Читать книгу По ту сторону меня - Вита Моррис - Страница 2

Шёл, по ее подсчётам, пятый или седьмой, а может быть, уже десятый подряд пасмурный день – кто их вычислит! Разве что синоптик, да и тому это особо ни к чему. Затяжные ливни указывали на то, что Петербург вновь поглотила властная беспросветная осень. У входа стояли ещё не просохшие от влаги зонты всех цветов радуги. В редакции как обычно и яблоку негде было упасть: тут и там толкались многочисленные рабкоры, которые, облачённые в свои белые воротнички, напоминали скорее банковских клерков. Тут и там разлетались материалы будущих статей, не переставали стучать клавиши, а вся эта толпа, состоящая из толкучки и суматохи, представляла собой, как писал Маяковский, пестрошерстую быструю кошку: она то резко исчезала, то вновь возникала из ниоткуда. Помещение, казалось, уже пропиталось запахом терпкого свежезаваренного кофе. Старенький автомат то и дело трещал, прыгал, заикался, доставая новые и новые картонные стаканчики для ожидавших новую порцию энергетика. Латте, капучино, эспрессо, американо… Вопли бедной кофемашины прекращались лишь тогда, когда заканчивалась бумажные сосуды – тут слышались вопли уже недовольных клиентов, а затем всё снова возвращалось на круги своя. И так каждый день.

За низеньким письменным столом у окна, плотно задернутого жалюзи, сгорбившись, сидела ещё совсем молодая девушка, без году неделя студентка. В марте исполнилось ей двадцать три, хотя все, кого ни спросишь, давали не больше восемнадцати. Растрепанные волосы, сверху опоясанные шарфом, болтались до плеч. Устремив взгляд в центр экрана, она покусывала нижнюю губу, периодически отбивая по столу нервный ритм тонкими юркими пальцами. Внезапно девушка остановилась и, осознавая, что получит новый выговор за нерациональное использование бумаги, скомкала и отправила очередной черновик в мусорное ведро. Смятый лист вначале замер, а затем, не найдя себе места, плавно, словно нож по маслу, выкатился оттуда в небытие. Впрочем, молодую работницу это уже не особо волновало. Потянувшись на стуле, она слегка отодвинула жалюзи и будто впервые выглянула в окно. Там, нелепо стряхивая накопившуюся влагу, в поисках пищи бродил бесхозный кобель. Внезапно коротенькие лапы его не выдержали, и он, ворчливо тявкнув, распластался на мокром асфальте, показав что ни на есть страдающее выражение морды. Девушка невольно улыбнулась. Обыденные вещи часто забавляли её. Но стоило подтянуться поближе к запотевшему стеклу, как ножки стула поехали и…

– Васильеву сюда, быстро! Чёрт бы её побрал… – рычащий голос главного редактора, вдруг возникший из телефона секретаря, прогремел на всё помещение. Кошка замерла, в то время как из—под стола медленно поднималась растрепанная голова, окруженная липкими взглядами и тихими ухмылками своих коллег. Неловко улыбаясь и потирая ушибленное бедро, девушка поднялась, опустила свой взгляд и неохотно откликнулась на зов шефа, кабинет которого, как бы случайно, нарекла дочерней резиденцией Люцифера.

• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •

– Уже поняла, что я сейчас сделаю? – насупив брови, разочарованно спросил хозяин адского помещения, исподлобья вглядываясь в немой силуэт тихо вошедшей девушки.

– Догадываюсь, Андрей Владимирович, – робко ответила подчинённая, оценив глазами свою разорванную статью. Сдержанно вздохнув, она принялась наблюдать за тем, как остатки её трудов безжалостно пожирают языки пламени, оставляя лишь серый пепел на дне кружки начальника.

– Ты знаешь, что я могу понять и простить многое, – немного смягчившись, нерасторопно произнёс Андрей Владимирович, рывками вытряхивая остатки статьи в урну, – но это… Васильева, неужто ты решила, что твоё мнение по поводу мэра гораздо авторитетнее результатов судебного расследования?

– Я лишь пыталась открыть глаза на правду, – округлив глаза, наивным голосом девушка начала отчаянно отстаивать свою позицию. – Из бюджета пропали несколько миллионов. Он купил их, купил их всех. Прокуроров, присяжных, судей… это ясно каждой собаке на углу.

– Довольно! – стол главного редактора, а затем и весь его кабинет содрогнулись от удара твёрдого кулака. И только предмет его агрессии, Васильева, сохранила спокойствие и полную непроницаемость. – Не нам и не здесь критиковать высшие инстанции. Твоей задачей было освятить событие, а не искать мнимую справедливость и вызывать скандалы. Мы не какая-то жёлтая газетёнка.

– Абсурд. Разве не так называется наша газета? «Справедливость», – возразила журналистка, делая несколько уверенных шагов вперёд. Взгляд её зелёных как цветущее море глаз встал Андрею Владимировичу поперёк глотки. – Всю свою жизнь я искала только её. Однако повсюду снова и снова вступала лишь в лицемерие, ложь и пафос. Вы никогда не узнаете, сколько счастья стоит отбросу наконец—таки найти цель, выбраться из всей этой гнили, достичь хоть чего—то. У меня была мечта доносить до людей правду. И, похоже, она такая же несбыточная как остальные.

– Это всё, конечно, очень душещипательно, Васильева, но твои иллюзии всегда будут твоими, – морщины на лице главного редактора внезапно углубились. В свой пятый десяток он выглядел гораздо старше. – Если бы не та программа по распределению, ты никогда бы сюда не попала. С твоим стремлением дома сидеть да книжки строчить. Пойми уже, кем бы мы ни были, всегда есть кто—то выше, тот, кто схватит за горло, а о тебе потом и памяти не останется, – голос его померк, в кабинете воцарилась скрипучая тишина. – Мы с тобой работаем в убыток, Васильева, будь на твоём месте кто—то другой – давно вылетел бы. Мне жаль тебя, мороз по коже как представлю, что ты можешь там натворить снаружи, но нет у меня пути иного.

– Вы меня увольняете? – с горькой усмешкой закончила за него девушка.

– Хуже, – Андрей Владимирович вновь замолк, с болезненным выражением лица вглядываясь в стиснутый в пальцах печатный лист. Отводя от него поблекшие от времени глаза, он горько вздохнул. – Я просил у руководства дать тебе второй шанс, но это… не знаю, как смогу жить с тем, что отправил тебя туда. Ты ведь слишком глупа, чтобы отказаться.

Журналистке потребовалось какое—то мгновение, чтобы выхватить бумагу из рук расчувствовавшегося начальника. Там чёрным по белому красовалась вырезка из недавно взорвавшей всю Россию сводки:

«Сентябрьское происшествие наделало шуму вокруг небольшого города в Пермском крае. Чайковский, названный в честь великого классика, оказался эпицентром леденящих кровь событий. Накануне здесь произошли два жестоких убийства. Жертвами стали молодые мужчины возрастом не старше двадцати пяти лет! Полиция отказывается от каких—либо комментариев, известно только, что тела были ужасно изуродованы, а на лбах жертв вырезано зашифрованное послание: „ИК“. Продолжатся ли убийства? Кто станет следующим? Несмотря на единичность случаев, определяется почерк убийцы. А пока журналисты пытаются разговорить правоохранительные органы, в сети уже бытует термин „музыкального маньяка“…»

– Каковы мои альтернативы? – ненадолго прикрыв глаза, невероятно прохладно спросила девушка.

– Либо делаешь из этого бомбу, либо… – всегда сухой и строгий главный редактор отвел от подчиненной глаза, которые приобрели невероятно страдающее выражение. Сердце его сжалось. Оно готово было остановиться. – Командировочный у меня, но это слишком опасно. Поезд в воскресение, у тебя есть время до завтра, но провести неделю в аду… на передовой… я прошу тебя. Прошу, обещай мне подумать дважды.

Она лишь молча направилась к двери. Топот каблуков разрезал в очередной раз повисшую над ними тишину, отдаваясь трезвоном в разболевшейся голове Андрея Владимировича. Журналистка уже повернула ручку двери, готовясь выйти, как он добавил:

– Марта, – имя её развеяло туман в его голове, – всегда было интересно, почему тебя так назвали?

– Потому что нашли в марте, – с надломом ответила девушка, оставляя своего начальника в полном одиночестве.