Читать книгу Откровение Блаженного - Виктор Ростокин - Страница 12

Записки несчастного отца
Стежка в рай

Оглавление

Мне противно моё лицо.

В окаменевшей угрюмости скрываю боль.

Из пещеры угасающей жизни взираю. Глохнет, мутнеет, холодеет мир. Полнокровность земной сути утрачена. …Плачет мой сын… И так всегда, когда метель…

Осколком в сердце… обочина, из сугроба торчит покорёженное железо… Монумент скорби?..

Голос моей матери с небес: «Младенцем ты дюже хворал. А уже война. Голод. Семья большая. Я просила Господа, чтобы Он забрал тебя…» Материнская мольба исходила от любящего и уставшего сердца… Более чем через полвека судьба настигла меня. И исполнила волю… …Глубокая яма могилы. Бездонная. Я заглянул в неё… как в пустоту своей умершей души.

– Ты еще жив, Алексеич?..

Моей жене говорят:

– Ты сильная женщина…

А я говорю:

– Но не сильнее беды.

Мои сны:

Изба моей матери. Чужие люди. Взоры всех обращены ко мне с вопросом: «Почему ты плачешь? Ты – больной?..»

Я раскрыл дорожную сумку: в ней вместо моих вещей – гнилые овощи и кость, похожая на череп головы человека.

Я – у костра. Поодаль – Алёша. Перед ним ведро с палыми листьями. «Он замерз, – подумалось мне. – Надо поджечь листья…»

Алёша как бы предупредил меня… взглядом… что я сбился с дороги и иду в обратную сторону… в прошлое… а надо – в будущее…

Восемнадцатиквартирный дом, в котором я живу. По соседству в общем дворе еще три частных. За последнее десятилетие здесь произошло немало трагедий. Вот частный дом слева… Его хозяин, будучи на рыбалке, при неизвестных обстоятельствах утонул в пруду. В среднем – тоже мужчина скоропостижно скончался. Правый дом – на две семьи. В одной половине из ружья застрелился отец, а затем умер его сын. Во второй – супруги потеряли младенца. В моём подъезде молодая женщина похоронила маленькую дочку, а вскоре – и мужа. У моего соседа по площадке сынок попал под колеса машины – исход печальный.

Об Алеше известно… В среднем подъезде неожиданно умер богатырского телосложения Иван Иванович – жить бы да жить ему! В третьем – две женщины оплакивают сынов – один из них расстался с жизнью на «локальной» войне, другой – умер от рака мозга.

Я посчитал ненужным перечислять причины…

Злой рок небольшого двора?

Злой рок всей грешной России!

«Пусть твой дом минует беда» – с таким автографом я передал свою книгу следователю, который «проводил» расследование по делу гибели Алеши. Вскоре он уволился. …Помню бледное, растерянное лицо главного врача больницы, неподалеку от которой произошла автокатастрофа. …Как мне добиться истины? Объявить голодовку? Или в знак протеста покончить жизнь самосожжением?

Проклятая, сатанинская страна! …Со мной, дабы в чём-то пособить, из местного РОВД послали майора. Но он, когда мы приехали на месте, занял позицию той стороны… поступил подло, гадко, низменно!

«Не мстите за себя, возлюбленный, но дайте месть гневу Божию». Пусть же будет так, как наставлял Иисус Христос.

«Пусть моя смерть преследует тебя всю жизнь». Такую записку когда-то оставил муж-самоубийца «хуторской ведьмы». «Преследует…» Да она «на метле!» Нынче – здесь, а завтра – там! Весь околоток от неё знобит! Губительная ее прыть не надломилась!

До страшной моей беды я получил от нее послание. С тысячами проклятий в мой адрес. Недобрым словом зацепила моего сына и племянника (он же отец Вани).

Впоследствии мерзкое письмо у меня выкрала городская гостья-родственница, состоявшая в «тесном колдовском согласии» с упомянутой выше. Неведомо, зачем, для какой цели она это сделала?

А каким образом вытравить из памяти? Родственник, весьма образованный муж, приехал на похороны и, как заведено в подобных ситуациях, дал некоторую сумму в качестве помощи. А когда собрался уезжать, моя жена по простоте душевной предложила ему взять деньги обратно. Он их без колебания принял.

Встретился я с В. А. Он:

– Я овец пас. Прочитал твою брошюрку «Воскрешение сына». Вдохновился и сам кое-что сочинил. …Беру местную газету. Читаю то, что он «кое-что сочинил».

Первые четыре строфы – пародия на мою книжку. Неуклюжие, графоманские строки с юморным уклоном. Ну да ладно, коль я, как писатель, не его вкуса! Невелика беда!

А вот далее… Во второй части своего рифмованного опуса он напрочь отмёл святое, библейское, невежественно и нелепо утверждая, что «…никто не воскресает никогда в небесной мгле». И опять же в противовес моему словосочетанию, вынесенному в заглавие «Воскрешение сына». Вон куда занесло неразумного! Эта его бесовская мысль мутными брызгами расплескалась во множестве куплетов. Поначалу возжелалось мне навредить… А причем многие и многие, кто безвременно похоронил любимых чад?! Отнять, не оставить, лишить их последней благолепной надежды! Да и у себя тоже – ведь В. А. сам потерял сына. Откуда же оная слепая злоба?! Почитал бы Ивана Бунина:

Нет, мертвые не умерли для нас!

Есть старое шотландское преданье,

Что тени их, незримые для глаз,

В полночный час к нам ходят на свиданье…


А лучше бы в переднем углу зажег свечу и с покаянно склоненной головой на коленях постоял пред Всепрощающим Ликом.

У этого человека на лице постоянно светилась радостная, счастливая улыбка. Сам красивый. Румяный.

Я при моем траурном состоянии души предпочитал как можно реже с ним встречаться. Или не встречаться совсем. …Но однажды такая же беда постигла и его: в кювет сорвалась машина и погибла дочь.

Из газеты я вырезал фотографию девушки и поместил на полке рядом со снимком Алеши (они ровесники и явно знали друг друга).

Ее отец…

Я теперь его не избегаю.

Нас поравняла судьба-злодейка.

Нет, он продолжает улыбаться. Но гораздо реже. И улыбка заключает в себе иные оттенки чувств…

2

О чем он думал в последние минуты, секунды? О том, что слишком короток был его век? За что так наказан? В чем провинился перед Богом и людьми? Или звал на помощь мать, сестру, отца? Кричал? Плакал? Одно известно: подвергся страшным физическим и вместе с тем душевным мукам. И мы теперь до конца жизни будем ощущать их плачущим сердцем.

…На снег падали и падали цветы, согретые девичьими ладонями. Красные, белые, желтые. Снег. Мороз. И – цветы. Красные, белые… Но больше – желтых. Разлучных. Последние брызги земной нежности, света. Цветы, цветы… живые… чтобы там, на небесах, продлилась твоя, сынок, юность.

Живые цветы – непогоде вопреки.

Живые цветы – Очи Всесветного.

Живые цветы – стежка в рай.

Живые цветы…


Я не поднял ни лепестка. Не отнял…

Они – твой вечный след.

Я пойду по живым цветам и найду тебя.

Неведомая боязнь… Устал, ослаб нервами и сердцем?

А если так и останется? Если хандра не пройдет, не уймется, а еще глубже укоренится, закостенеет? Надо одолеть, преломить… Надо как можно чаще бывать на могиле сына – это самое лучшее, самое озаренное, что в состоянии я сделать для него.

Кладбище… Это место извечно исполнено великого смысла – одновременно земного и небесного. Невыразимый уют, непоколебимый покой… Дух Божий…

Пусть здесь слезы будут всегда светлыми!

В благодатный час и мое тело примет мать-сыра земля. На крест сядет птаха и споет о вечном счастье Вселенского мира, равно принадлежащем всем, кто существует зримо и кто сокрыт тайной.

Наверно, есть своя доля правды в понятии следующего толка: где бы, в каком месте ни быть похороненным – одинаково. И все-таки лучше «не за горами и морями…»

Дабы близкие люди могли чаще наведываться к могиле родного человека, приносить цветы, убирать.

…Хотел бы на старости лет вернуться на малую родину и там на кладбище лечь в теплую землю на осиянном плоскогорье. А рядом – сын. Пересаженная его калина.

И един на двоих – дубовый крест.

Везде снег. А на холмике Алешиной могилки – проталинка… Восходит его тепло? И животворящий свет?

1 марта. Утренние низкие лучи, отразившись от стеклянной дверцы стенки, осветили Алешин уголок… Весна шлет ему привет!

Капель… Это стучит сердце моего сына.

Родился Алеша на четыре с половиной килограмма. Со временем в нем стала проявляться, «активизироваться» моя, отцовская, порода. Он рос поджарым, не толстощеким, без яркого румянца. До десятого класса ростом был невелик. Стеснялся. А в последний год школьной учебы только успевал на дверной притолоке шариковой ручкой делать пометки… Удивительно резкий скачок! Вот уже выше меня. В глазах – веселость, возмужалость, уверенность. И нам, родителям, радость!

Когда ему было семь-восемь лет, он и я надевали на руки боксерские перчатки и целый вечер азартно мутузили-дубасили друг друга. Его напористость, выносливость, ловкость поражали…

Алеша никогда не врал. Мягко, осторожно указывал на мои промахи. Особенно на неразборчивое отношение к людям, которое, как правило, оборачивалось чреватыми для меня последствиями: подножками, предательством и прочими гадостями со стороны последних. Видя, как я потом сожалею, переживаю, Алеша, обладая чутким сердцем и не по летам глубоким умом, совершенно по-взрослому обнимал меня, успокаивал, втолковывал, чтобы я впредь не игнорировал его наставления, дабы опять не угодить в неблаговидную ситуацию.

Картинка памяти: на огороде собираем с ним поспевшую фасоль. Стручки лопаются… Алеша подбирает все до единой фасолинки. Здесь и во всем остальном, что касается быта, каких-либо занятий, отдыха, он проявлял исключительную аккуратность, опрятность, пунктуальность, честность, приветливость. …Я вижу их, Алешу и Ваню, идущих в обнимку по райским кущам. Они уже привыкли там. Они скучают по нас, как и мы по ним. Но они так не печалятся, как мы… потому что в Вечности обрели бессмертие духа, являющегося самым Высшим, о чем думает вожделенно всяк смертный от рождения и до последнего вздоха.

Откровение Блаженного

Подняться наверх