствовал, как гулко стучит сердце в предвкушении желанной встречи. Парень прикрыл глаза. «Совсем скоро я увижу ее!..»

– Может, отдохнешь сегодня? Одни кожа да кости остались, – предложила мать.

Костя неторопливо открыл глаза и вздохнул:

– От чего отдыхать? И так на ящике просидел целый день.

– Знаю, как же… – не поверила мать, ведая о нелегкой работе механизаторов. – Ничего бы не случилось от одного дня, – продолжала уговаривать Мария, зная безуспешность своего намерения. Заметив, что Константин вновь прикрыл глаза, замолчала и даже прекратила убирать со стола.

Она неслышно опустилась на стул, сложила руки на передник и стала внимательно всматриваться в лицо сына.

«Вылитый отец. И ямочка на подбородке такая же прорезается. Ах, Господи! Неужели всколыхнется отцова непоседливость? А мужик стоящий был, хоть в чем взять. Многое умел и делал все добротно. Играючи сооружал, без лишнего напряжения. И дом перебрал разумно, долго стоять будет. Только – независим! Ух, какой! Ничего не скажи, ничего не потребуй! Непоседа! Тесно ему здесь было…»

Мария легко вздохнула и продолжила воспоминания, которые больше не являлись душевной болью. «Ему требовалось движение! БАМ, Сибирь с ее просторами… Там попал в свой мир и назад вернуться не смог, как обещал. Что-то помешало. Закрутило. Раз-другой приезжал и как вихрь снова срывался. Подбрасывал под потолок подрастающего Костю, укрывал ее дорогими подарками и своей горячностью и… вновь срывался, как только начинали туманиться печалью глаза. Природой, видимо, так ему определено. Как птице. Не подчиниться зову не мог. А этот – каковым станет?»

Константин звучно всхрапнул и тут же открыл глаза.

«Вот же! – напряглась Мария. – Не таков ли? Кипяток! Вон как вскинулся! Другой на его месте свалился бы от усталости. Этот же вновь готов бежать!..»

– Все! – перебил ее мысли Константин. – Отдохнул немного, побегу теперь.

Мария удивилась совпадению своих мыслей и поведения Константина. Сын гибко потянулся, обнял мать и, поцеловав в щеку, повторил:

– Пошел я!

«И такой же… ласковый. Поцеловал вот…»

– Смотри у меня! Помни, что говорила! – пыталась вновь показать свою строгость мать.

– Хорошо, я же тебе сказал, – неохотно проговорил Константин, легко отмахнувшись рукой.

– И не отмахивайся! – пыталась успеть договорить Мария, понимая, что на последнее замечание ответа не получит. Потом, довольная тем, что сумела-таки пусть и коротко, но побеседовать с сыном, легко вздохнула и продолжила убирать со стола.