Читать книгу Житомир-Sur-Mer. Паломничество Негодяя - Владимир Д. Дьяченко - Страница 10

Музыка затихла. Вновь мы ее услышали, когда были уже в коридорах. Звучали скрипка, флейта и клавесин. Бах. «Концерт ре-мажор», – сказала Литера. Осторожно подошла к двери. Приоткрыла. Заглянули в зал. Покачала головой. Войти во время репетиции танцевального фрагмента…

Оттуда, где мы встали, было хорошо видно сцену. Перед сценой в оркестровой яме было пять или шесть музыкантов и дирижер. На сцене в неклассических позах замерли три танцора. Два парня в просторных светло-коричневых брюках разной длины и футболках такого же оттенка не по размеру. На девушке бесформенная прозрачная туника цвета сухого вулканического песка, существующая на ней шлейфом ее движений.

Олимпия сидела в проходе, пятый иди шестой ряд. Плечи, голова, шея – очертания в полутьме. Эбонитовый бюст Будды в храме его имени и религии.

В полной тишине Будда обозначил движение головой. Девушка ожила. Оставила своих партнеров, поставленным балетным шагом прошла, взошла, снизошла к рампе. Остановилась на краю оркестровой ямы, нависла над ней, как над пропастью. Мой взгляд на девушку перехватила фигура привставшего ей навстречу флейтиста. Не отводя глаз от балерины, он тянулся к ней всем телом. Отсчет тактов только угадывался. Один, два… Короткий осторожный вдох флейтиста, дирижерское благословление, и девушка заворачивается в танец. Одновременно начинает звучать флейта. Полное ритмическое повторение. Отражение движенья в звуке и звука в пластике. Повтор эмоциональный, какого разумом не отследишь, но чувства помогают уловить это нечто. Затем включается скрипка, и с ней оживает один из парней. Тут же клавесин – и второй танцор подхватывает «импровизацию» первого с полуначала. Скрипка и флейта зазвучали в унисон – девушка и парень в разных концах сцены синхронно исполнили одно и то же сочетание движений. Скрипка отстала, повторила фрагмент мелодии через такт после флейты, и парень повторил движения девушки с тем же отставанием. Флейта приостановилась, позволила скрипке догнать себя, и девушка с парнем вновь становятся тенями друг друга. До тех пор, пока в их мелодию не вплетается клавесин и, соответственно, третий танцор. Теперь они вместе, но совсем не надолго, три-четыре такта. И снова расставания-встречи – в тактах, в мелодиях, в паузах. Гроздья переходов, которые не заметишь скользящим взором. Твой взгляд должен быть собран и сосредоточен. Ты должен быть как трюкач, готовый поймать пущенные в него стрелы. Расслаблен, чтобы движения были легкими, быстрыми, но та группа мышц, что перехватит стрелу, в тонусе. И это было. И это было чума! Это было отпад и круто. Никаких класс, чудесно, несравненно или великолепно. Фрагмент закончен. Музыка умокла. Из-за кулис показалась Балерина. – Зачет, – продолжил я в уме комплементарный ряд.

А невозмутимый Будда тем же моментом становится импульсивным Зевсом. По залу заметались молнии, загрохотали громы. Древнейшие инструменты наведения сценического лоска и глобального миропорядка. Балерина встает к танцорам молчаливым громоотводом. Рядом с их шумным дыханием и испариной усталости на лицах. Урок отражения разящих молний. Балерина замечает меня и Литеру. Кивает Олимпии в нашу сторону. Олимпия оглядывается. Молнии погасли, громы заглохли. Олимпия теперь Афина.

– Не понимаю, – говорит Афина. Укороченные темные джинсы, безрукавка с капюшоном за плечи. Поверх распахнутая шерстяная рубашка в широкую красно-черную клеть. Глаза… Бронзовый щит гоплита в фаланге о двух воинах. Литера указывает на меня:

– Это…

– Я поняла.

На мне Олимпия держала взгляд не более двух секунд. Ей хватило, чтоб оценить и собрать впечатления во мнение. Олимпия полностью доверяет интуиции, быстро соображает, опережая любое мышление. И, как всякую быструю машину, на крутых поворотах диалога ее заносит. Поэтому она все время отстает от рассуждений собеседника и потому предпочитает монологи. Как любой режиссер. Позже я понял: с ее мыслями можно играть, как с котенком и привязанным к нитке бантиком. Реакции Олимпии быстры, но она вечно ошибается с направлением. Правда, дураком при этом чувствует себя не она, а собеседник.

Теперь смотрит с вызовом, как все люди, выбравшие судьбу выставлять напоказ себя или свои творения. Вызов – маска! Арлекина, Ланселота, венецианского дожа. Венецианского мавра. Золотая Маска театральных вершин, посмертная маска поэта. За разными масками прячут разные чувства. От страха непризнания до мольбы о ровно той степени восторга, чтобы не принять его за лживое преувеличение.

– Ваша репетиция позже. Вечером. Тогда и поговорим.

Рыжая внешность англичанки из романов Агаты Кристи. При том что Олимпия совсем не рыжая. Худое лицо, широкий лоб, шея длинная, но не слишком. Подбородок не так уж скошен, но впечатление, что она британка, остается. Тяжелая пряжка ремня под расступившимися полами рубашки почему-то навела на мысли о Beatles. Эленор Ригби, нашедшая свое место, призвание, возможно, счастье на противоположном конце Европы. Она замужем, у нее взрослый сын. Афина, Зевс, Будда, Олимпия… Замужем.

Достается и Литере.

– Ты же знаешь, посторонние на репетиции мне мешают.

Литере хватает ума и самоуважения не спорить, даже не отвечать. Хотя, я уверен, она впервые слышит о таком требовании.

Да, Олимпия – котенок. Кто-то говорит, понты, я говорю, грозный котеночек, рык колибри. Ее игры и вызовы – декорации. Она сама убирает их. Когда надоедает играть. В эту игру. Но есть же игры, в которые она, как и все мы, играть никогда не перестает.

Мы выходим из зала под Баха. Ре-минор, я помню.

– Еще вам надо зайти к директору, – говорит Литера. Я усмехаюсь, еще… – Нет-нет, – смеется в ответ. – Там безопасно.

У нас с ней тоже игра. Та? Или какая другая? Не ясно.

Как не хотел он туда идти! Не хотел… Родители собирались провести время со своими друзьями, а что ему там делать? У этих друзей единственный ребенок – девчонка. Ей тоже пять лет, как и ему. Это значит куклы, медвежата, кроватки, домики, никаких машин, пистолетов и, естественно, футбола. С ней даже подраться не получится.

В первую же минуту знакомства, едва его и ее родители по очереди назвали имена своего единственного чада, она схватила его за руку и потащила к себе в комнату.

– Пойдите поиграйте, – мимоходом благословили родители.

«Наверняка, в прятки», – подумал с досадой. А во что еще? Она же девчонка.

Как только они остались одни за закрытой дверью, она обернулась к нему. Ее глаза вдруг распахнулись так широко, что кроме них уже ни на что невозможно было смотреть. Все так же держа его за руку, она с радостной широкой улыбкой заявила: – Пошли под кровать! – и первой нырнула под полог покрывала с оленями.

«Даже в прятки играть не умеет», – мелькнула мысль, но решительность девочки, ее уверенность, что мальчишка не откажется от приглашения, произвели на него впечатление. Затея показалась неожиданной, очень странной и потому страшно интересной. Он охотно, как был, в выходном костюме, полез за ней под ее большую, совсем не детскую кровать.

Под кроватью оказалось удивительно просторно. Удобно согнувшись на бок, она прислонилась спинкой к стене и нетерпеливо ждала в своей полутьме, пока он подползет к ней на коленях. Едва он устроился перед ней, так же склонившись на бок, как она кратко выпалила «давай», схватила его руку и потащила ее под свое короткое задравшееся платье. Он не успел даже удивиться, как она сунула его ладонь под резинку своих трусиков. Ладонь коснулась живота и заскользила вдоль мягких теплых неровностей между ее тоненьких бедер. Пальцы удивительно совпали с холмиками и впадинками между ног девочки, как будто были созданы специально для этого путешествия. Но дальше все произошло еще быстрее. Не дав его ладони освоиться в только что открывшемся ему восхитительном мире по ту сторону девчоночьего белья, она выдернула его руку на поверхность своей одежды, оттолкнула ее в сторону и, громко хохоча, стремительно выползла из-под кровати. Он тут же последовал за ней. Теперь, сидя на коленях на полу возле кровати, друг против друга, они хохотали вместе. Она громко, закинув голову, как от восторга, он – за компанию, вообще не понимая причины такой отчаянной веселости.

В комнату заглянули родители.

– Что тут у вас?

– Ничего. Играем, – коротко ответила девочка с очаровательной беззаботной улыбкой.

– Вот, – сказала мама с ласковым упреком, – а ты не хотел идти.

Родители, явно довольные, что их впервые увидевшие друг друга дети так быстро нашли общий язык, вышли, закрыв за собой двери.

– Пошли снова, – увлеченно сказала девочка. И точно так же, как в первый раз, невероятно распахнула глаза. А потом так же, не дожидаясь ответа, на коленях поползла под кровать. Но теперь он разглядел то, на что раньше даже не обратил внимания. Последних стражей ее воображаемой невидимости. Занавес над ее тайной тайной. Ее белые трусики под коротким платьем. И как они облегали те места под ними, на которых минуту назад лежали его пальцы.

Они так же встретились под кроватью, и она снова схватила его за руку и снова затолкала под свою резинку. Но на этот раз в нем проснулся исследователь, зная маршрут экскурсии, он попытался задержаться на холмиках, обследовать их, возможно, сделать какие-то важные открытия и даже находки, но девчоночьи игры непредсказуемы, непоследовательны, нелогичны. Никаких открытий – она опять выдернула его руку и, сверкая своей затянутой в белое попкой, полезла из-под кровати. И снова, сидя на полу, она хохотала ему в лицо, как будто только что сыграла с ним в самую удивительную, самую интересную и самую захватывающую игру в мире. Глядя на ее сияющее лицо, он вдруг тоже рассмеялся. На этот раз не за компанию, а честно, с огромной, ни с чем не сравнимой искренностью, и в этот момент подумал, что только что сделал нечто гораздо более важное, чем любое открытие – узнал, девчонки живут в этом мире совсем не для того, чтобы на них злиться. За их непонятливость, бестолковость и трусливость. И совершенное неумение играть в футбол.

Дальше был обычный вечер. И они были обычные дети. Догонялки, лото, конфеты, стихи на табурете, губы, коричневые от шоколада, и лишь иногда… Как бы хотелось продолжить эту фразу флером романтического подтекста. Но никакого «лишь» и никакого «иногда» больше не было. Были обычные развлечения обычных детей, никогда не путешествовавших друг в друга.