Читать книгу По ту сторону меня - Вита Моррис - Страница 12

• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •

– Выглядишь как-то совсем устало, – обеспокоенно заметил Руденко, щуря глаза по ту сторону монитора.

– Всё в порядке, – не совсем честно ответила Васильева, улыбаясь, как и всегда, прохладно и бесчувственно. Не то, чтобы девушка не умела наслаждаться проявлением чей-то заботы… Напротив, в силу своей проницательности, она могла находить утешение в беззаботных мелочах. Просто когда голова её была заполнена чем-то более важным и ответственным, тем, что невозможно было игнорировать, она начинала находить подобные сентиментальные формальности крайне скучными. – Я просто не совсем привыкла к… местному климату. Говорят, плохая погода влияет на состояние человека, в моем случае, видимо, это утверждение производит обратный эффект.

– И правда… питерская погода – именно то, по чему стоит скучать, – заливаясь душевным смехом, главный редактор провёл по лицу широкой ладонью, которая выглядела как-то совсем неестественно в отношении пропорций его тонких предплечий. Вокруг глаз его собрались лучики морщинок, которые, по обыкновению, появляются в зрелом возрасте у людей, не скупившихся на улыбку в молодости. – Чем займёшься?

– Пойду к органам, куда ещё. Местным они ни слова не выдали, остается только на авторитет нашего издания надеяться, – «будто бы он что-то значит», – добавила она про себя.

– Прости, у меня вот-вот совещание… – Андрей Владимирович зашебуршил кипой бумаг, разваленных на столе, – что бы ни случилось, оповещай меня о каждом своём шаге, но если понадобиться импровизировать – действуй, ты справишься. Удачи, и до связи.

Марта и моргнуть не успела, как быстро погас экран. «Импровизировать. Куда уж там», – вновь пронеслось у неё в голове. Главный редактор девушки был одним из тех редких людей, с которыми ей часто и спорить не хотелось, она знала, что как бы они ни пытались – никогда не сойдутся во мнениях. Андрей Владимирович – человек старой закалки, не имеющий привычки к риску и, как часто казалось самой Васильевой, не способный оценить ситуацию «не со своего кресла». Он пытался помочь, всегда пытался. Поэтому она не перечила. Чаще всего.

На главном экране взгляд её случайно упал на иконки контактов и резко изменился с «обычно безразличного» на «редко чувственный». Всё это время девушка знала, что с ней не так, она прекрасно помнила, какой сегодня предстоял день и что сейчас происходит в тысячах километрах от неё. «Юрий Минаев». На фотографии было всё тоже улыбчивое и беззаботное лицо. Он во всём старался найти плюсы, всегда, несмотря на свою доверчивость и простоту, старался помочь всем. И у него получалось. Помочь Юрий мог всем, кроме себя. С этой задачей справлялась Марта: берегла, как могла, его чистоту от грязи снаружи. Но в этот раз не смогла. Или не захотела? Она любила его, любила той любовью старшей сестры, которую не был способен проявить к нему ни один человек на свете. Возможно, всё это лишь оправдания, ведь она всегда способна была его переубедить, всегда предостерегала от ошибок. И даже сейчас, сидя в проклятом городе, скованная собственной гордостью, не в состоянии ничего сделать… Васильева могла думать лишь о свадьбе, лишь о том, что подожми она ещё немного, останься… всё стало бы как прежде.

– Марта, голубушка! Мы вас к завтраку не дождались, так уж обед стынет! – раздражающий хриплый голос ворвался в голову девушки, отвлекая от грустных мыслей. Васильева трижды выругалась: «Голубушка… какой там 19-ый век. Средневековье, мать его…»

Многозначительно выдохнув и запихнув голые ступни в привезённые из дома тапочки, она не спеша побрела к лестнице. Каждый шаг отдавался таким скрипом, что у Марты непроизвольно ёкало сердце каждый раз, когда она ступала на особо расшатанную ступеньку. Пахло из кухни довольно приятно, весь нижний этаж был окутан духотой от свежеприготовленной еды.

– Проходите, присаживайтесь, милая… мы должники ваши, если пожелаете ещё и завтрак, всё будет, – принялась суетиться хозяйка. На столе уже красовались три полные тарелки какого-то супа: две по краю, одна во главе стола. София уже занимала место сбоку, поэтому, очевидно, главная порция предназначалась журналистке. – Я вот только знать не знаю, что вы любите. У нас кухня-то простая, незамысловатая…

– За это не переживайте, Людмила Прокопьевна, в еде я не сильно прихотлива, – с той же холодной ухмылкой как-то чересчур вежливым тоном проговорила Васильева, занимая приготовленное ей место. – За завтрак тоже. Мне привычнее не есть по утрам вовсе.

– Что же вы, как так… – хваталась за голову хозяйка, раскладывая хлеб и ложки. – Поэтому и худенькая такая! Как ещё мамка моя говорила покойная: «Деточка, ты такая худенькая, что скоро между дождевых капелек проходить сможешь!»

Не оценив то ли шутку, то ли колкое замечание, Марта только кивнула. Она вновь обратила своё внимание на дочь Людмилы Прокопьевны. Солнечный свет, льющийся из окна, неожиданно ярко подсвечивал её светлые, заплетённые в длинную косу, волосы. Тем временем женщина села, подала руку Софии, а затем протянула свои крючковатые пальцы и в сторону журналистки. Последней понадобилось время, чтобы с бегающими зелёными глазами попытаться понять, что происходит.

– Простите меня, конечно, но не то, чтобы…

– Молитв не знаешь? – неожиданно звонко воскликнула хозяйка, странно изгибая лицо, от чего шрам на её щеке приобрёл ещё более неприятный вид.

– Нет, вы меня не поняли… я в принципе… – нервный смешок выскользнул из груди Васильевой, чем она заслужила ещё более косой взгляд в свою сторону. Воздух резко потяжелел, а в комнате стало так тихо, что без труда можно было услышать тиканье настенных часов, висящих на втором этаже.

– Матушка, – сильнее сжав пальцы матери, София смогла разорвать неудобную паузу. Людмила Прокопьевна переключила своё внимание на дочь и, закрыв глаза, принялась бормотать свой молебен.

Марта была в тот момент как никогда благодарна новой знакомой. Трапеза несколько минут продолжалась в молчании. То и дело стучали ложки, а часы продолжали действовать на нервы.

– Мне бы хотелось уточнить, – осмелилась начать беседу журналистка, – если не ошибаюсь, Софья и София – совершенно разные имена, принадлежащие отличным языковым группам.

– София, на греческий манер, – не поднимая глаз со дна тарелки, ответила хозяйская дочь, – как столица.

– Как святая мученица, – учтиво поправила её мать, делая акцент на последнем слове. – Вы, Марта, на неделю у нас задержитесь. Дела какие, если не секрет?

– Вы же знаете, что я журналистка, – недоверчиво поведя бровью, Васильева вновь приблизила себя к неловкой ситуации. – По-моему, очевидно, что в вашей… в вашем городе может привлечь столичную прессу. Убийства, конечно же.

На этом краткий диалог подошёл к концу, тарелки опустели, София вызвалась вымыть грязную посуду, а Людмила Прокопьевна непривычно молчаливо вразвалку покинула комнату. Чувствуя лёгкое напряжение, однако решив, что всё прошло не так уж и плохо, журналистка осталась за столом, чтобы задать новой знакомой пару нелепых вопросов.

– У тебя волосы цвета песочного блонда, натуральные?.. глаза насыщенные, фиалковые… никогда такого не встречала. Редкие явления, – по привычке начиная издалека, Марта заодно решила утолить свой интерес в отношении ни сколько произошедшей неловкости, сколько личности хозяйской дочери.

– Обычные русые волосы, обычные серые глаза, – вытирая последнюю тарелку, неловко отвечала София, – вы ошибаетесь.

– Нисколько, – возразила Васильева, оценивающе поглядывая девушке в спину, – у меня есть вкус… на такое.

– Вы могли бы больше не поднимать тему предмета вашей работы? – звук воды резко исчез, а кран грохнул так, будто готов был вот-вот взлететь со своего места.

– В чём проблема? В излишней религиозности твоей матери? Она сама задала мне прямой вопрос…

– Пожалуйста, – развернувшись, София вновь врезалась в глаза Марты, вызывая у той ещё большее удивление, чем утром. Различие составлял лишь более глубокий неподдельный интерес журналистки, который она, впрочем, привыкла гасить по мере появления.

– Не хочешь говорить – право твоё, – ловко переигрывая фразу, Васильева настойчиво решила поставить собеседницу в тупик, – вот только, боюсь, незнание не спасёт меня от новых инцидентов. Напротив, я могу нечаянно сделать лишь хуже.

– Мы раньше не занимались подобным бизнесом, – прикусывая выпуклую губу и снова куда-то ускальзывая глазами, хозяйская дочь готовилась произнести что-то тяжелое. Марта лишь поудобнее устроилась на стуле, закинув ногу на ногу, она принялась наслаждаться сладким ожиданием. – Вы – наш первый клиент, поэтому заранее просим прощения за неумение с вами правильно обращаться…

– К делу, – нетерпение Васильевой разгоралось сильнее и сильнее. Долгое вступление лишь добавляло дров в эту топку.

– Комната, в которой вы сейчас находитесь, некогда принадлежала моему брату… Арсению, – с каждым словом голос её будто черствел, становясь всё более и более отстранённым, – единственному сыну матери. Для всего мира же – второй жертве, как принято его у вас называть, «музыкального маньяка».

Марту будто ударили её же безразличием. Выражение лица журналистки приобрело ошеломлённый характер, а губы и вовсе раскрылись в недоумении, – прости… правда, извини, я не могла и подумать…

– Извиняйся перед своим работодателем, раз даже не навела справки о жертвах, – блондинка впервые обратилась к журналистке на «ты», – у меня же просить прощения будешь, когда найдёшь этого зверя.

– Я всё понимаю, но не то, чтобы поиск преступника входит в мои обязанности, – с тем же потерянным видом ответила Васильева. – Этим скорее занимается полиция.

– Брось, все мы знаем, чем они там занимаются, – горькая усмешка отразилась на лице Софии, раскрывая девушку в новых, неожиданно непривычных красках, – ты – другое дело. Недаром журналистов называют ищейками. Будь у меня твои знания, навыки и ресурсы… если в тебе и правда нет ни капли человечности, подумала бы хоть о перспективе печати статьи, впервые раскрывающей имя убийцы. Ты разве не за этим приехала?

Поспешным шагом, тяжесть которого заставляла ветхие стены подрагивать, блондинка покинула комнату, будто случайно зацепив плечо распластавшейся на стуле Марты. Журналистка сидела, не шелохнувшись.

– Не за этим, – тихо прошептала она.