Читать книгу Паводок - Виктор Климов - Страница 6

Утренние дела Оля выполнила быстро. Дед Иван, подправив густые темные усы старыми, черной стали, острыми ножницами и выпив парного молока с краюхой хлеба, испеченного в печи Машей, отправился в свою мастерскую. Перед этим он привлек к себе внучку, поцеловал ее и поблагодарил за сытный завтрак.

– Не скромно ли? – спросила Оля.

– Много ли мне надо? – удивился дед Иван, ласково улыбнувшись. – Труженица ты моя! – погладил он внучку по зачесанным и собранным на затылке в узел волосам. – Сама-то поесть успела?

– Приберусь, тогда и поем, – пообещала Оля.

– Ну и хорошо, – решил дед Иван. – А я пойду рамки сколачивать для пчел. Взяток неплохой идет. Подставлять самое время. Вощину надо приготовить, – стал вслух перечислять намеченные дела.

– Иди. – Оля была довольна его откровенностью. – А я займусь своими делами.

– Вот и ладненько…

Дед Иван отпер отмычкой самодельный нехитрый замок и вошел в мастерскую. Это место для него являлось больше чем мастерской. Он не позволял себе войти в помещение, не приготовившись для посещения. Относился к нему, словно к святому месту.

Он с наслаждением втянул в себя ни с чем не сравнимый запах древесной стружки. И, прикрыв в неге глаза, негромко проговорил: «Ну, здравствуйте, родные мои!»

Инструменты, изготовленные его руками, аккуратно располагались на полках стеллажа, каждый на своем месте. Дед Иван достал легкий, остро заточенный на самодельном заточном кругу топорик, взял деревянную заготовку и, внимательно осмотрев, аккуратно затесал ее вдоль волокон. Полученную заготовку-брус устроил на верстаке и прострогал рубанком на черновой размер. Затем обработал дерево фуганком. Из-под остро заточенного ножа завилась тонкая, прозрачная стружка и обвила кисть руки. Дед Иван аккуратно снял стружку и внимательно рассмотрел на свет. Остался доволен остротой и настроенной глубиной ножа. В очередной раз прошелся фуганком по заготовке. И увлекся работой окончательно.

Оля прибиралась в доме тщательно и закончила работу, когда солнце переместилось по небосводу к полудню. Она села на стул и осмотрелась. Улыбнулась, довольная проделанной работой, и, сложив руки на коленях, задумалась. Очнувшись от короткого забытья, решила, что пришла пора поесть. Приготовила еду, села за стол и вновь задумалась. «Ждать обещала. Сами по себе слова произносились, изнутри шли, дождавшись своего времени…»

Она помнила, как затрепетало в тот момент ее сердце и как удивилась своей решимости. «…Ты моя!» – слышались обжигающие душу слова, произносимые в тот вечер Костей. Такого ли чувства она ждала? Видимо, такого, если так приятно томит душу и не отпускают мысли о нем, чем бы ни занималась. Она и не замечает, как спорятся дела, словно все делается само по себе. А он стоит перед глазами, рослый и красивый. А еще – добрый и нежный… Во всем старается угодить. Захлестнула нежность и тяга друг к другу, и нет сил противостоять всколыхнувшейся поре любить. Это неиспытанное до сего времени природное чудо преобразило их внутренний мир. Оля затаила дыхание, вспоминая встречи с Константином.

«Ах ты, Господи, – очнулась она, – правду ему сказала? Хочу быть с ним всегда…»

Никто не был ей так мил, хотя многие пытались наладить с нею дружбу. Только не принимало просителей сердце, не одаривало нелюбимых таинственной взаимностью. Правду говорят, сердце не обманешь и сердцу не прикажешь. А здесь вдруг толкнулась в нем тревожность и забилось оно часто-часто. Что за необычность такая? К добру ли, к худу? Ну почему же к худу? Сама не ожидала подобного? Тоже неправда. Думала порой о нем. Да предсказывать не бралась. А здесь, как на грех, Петр привязался – проходу не стал давать. Совсем голову потерял. И куда она ни пойдет – всюду перед нею оказывается. Вот страху и стыда натерпелась! Каждому объяснишь ли? Поверив слухам, его жена Эльвира к деду Ивану приходила. А дед умница. Этого ли Оле не знать? Сопроводил ее добрыми словами, но с намеком. Да только на этом не закончил. Оля помнит, как он вышагивал по избе, сосредоточенно о чем-то размышляя. А потом исчез на какое-то время. Только после этого дня Петр смотрел на Олю издали, не решаясь подойти.

А Костя окончательно поставил все на свои места. Быстро завистникам рты заткнул, кому к себе притронуться не позволяла. А то хоть на улице не появляйся!

А для него… Всю себя отдать не жалко. «И не пожалею, – вдруг мелькнула мысль. – Может – для него предназначена. Зачем тогда скупиться?..»

Оля вздрогнула, удивившись своей смелости. Осмотрелась: не услышал ли кто душевную тайну? В доме по-прежнему царила тишина. Оля опять неслышно вздохнула.

Вспомнила о еде, потянулась за ложкой и придвинула тарелку. «Поехал сегодня в район. В армию призовут скоро, и праздник души оборвется…»

Наступят будни. Долгие, тревожные. Что может вклиниться в мир их отношений? Как предугадать будущее при таких переменах? С чем предстоит столкнуться ему? А ей?.. «Обещала ждать. В себя верю. А он как?..»

Ела, нет ли? Оля посмотрела в тарелку и попыталась вспомнить вкус пищи. До этого ли сейчас?

Тихо в доме. Кажется, даже ходики стараются не нарушить ход ее мыслей. Стрелки приближаются только к вершине циферблата. Как медленно тянется время! Половина дня пролетела в делах и хлопотах незаметно. До вечера, до момента встречи – далеко. Ну, что же? Она займется сейчас маминым платьем, станет подгонять под себя. Мама берегла и надевала это платье только по праздникам. Процедура переодевания походила у нее на торжественный обряд, которым подчеркивалась значимость папиного подарка.

Оля будет провожать Костю в этом платье. Работы предстояло не много. Мама была стройной, как девушка. Папа так и называл ее – «тростиночка моя». Оля пыталась переделать платье под себя уже несколько раз, да настоящего повода не было. Богатый, пурпурно-бордовый цвет набивного, легкого китайского бархата делал ее взрослой, подчеркивал и оттенял молодое лицо.

Оля решила, что на проводах Константина должна выглядеть нарядно, подчеркивая важность дня. Пусть видят, что она выражает сопричастность к событию, сознает меру ответственности и берется соблюсти ее жесткие требования.

Она приложила к телу приятно холодящий бархат, осмотрела отражение в зеркале и села к окну, выходящему в сад, готовая к предстоящей работе. Дед Иван вышел из мастерской и стал прилаживать изготовленную крышку на очередной улей. Установил изделие в пазы и, радуясь удачно выполненной работе, ласково погладил дерево. Отошел на пару шагов, разгладил усы. На готовый улей смотрел с улыбкой.

Оля тоже улыбнулась невольному свидетельству торжества. С дедом ей жилось легко и просто. От природы наделенный добрыми душевными качествами, он легко управлялся с возникающими в семье деликатными вопросами. И решались они, словно сами по себе, без заметного надрыва. И про отношения Оли с Константином он наверняка знает. Да только хитровато и ласково посматривает на внучку, не задавая вопросов, выжидает, когда поделится. А как сказать? Наверное, лучше подождать… Мать Кости обязательно пригласит его на проводы. Они с Олиной матерью были подругами. Там все окончательно и прояснится.

Оля в который раз легко вздохнула и принялась старательно работать с платьем. Мысли, одолевавшие ее, наконец упорхнули, оттесненные работой.

В конце июля установилась звенящая и знойная пора. Воздух застыл и стал неподвижен, прокаленный копившейся жарой. В поле работали до изнеможения. Спешили, с надеждой поглядывая на небо, ниспославшее пусть жаркую, но удобную для уборки погоду, без дождей. Чувствовалось, что природа отвела считаное число таких благодатных дней.

Тучи наползли с северо-запада внезапно во второй половине дня. Они заметно обрели темно-фиолетовый оттенок и, грозно клубясь, за короткое время закрыли собою солнце. Стало сумрачно и неуютно. Вместе с собой тучи пригнали фронт взвихрившегося, потерявшего покой воздуха. Ветер пригнул верхушки деревьев, встряхнул кроны и, вырвавшись на простор полей, затрепал густую массу созревшей пшеницы. С игривой легкостью срывал верхушки копен, закручивал пучки соломы в вихревые потоки и разбрасывал где придется.

Дождь сорвался редкими, крупными каплями, прибивая поднятую ветром пыль. А затем налетел сплошной водяной стеной, сопровождаемый громогласными раскатами грома и яркими всплесками молний. Оранжевые, медленно передвигающиеся по полям хлебоуборочные машины остановились, не в силах противостоять поднявшемуся природному хаосу. Дождь, почувствовав неограниченную свободу, глубоко зарывался дробными струями в податливую землю и, взрыхлив ее, превратил в грязные потоки, помчавшиеся по оврагам и склонам.

О продолжении работы в ближайшее время не могло быть и речи. Собрав машины вместе и оставив караульного, механизаторы разъехались по домам. Мать встретила Константина настороженно, невольно выдав свое состояние.

– Что с тобой? – спросил Костя.

– Вот, – указала она рукой на стол, – опять принесли! – И, не сдержавшись, заплакала. Утирая с лица неожиданно появившиеся слезы и пытаясь оправдать свою несдержанность, тихо проговорила: – Не своих детей отправляют! С вещами велят!

– С вещами? – удивился Константин. – Говорили, призовут в начале осени…

Он прочитал повестку из военкомата. Сомнений не было: на бланке стояла конкретная дата призыва. «Вот и все!..» Константин почувствовал рубеж предстоящего жизненного раздела. И, хотя готовил себя к такому событию, не мог определить гамму чувств, охвативших его.

– Отложи ее! – потребовала мать, указывая на четвертинку казенной бумаги. – Иди, мойся, кормить буду. Потом Илье сообщишь. Вместе обсудим, с чего начинать.

Константин вышагивал по комнате, призывая на помощь имеющуюся информацию об армии, пытаясь определить свое будущее.

«В какой род войск, и в какой регион призовут?» – размышлял он. Остановился у окна и наблюдал, как быстро наступал вечер, подгоняемый непогодой. «Оля!» – позволил себе наконец обратиться к волнующей мысли, которой до поры не давал воли. Сердце сдавила непонятная тревога. Надвигалось неизведанное. И Константин, желая отвлечь себя, отправился к Илье.