Читать книгу По ту сторону меня - Вита Моррис - Страница 9

• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •

Шум стучащих колёс вагона радикально мешал девушке сосредоточиться на строчках, которые всё сильнее дробились сначала на отдельные разрозненные слова, а позже и вовсе на буквы и знаки в её туманном сознании. Завидев номер страницы – семнадцатый, Васильева вдруг осознала, что не помнит не просто сюжета книги, а даже её названия. Плюнув на всё, она откинула печатное произведение куда-то в сторону. Мысли её тогда были забиты вовсе иным. Робость или животный страх перед неизвестным, ожидание чего-то нехорошего или же ужасного… не шёл из головы и разговор с Морозовым. Людям свойственно снова и снова прокручивать детали давно завершенных или так и не случившихся бесед, старых или предстоящих: осмысливать их, понимать, что можно было сказать покрепче или же готовить предстоящую речь. Васильева едва могла вспомнить времена, когда она жалела о своих поступках, но не сегодня. Странное, прежде незнакомое чувство овладевало ею, приводя в тяжелую задумчивость, чувства тревоги и волнения не давали покоя. Она, человек, который с лёгкостью мог похвастаться полным самосознанием, вдруг осознала, что что-то упускает. А она ненавидела что-то упускать. Старый знакомый не стоил тех эмоциональных волнений… или же стоил прощения и понимания? Неважно, ведь разговор давно ушёл, и что бы ни оказалось наиболее справедливым – поступила журналистка, по её же непоколебимому мнению, нерационально.

Впрочем, рассуждения Васильевой, как уже ранее повелось, были прерваны. Дорога на тот момент длилась порядка несколько часов, однако всё то время соседние места в купе её пустовали. Разбитая дверка легонько дернулась, а после едва не слетела с петель. В проходе показался мужчина преклонного возраста, давно дедушка – одним словом. Убитые замшевые брюки и таксистская шапка указывали на то, что человек он был простой, без заморочек. Марта помогла ему с вещами: огромный черный чемодан, весь потрескавшийся, он побывал явно не в одной поездке. После того, как сумка оказалась под сиденьем, мужчина натружено выдохнул, отблагодарив девушку покорным кивком.

– Ах, совсем выдохся с этими… авось подохну скоро, да даст Бог, не придётся больше гоняться, – как-то неуверенно махнув потрясывающейся рукой, он плюхнулся на мягкое сиденье, поникнув лысеющей головой.

– Что же вы так говорите… часто ездите в поезде? – журналистка была не против разговора с попутчиком: ей хотелось отвлечься, да и, подобно опытному специалисту, она взяла в привычку искать новую информацию всегда и везде.

– Да, внучка, к детям гоняюсь всё… тудымы—сюдымы, – мужчина принялся забавно рисовать пальцами прямо по воздуху, вероятно, пути своего перемещения, – осточертели так городишки эти, Москва, ишь город, бесы одни кругом. То-то раньше как хорошо было… в родном посёлке живи и радуйся, ничего не нужно, а сейчас все едут и едут куда не следует. Да и туда бесы эти проклятые добрались уже.

– Откуда будете, дедушка? – Марте приходилось нарочито повышать голос, так как проблемы со слухом у её собеседника казались очевидны. Сам он говорил очень громко, а прислушивался, с замиранием сердца прикладывая огромную ладонь к ушной раковине.

– Так с Чайки я родом, с Чайковского, с самого основания. В 50-х станцию строили там, да вот и прижился, – упоминание города, в который Васильева направлялась, частично её успокоило. Всё-таки живёт там кто-то, дышащий и тёплый. – И его захватили бесы проклятые… я старый, кому нужен уже, да и то боязно бывает. Вот, съехал на дачу верстах в десяти оттуда старушки своей покойной, царство ей… там, вроде, и веселее, и спокойнее.

– Я вот туда и направляюсь. В Чайковский, – как-то вяло и заведомо неутешительно прошептала девушка, дабы спутник её не услышал. – Что рассказать о городе можете? Милый, наверное.

– Ой, право, как на допросе. Успокаивал он мою душу раньше, а ныне… бесы проклятые, – сплюнув, мужчина в очередной раз с ненавистью и даже яростью в слабеющем голосе произнёс своё прижившееся ругательство. За окном давно стемнело: звезды заволокли мрачные тучи, а в слабом свете ламп вагона рассказ путника звучал натурально зловеще. – Гиблый этот город стал, опасный… не езжай туда внучка, никогда не езжай. Люди шепчут, сам дьявол к нам явился, сам сатана… спаси Господи.

Дедушка трижды перекрестился, что-то бурча себе под нос – на этом диалог их прервался. Марта продолжила чтение книги, называнием которой так и не поинтересовалась, однако в этот раз хотя бы чуть-чуть углубляясь в смысл рассыпающихся строк. Вскоре купе начало разрываться от оглушающего храпа мужчины, но Васильеву это нисколько не волновало. Вытянувшись на койке, она сложила руки под голову. Лунный свет плотно облепил её лицо, словно кто-то пытался снять с него гипсовый слепок, посмертную маску. Спать девушка и не собиралась, к тому же, мрачных и обнадеживающих мыслей в голове только прибавилось. Она не могла бороться с ними, не могла изгнать… точнее, не только потому что не могла. Марта и не хотела этого делать. Глупо изображать из себя никому не нужного героя, ведь страх – не признак слабости, страх – признание человечности и осмысленности. Только недалёкий или обманывающий себя самого человек убедит себя в его отсутствии.

Наутро дед Иван – так, оказалось, звали ночного собеседника девушки, обнаружил пропажу своей пачки табака. Вычитывая из газеты новость об исчезновении какого-то машиниста прямо в центре города, от негодования он вытягивал по-настоящему страдающее лицо. Васильева, конечно, согласилась помочь мужчине в никотиновой жажде – ей-то уж она была хорошо знакома, вот только найти собственные сигареты оказалось не так просто. Пачку, что когда-то была в куртке, Марта давно докурила, поэтому пришлось лезть под сиденье, дабы достать свою сумку. В месте для багажа хранилось столько пыли и грязи, что девушка даже невольно чихнула. Дно безнадежно было испачкано, вот только журналистку насторожило красное пятнышко, образовавшееся на боковом кармане. Она как-то подозрительно проскользнула по нему пальцами, но большого значения не придала – след от краски, чей-то помады, мало ли что может быть. В поисках заветного блока Марта откинула небольшой штатский ноутбук, что валялся сверху, приподняла некоторую одежду, но вместо сигарет обнаружила какой—то чужеродный, неизвестный ей до этого свёрток. То был кусок самой обычной материи, в которую, вероятно, оказалось что—то обернуто. Васильева напрягла память, но так и не смогла убедить себя в том, что видела его прежде. Девушка повернула сумку к свету и вдруг заметила на ней новое пятно уже на внутреннем кармане, аналогичное тому, что находилось с внешней стороны. Неприятная гипотеза обняла её разум. Первым импульсом было развернуть свёрток здесь и сейчас, но какое-то нехорошее и даже пугающее предчувствие сжало ей грудь.

Недолго думая, Васильева схватила подозрительную находку больше на рефлексе, сохранившемся с отрочества, нежели обдуманно и, расталкивая ворчащих пассажиров, юркнула в уборную, предварительно опередив полную женщину, находящуюся во главе очереди. Ворвавшись в туалет, Марта мгновенно отбросила тряпку на металлическую раковину и с ужасно испуганными глазами уставилась на неё. Ткань была пропитана кровью, точно, кровью… такой густой и тёмно-багровой. Журналистка не смогла ни вздохнуть, ни двинуться. Послышался настойчивый стук в дверь, но девушка не могла обратить внимание и на него. Только подсознательное предчувствие, опасность быть раскрытой всё-таки заставили её двинуться с места. От удара о раковину край ткани открыл её взору фрагмент содержимого. То была рукоятка чего-то. И Марта знала чего, но была слишком ошарашена происходящим, чтобы понять, что трогать её точно не стоит. Преодолев, казалось бы, невиданную преграду внутри себя, Васильева протянула прозрачную дрожащую руку к ужасающей правде. Новые удары в дверь, дополненные бесцеремонными ругательствами, на этот раз подстегивали её. Она прикрыла глаза и, сделав последний рывок, коснулась рукоятки, но, дернувшись от очередных резких звуков из коридора, сразу отпустила неизвестный предмет. Металл отразил отблеск утреннего солнца, нож с окровавленным лезвием с грохотом скатился на дно раковины. Журналистка подняла объятые страхом глаза, но не узнала своего отражения.

– Девушка, освободите помещение, скоро санитарная зона, не вынуждайте открывать его ключом… – то был уже голос проводницы. Он как-то притуплялся собственными словами Марты в её же собственной голове: «Отпечатки, я оставила свои отпечатки… его нужно уничтожить, убрать, спрятать, вынести, уничтожить… отпечатки, там мои отпечатки…». Разум тщетно пытался взять верх, эмоции слишком затмили его, прижали, заставили выдохнуться. Колеблясь всем телом, теряясь в пространстве, девушка окончательно распахнула свёрток. На размякшей от пряной жидкости бумаге печатным почерком значилось:

«Что скрывается за тёмной стороной, Марта? Ты заслуживала большего. Гораздо БОЛЬШЕГО.

Твой преданный благодетель»

Казалось, что она тогда окончательно покинула этот мир, что каждая частичка её растворилась в воздухе, будто Марта Васильева никогда не была и не существовала вовсе. В глазах потемнело, когда она распознала кольцо, лежащее на вымокшей записке. Это было обручальное кольцо Морозова.

– Я захожу! – в замочную скважину что-то проникло, что-то проникло тогда и внутрь журналистки. Это что-то вывело ее из ошеломления, помогло завернуть нож обратно, вытереть капли крови и, как ни в чем не бывало, спрятать его под кофту. Когда в уборную проникла проводница, вопросительно взглянувшая на девушку, Марта, хоть и хотела что-то ответить, не смогла проглотить комок, застрявший в горле. Будучи не в состоянии скрыть тревогу, Васильева лишь опустила глаза и, едва стоя на ногах, побрела в сторону своего купе.