Читать книгу Собрание сочинений. Том 2. Царствие земное - Виктор Ростокин - Страница 7

Не могу верно сказать, почему раньше я не интересовался классической музыкой. То ли еще «не дорос» сознанием, пониманием… и не доходило, не задевало, а между тем душу и тело переполняло здоровьем, радостью, благополучием. И кажется, я постоянно пребывал в ликующем, счастливом расположении духа и с наивной, непреходящей непосредственностью жадно улавливал, впитывал слухом и зрением радужное соцветье окружающей меня жизни.

Но вот свершилось, как бы попроще выразиться… Словом, сильные звуки Чайковского в прямом смысле потоком пролились на мою полинявшую голову – музыка проникла в квартиру через бетонную толщу потолка со второго этажа. Там жили вдовая женщина и ее восьмилетняя дочка Нина. На пианино играла Нина. И я знал, что она посещала музыкальную школу. Возможно, в ее исполнении присутствовали элементы несовершенства, ученичества. Я профан, чтобы давать ту или иную оценку в данной области искусства. В ту минуту я и не задумывался об этом, а размеренно, без насилия и напора был поглощен, втянут, околдован доселе неведомой, чудной стихией. Я оставил все дела. Сел в кресло. И слушал, слушал… с тем затаенным, высшим восторгом неожиданно раскрывшейся исконной тайны. Какая чудотворная, целительная, струящаяся мелодия! Я слушал ее… и жизнь моя как бы повернулась вспять: нажитые боли, беды, трагедии куда-то отступили, провалились, рассеялись. Вновь в груди полнокровно, нежно, молодо стучало сердце, кожу на лице и руках омывало, благолепно освежало ключевой ромашковой прохладой!

С этого времени, как только наверху начинало играть пианино, я умащивался в кресле и наслаждался энергичными, протяжными звуками Баха, Бетховена и того же Чайковского. И великодушно мысленно благодарил маленькую девочку-соседку. Порой меня так переполняли чувства, что я был не в силах сдержать слез, и они тепло катились по щекам, облегчая, заглушая душевные страдания, недомогания. Нина стала для меня драгоценным человеком. Я проникся к ней по-отцовски и по-человечески благодарной любовью. Когда она возвращалась из школы, я встречал ее у подъезда и, обняв за худенькие плечи, провожал до порога. Мы не тотчас расставались. Снизу вверх она смотрела на меня большими голубыми глазами, и в них всплескивалась осененная доверительностью детская веселость. «Ну, пока!» – по-взрослому крепко сжимала запястье моей руки, обещающе-задорно подмигивала длинными ресницами: она знала о моей «слабости»… Я, рискуя покалечиться, по ступенькам соскакивал вниз, врывался в свое жилье. И сверху начинала литься желанная музыка.

* * *

Нина родилась семимесячной. День ее преждевременного появления на свет мне особенно запомнился тем, что был он необычно-странным своими своими резкими переменами. Конец апреля. Землю окатывала лавина лучей. Повсюду зеленела травка, желтели одуванчики. Клены, тополя выпустили на волю медвяные листочки, и в воздухе стояло благостное пчелиное гудение. Так продолжалось до полудня. А потом небо враз помрачнело, подул леденящий ветер, и хлопья снега занавесили, заволокли весь мир. Снегопад. В окно я увидел, как к подъезду подъехала медицинская машина, из нее вышла моя соседка Наталья со свертком в руках. В ту же минуту я выбежал и помог ей подняться на верхнюю площадку. У дверей приостановились. Из оконца в свертке на меня глянули не по-младенчески насмешливые глаза.

– Мальчик?

– Девочка. Не захотела ждать положенного срока.

– Значит, будет любить жизнь.

– А снег… снег валит! На траву, на цветы!

В ее голосе подспудно прозвучала тревога.

Я вышел во двор. Уже опять слепило солнце. Стучали капли. И зелень приметно растекалась.

Девочка росла. Я слышал, как она плакала. Особенно часто по ночам. И когда была гроза. Я пробуждался. То ли от громовых раскатов, то ли от ее плача. Подходил к черному окну, и молнии, словно предостерегая меня от какой-то опасности, жидко хлестали по яблоням, и капли дождя натуженно осыпали стекло.

экспромтом сочинял я колыбельную. И… ребенок замолкал. Я, улыбаясь, закрывал глаза: вот она, святая малютка, счастье родителей и жизни долгой человек… Гроза проваливалась в бездонную темь вселенной. Я ложился и мгновенно засыпал.

Помнила ли Нина своего отца? Работал он телевизионным мастером. Домой приходил всегда под хмельком. И всегда улыбался. С соседями, кроме приветственного слова «Здравствуйте!», никогда ни о чем не заводил разговоров, видимо, чувствуя свое материальное превосходство над ними и будучи чрезмерно забалованным восторженным восклицанием на каждом шагу: «Ах, какой парень красивый!» А то, что он красивый – сущая правда: золотыми дрожливыми кольцами волос осыпано чело, из-под бровей по-есенински озорно и влюбленно взирали на мир синие глаза. Я ему как-то искренне подметил это сходство с гением, и он ко мне заблагоговел, зауважал. И иногда даже уделял мне несколько минут внимания, всякий раз с двусмысленной усмешкой сожалея, что «на заре туманной юности» бросил писать стихи. И, вяло пожав мою руку на прощанье, с пришлепом розовых губ об- ронял: «А то бы, как знать… Второй Есенин появился бы!»

Умер он, можно сказать, по-глупому. Хотя в естестве глупой смерти нет, ибо она во всех случаях – волеизъявление вящей судьбы. Пришел он домой в крепком подпитии. Жена – ругать, кричать! Он закрылся в спальне. Ночью Наталья услышала хрип. Включила свет. Муж задыхался… В легкие попала жидкость, когда его стошнило во сне. По вызову приехал врач, но было уже поздно.

Нет, Нина не помнила отца. Но она несла на себе его картинный облик и загадочную лукавинку в легко появлявшейся на лице улыбке. Без него круто изменилась жизнь в осиротевшей маленькой семье. Наталья нигде не работала. И нужда скоро ощутимо о себе напомнила. Детского пособия хватало только на молоко. Баба стала приторговывать самогонкой. Денно и нощно стучались мужики. Кто сразу расплачивался, кто брал в долг. Иной задерживался, соблазнившись молодой вдовой, выпивали по стопке-другой. А опьянев, в обнимку падали на широкую кровать… Тут же спала девчонка. Как им казалось, несмышленая. А Нина, пробудившись, чтобы сходить на горшок, лицезрела… рядом с собой два сплетенных голых тела. Наталья дважды не занималась сексом ни с кем – таков открылся в ней норов! Череда «охотников» умножалась. Нина, разумеется, была помехой в ее любовных утехах. Но не выпроваживать же ребенка вон за дверь! Баба нервничала, психовала, орала на дочку и частенько ее беспричинно колотила. Почти столько же раз я пытался вразумить взорвавшуюся женщину. В такие минуты Нина подбегала ко мне и мягкими ручонками обхватывала мое колено, плакала и тоненьким голоском умоляла, чтобы я забрал ее отсюда.

Нина росла. Текучее время невидимо для глаз, а все, что живет на земле под его неумолимым воздействием, непреклонно подвергалось тем или иным изменениям. Деревце год за годом превращалось в большое дерево; птенчик за лето взрослел и на крыльях преодолевал тысячи километров. Мать Наталья наконец одумалась, взялась за дело – стала в палатке торговать конфетами и печеньем. Невелик доход, но и он реален, добыт честным трудом.

Нина из подростка превращалась в чудную девушку, училась на пятерки. Любила читать Цветаеву, Ахматову… И я ей подарил свою книгу с автографом. В один из праздников меня пригласили в школу на литературную встречу. Она наизусть очень звучно и эмоционально прочитала мои стихи.

О, если бы так и продолжалось… Но Наталья по неосторожности, необдуманности допустила страшный промах: заняла под проценты большую сумму денег, чтобы открыть свой продуктовый ларек. Задумка провалилась. Бабу облапошили, обобрали белым днем опытные, ловкие, лихие люди. Долг за ней повис баснословный, а чем расплачиваться? Нечем! Между тем проценты набегали! Участились угрозы выбить из нее деньги через суд или посредством физической расправы. Родственники, друзья-приятели, бывшие ухажеры – никто не протянул ей руку помощи. И тогда она решила податься в столицу на заработки.

Нина и я провожали ее на вокзале. Она молча глядела на дочь. Ни слова не промолвила и в ту прощальную минуту, когда поезд дал сигнал отправления. В этот вечер долго-долго слышалась со второго этажа протяжная печальная музыка, по которой было нетрудно догадаться: она плакала…

* * *

– Нина, тебе мать высылает деньги на прожитье?

– Нет. Она расплачивается с долгами. Но мне хватает… – Она горько усмехнулась.

Я знал, что если буду просто так что-то ей предлагать, она не возьмет. А вот по праздникам… Я стал приносить кое-что из одежды и обуви (все было добротное!), оставленное моей уже повзрослевшей дочерью. Что-то из продуктов. Она, смущаясь, благодарила.

Нина стала встречаться с юношей. В первые дни он, покуривая, поджидал ее во дворе на скамейке. Потом в подъезде. Позже уже заходил к ней в квартиру. – Ты его любишь? – как-то спросил я ее.

Она ответила невразумительно:

– Скучно одной…

От нее попахивало сигаретами.

* * *

«Козленочек, когда я уйду из дома, ты никому не открывай дверь!»– мысленно предостерегал я ее. А вслух несколько в иной форме. Не послушалась. Открыла.

* * *

Мороз. Снег. Зима. Маленькая лохматая собачка бегала возле дома, поджимая под себя то одну замерзшую заднюю лапу, то другую. Кто этот безжалостный хозяин? Или хозяйка? Когда «добрые» соседи отравили кота Пунша, то Наталья купила это крошечное существо. Она была смышленее кота и в «опасном» подъезде не задерживалась, а с разбега грудью толкала дверь и выбегала наружу. Она храбро гонялась за котами, умела ладить с бродячими собаками и ласкалась буквально к каждому проходящему человеку. Завидев меня, мотая шелковыми ушами, подбегала. Она вся радостно трепетала, трусливо приседала при касании моем ладони ее косматой головки.

…Лаяла, скулила от холода, звала Нину. Нина не появлялась. Я взял собачку к себе. Покормил. Она запрыгнула в кресло, свернулась калачиком и уснула.

* * *

Парней она меняла с той же «строгой» последовательностью, какой некогда придерживалась ее мать по отношению к избранным сопостельникам. Те, которых я видел воочию, были вполне симпатичны, по-юношески стройны. Что называется, ей под стать. О, сколько же разбитых вдребезги сердец! Почему? Зачем? Но с этими вопросами я не решался к ней обращаться. Даже остерегался. Пацаны из ее окружения по ночам толпились, гомонили, курили в подъезде. На просьбу жильцов, чтобы их не беспокоили, они отвечали хулиганскими выпадами: поджигали газеты в почтовых ящиках, разбивали стекла в окнах, дерзко осклабившись, грозились еще более извращенно расправиться. На вино, наркоту и сигареты требовались деньги. И они пытались в той или иной квартире открыть в дверях замок или к кому-то забраться через форточку. А верховодила, давала наводку Нина!

…И музыка уже не звучала…

* * *

Летом приехала Наталья. Она стояла в окружении соседей и взахлеб хвалила дочь:

– Умничка! Все-то у нее прибрано, чистенько!

Правду она не знала. Да она в ней и не нуждалась.

Они продали квартиру.

Попрощаться со мной Нина не зашла. Вразуми ее, Господь!