Читать книгу Житомир-Sur-Mer. Паломничество Негодяя - Владимир Д. Дьяченко - Страница 3

Ночь. Двадцать два узла с половиной. Апрель. Четверть луны над морем. Мы столько знаем о «Титанике». Как он тонул, какие звуки изрыгало его инженерное нутро, как гибли люди. Знаем, какую музыку играли на палубе музыканты и на каком аккорде ее заглушил океан. А что в это время делал Айсберг? После того, как в него врезался чужеродный металлический монстр, перегруженный обреченными судьбами? Ведь он никуда не пропал. Не развалился, не утонул. Был где-то совсем рядом. Синяя ночь, апрель, четверть луны над холодным морем. Наблюдал трагедию? Или просто продолжил свой путь? Молча, с достоинством поплыл дальше. Не оглянувшись. Ноль внимания. Ноль эмоций. Ноль. Ни словом не упрекнув несчастный корабль, рожденный лежать на дне.

Хочу быть как тот Айсберг. Не швырять в стену посуду. Даже во время звонкой семейной ссоры. Куски стекла разлетаются по кухне острой насмешкой в поисках случайной крови. Да, флер опасности помогает разрядить обстановку, но… это не наше. Мы – семья с приметами интеллигентности, нам прилично молча жевать обиду. Жевать и глотать. Отходить в одиночестве. Сжигать нейроны небольшими партиями. Загонять обиду в печень, в легкие, в лабиринты кишок. Мы разбегаемся. Расстаемся на час, на вечер, до утра, до вечера следующего дня. Ее стиль – налеты на квартиры друзей, внезапные визиты к маме. Мой – нарезаю круги по МКАД.

У нее много подруг – часовен для ложной исповеди, несколько вариантов сочинить себе красивое оправдание. У меня выбор ограничен. По часовой или против. В надежде нарваться на такого же психа, с явными проблемами без особых причин. Убедительно придраться к тому, кто кого подрезал, чтобы дать ему или, какая разница, получить от него, по морде. И то, и другое лечит обиду одинаково быстро и качественно. После этой дорожной физиопроцедуры, побитый или победивший, я возвращаюсь домой. С новым настроем, новым отношением к жизни, новой честью, совестью и новой верой в лучшее будущее. Когда возникаешь на пороге с синяком во всю щеку или разбитой бровью, сразу находится чем заняться вместе. Прости, любимая, говорю. И любимая прощает. И никого не заботит, был ли кто-либо в чем-либо виноват.

МКАД – моя Дорога из Желтого Кирпича. Как и все, я несусь по ее замкнутым кругам к исполнению своих желаний. Даже когда стою в пробке. Узкая тропа, ведущая к благодати. И ничего, что она кольцо. Истина открылась еще Гераклиту: по одному и тому же кольцу МКАД не проедешь дважды.

Сегодня у меня как раз такая ночь. Ночь поиска целительных процедур. Прошлый раз все прошло как по маслу. Я попал на боксера. Реально подрезал его тачку. Подставился задним бампером справа. Он увернулся. Хорошая школа, обе ладони на кольце руля. Право-лево, мгновенно сотворил пару нужных сантиметров, и мы разошлись. Но дело не сделано, таких, как я, требуется учить. Он обогнал, мы встали цепью к обочине, друг за другом. Молча пошли навстречу. Он ударил сразу. Без трепа, без прелюдий – мы же не девочки. Бил на испуг, не на силу. Обычно это работает. Но я не обычный, того и ждал. Ответил прямым, как молотом. Это тоже работает. И он тоже ждал. Меня встретила отшлифованная двойка с уклоном. Мир качнулся и завалился на бок. Боксер пошел к своей машине куда-то вверх. Достал из багажника литровую бутыль воды и вылил всю мне на голову горизонтальной струей. Через пару минут, когда я уже мог свободно фиксировать пространственные вертикали, боксер помог сесть в машину. Мы попрощались. Конечно, мне дома досталось. Но уже потом, после того, как меня лечили, гладили, поправляли, целовали, мазали и лелеяли. Ласковые, нежные руки моей любимой женщины.

Но в эту ночь план не сработал. Или сработал, но совсем не так. Подвернувшийся под мою расправу козел оказался не тем, кого я искал. И даже совсем не козлом. Хрупко и расстроенно через стекло остановившейся машины на меня глядела женщина. Московский регион, скромный набор цифр номера. Глядела испуганно, жертвенно, с чувством вины за все, что случилось с ней от рождения. Получить от нее по морде точно не получится. Какого хрена я задирался?! Челка на глаза, ресницы в слезах, будто из-под челки.

– Не сомневаюсь, – как будто говорит она, – один из нас может набить морду другой, даже не вынимая рук из карманов. Но разве этого мы ждем от жизни?

С женщинами просто. Или, наоборот, непросто. Как их назовешь, так с ними и поплывешь. Можно оказаться садовником в саду роз, а можно всю жизнь провести в обезьяннике с гранатометом. Потому что женщина сама по себе чертова граната, и неважно, что в ее руках руль, бокал или сковорода. Или как сейчас, беззащитность. Всего-то слеза застряла в реснице.

Может, так и надо общаться на дороге. Бросаешь в человека через окно кусок счастья, и наплевать, что твое счастье с ним сделает. Рык мотора на перегазовке, вонь недогоревшего топлива, и больше они никогда не встретились. Короче, сам решай, получил ты порцию освежающего душа, или по тебе стекает вонючая жижа.

На меня тихая улыбка женщины действует так же, как кулак мужчины. Или нет, совсем по-другому, но итог тот же. После таких встреч мой мир становится чище. Небо проясняется, на нем высыпают звезды. Я садовник. И я под душем из роз. Ну, и немного Айсберг.

Радость ночной поездки. Фонари вдоль дороги… Чудесные путеводные канделябры! Хочется кричать от восторга, аж подыхая от невозможности его удержать. Только подыхать не разом. А долго-долго, долго и бесконечно. Хочется позвонить жене и сказать: дорогая, я урод. Как я мог… так поступить с женщиной, которая собирается родить мне дочь. Или сына?! Малый срок, пока непонятно.

Я представляю. Машина возле подъезда, я дома. Ночной ужин, постель. Спина, ладони, ноги, губы, люблю, занавеска век на глазах. Пальцы нежные, с розовыми ноготками, мягко корректируют направление примирительного контакта. Я представляю…

Домой! Педаль в глубину, рев мотора, плевать на штрафы. Беру в руку телефон. Дрожь от волнения, но и от возбуждения. Разблокировка, код, быстрый набор «два». Но телефон вдруг зазвонил сам. Вздрагиваю от неожиданности. Телефон выскальзывает из пальцев куда-то в бездонное пространство под ногами. Наклоняюсь подобрать, сгибаюсь чуть ли не пополам. И тут… А-а-а-ах, выдыхаю… Когда занимаешься на дороге разной херней, наступает момент, и херня сама решает тобой заняться. Не учи, и не учим будешь. Все еще роясь в темноте под ногами, я чувствую легкий, ну правда, совсем легкий удар. Толчок. Рука автоматом выныривает из подножной темноты на поверхность и вцепляется в руль. Я ушел со своей полосы вправо. Всего на полметра максимум. Тихо дохнул на руль. Колеса и автоматика бульдогом держат дорогу. Вот только своей скулой я зацепил заднее крыло соседней тачки. Дрогнула, ее зад понесло, тачка подалась влево. Хэтчбэк. Возрастной. Такой же, как перепуганный мужик за рулем. Тут же отыграл занос, вроде вернулся. Только слишком резко. Теперь его крутило вправо. Визг шин. Мелькнул задний борт. Белорусский регион, отмечаю. Я пронесся мимо и уже в зеркало наблюдал за попытками белоруса поймать гарцующий драндулет.

Если второй пируэт больше первого, значит, машина пошла в разнос, ее уже не поймать. В моем зеркале заднего вида все так и было. Хэтчбэк исчез за его правым краем, потом появился снова, несущийся обратно по плоскости зеркала, и пропал с другой его стороны. Третий занос вышвыривает тачку с дороги, без вариантов. Последнее па на обочину. Не случилось. Я уже не видел танцора, только из раскрытого окна услышал удар. Звук сухой и конкретный. Жесть консервной банки с боем сдалась кувалде. Внедорожный гигант перехватил хэтч в пируэте и отправил его в последний гран-жете. Уже в боковом зеркале я видел, как кувыркались останки хэтча, как от них отлетела вывернутая дверь и как за ней из салона выпало что-то аморфное, бескрыло машущее конечностями и, прокатившись вдоль белой полосы разметки, осталось лежать на асфальте черной трехмерной кляксой.

– Не пристегивался, – мелькнуло. – Как бы это все изменило…

Картинка за спиной быстро удалялась. Только теперь я подумал, что надо было бы остановиться. Сбросил скорость. Увидел карман на обочине, съехал в него. Метрах в пятистах от момента, который подвел черту.

Телефон под ногами продолжал трезвонить. Посмотрел на экран. Жена. Прекрати! Но звонит и звонит. Настаивает на ответе. Мой палец на зеленой клавише. Я скажу, что я… Скажу, что со мной… Мысли скачут. Нет, наверняка кто-то что-то заснял. Теперь у всех регистраторы. Надо тоже купить. Не сейчас, нет. Потом. Когда все закончится. Закончится что? Закончится чем? А если никогда не закончится? Ведь найдут же. По номеру. И крыло помято.

Я вышел. Не так уж помято. И номер запылен. Разобрать не просто. Но ведь найдут. Не сразу, но найдут. Или не найдут. Свалить отсюда. Свалить! Вали, прячь машину. Утопи! В реке, в болоте. Утром проснись от звонка в двери заспанным, удивленным. Машина? Да, есть. А разве она не стоит внизу под домом? Нет, не под окнами, с той стороны. Странно.

– Жена подтвердит, что вы были дома?

Вот только палец на зеленой кнопке.

– Так ваша жена подтвердит, что вы были дома?

Накрыло чувство вины. Как же мог?!

– Да этот белорус сам… не справился с заносом! Почему в автошколах учат всему, только не этому?! Да он купил права!

– Откуда вы знаете, что он белорус?

– Откуда…

– Так жена подтвердит, что вы были дома?

Нет, только не это. Тащить в семью эту чуму. Мой будущий ребенок – сын убийцы. Моя жена – жена убийцы. Если жить дальше, они не должны знать об этом. Никто не должен. Если б я сам погиб в этой аварии… Чувства. Надо где-то спрятаться и отсидеться. Год, неделю, месяц. Надо ли что-то делать?! Что я делаю, когда не знаю, что делать? Нарезаю круги по МКАД. Или жму на кнопку? Только не сейчас. Мысли мгновенны – звонок дольше, чем бесконечность.

С чего такое начинается? Пара простых фраз на кухне «вопрос – ответ – вопрос. Еще вопрос. И еще». Кривые траектории реплик, и ты загнан в какой-то невидимый пространственный угол. В вершину пирамиды, в ее сужающееся нутро. Дернешься с ответом, и следующая фраза любимой женщины превратит лучи угла в липкую паутину. Плотный захват, горловые спазмы, контрольный укол едкого замечания, и хобот черной паучихи уже качает кровь в черный желудок прямо из твоих артерий. Сердце захлебывается пустотой вен, как моторы давятся морской водой.

– Хватит!

– Нет, не хватит! Титаник тонет из-за тебя!

И теперь только рикошеты стеклянных жал от стены могут разорвать паутину. Вслед за словами, обгоняя слова. В разящих осколках больше смысла – слова ранят сильней битых стекол. Как же напуган творец осколков! И как же больно создателю этих слов! Когда затихает стеклянный звон последнего аргумента, все ясно до рвоты: волки голодны, овцы сдохли! МКАД! Спасение? Или цепь ловушек! Минное поле… Парни, я подорвался. Уходите, бросьте меня здесь… Я жму на клавишу телефона.

Так что все-таки сделал Айсберг, когда в него воткнулось неловкое металлическое корыто? Он ничего не видел, у него нет глаз. Он ничего не слышал, у него нет ушей. И ничего не чувствовал, у него не было сердца. Быть как тот айсберг. Его образом и подобием.

Только не на ту кнопку, которую выбрал. А на ту, что не выбирал.

Оглядываюсь. Позади, в самом начале горизонта, суета и сполохи аварийных мигалок. Вопль!!! Длинный, отчаянный, долгий стон прайда умирающих динозавров. Лапы, когти, кулаки, руки колотят руль. Этого не может, не может быть! Вот только мысли вязнут в реальности. В ясной, остро прочерченной, рационально осмысленной, логически неопровержимой. В той, где ты убил человека. И этого не изменить. Вот бы вернуть бы время бы назад бы… Дать бы шанс законам мироздания подстроиться под меня, под мои желания. Сочинить какого-нибудь нового Эйнштейна, который изогнет пространство так, что все случится в нем по-другому. А потом этот новый мир, новое пространство пошлет мне какой-нибудь особый знак – луч другого, например, зеленого солнца высветит на желтом асфальте МКАД дорожку цвета индиго. По ней ко мне подойдет тот, лежащий бесформенной кучей, и сияющий скажет: «Все ОК. „Титаник“ с Айсбергом разошлись. Все мертвые прибыли в Портленд строго по расписанию». И помашет мне фиолетовой рукой со своей тропы другого, не желтого кирпича.

Не на зеленую я нажал. Не на зеленую, мать ее, мать ее! А на красную! На красную, красную. Красную запретную. На кнопку «отбой». Так лучше, так хорошо. Так правильно. Даже если нехорошо и неправильно. И не твое.

Чудесный, замечательный Новый мир. И всего-то, разогнаться до скорости света. Вот только здесь никакой Эйнштейн не поможет. Даже новый. Даже цвета индиго. А что сделает Новый Я? Не обязательно какого-то странного цвета. Просто другой. Преступник, лжец, трус, убийца. Только не оглядывайся назад. Прошлое само нагонит тебя, если захочет. Живи настоящим. Я вынул батарею из телефона, чтобы не оставлять в пространстве следов. Тронул рычаг скорости, и мигающее прошлое в зеркалах быстро съежилось в обратную перспективу.

Когда наматываешь круги по кольцевой дороге, отчаяние кажется бесконечным. Но если приближаешься к скорости света, даже из очень-очень далекого далека, чувствуешь, как легко слетается с привычных орбит. И по одной и той же, уж точно, дважды не пролетишь. Мою новую орбиту подсказал плакат. До Нового Мира было двадцать семь километров.