Читать книгу Провинциальные тетради. Том 2 - Вячеслав Лютов - Страница 14

На пожелтевшем манускрипте,

Как прежде, тайнопись времен.

Круг замкнут, этот круг – канон,

И из него уже не выйти.

Казалось, комната пуста:

Перо, бумага, томик Данта,

Мундир с извечным аксельбантом,

Шкаф и кровать на дне холста.

В ночи все звуки невесомы,

И в комнату из глубины

Сусальным ангелом ведомы,

Спешат навязчивые сны.

Цвета, как встарь, полны отваги:

Лиловый, алый, золотой,

И вот уж новою строкой

Украшен чистый лист бумаги…

А утром, только рассветет,

Все будет скомкано и смято,

Обыкновeнно и не свято.

Судьба! зачем такой исход!..

Запах талого воска и сгоревших фитилей

все еще опутывает сцену, декораций

дешевых навязчивы тени. С тенью твоей

так не хочется расставаться.

В сумраке гримерной среди сальных афиш

обитает твой взгляд. Аромат львицы

от флакона духов кружит голову. Ты не спишь,

ты желаешь в объятиях биться.

Раскидав свои тайны, как горсть маковых зерен,

ты лежишь обнаженной у ног земного владыки,

и тебе невдомек, что его взгляд черен,

ему нравится слушать твои сладострастные крики.

Запах талого воска скрывает убитых младенцев

и сыплет порох для Вертера. Невесомы

все звуки. Ладони твои в заусенцах,

меж ногами зажата бутылка рома.

Алый рот ждет поцелуя, он уже не ищет отравы

для слов-объяснений – пусть говорят бедра.

Твой невинный лик удался живописцу на славу —

его кисть работала бодро…

Правильность линий лица и мистика очертаний

сводит с ума, и улыбка кротка и печальна.

Но нож на подушке жаждет новых свиданий,

стали глоток оставляет тебе на прощанье

запах талого воска. Он уже ненавязчив, и вскоре

предрассветная мгла мне откроет: ты та

желтая старуха в смешном головном уборе

с рваной раной внизу живота…

«…Я покажу тебе удивительный мир,

Он прекрасен, как все, что тревожит поэта;

Это здесь, королевна, в тоске твоих лир

Все нетленно в сиянье лазурного цвета.

А там!.. Там в круженье полуночных вьюг,

Что безобразны, бесчисленны, святы,

Бродит Смерть, фонари задувая вокруг,

Подметая свои ледяные палаты.

О! Я сказочный город хотел бы тебе предъявить,

Словно паспорт на чьей-то незримой таможне;

Там каналы сшивают бетонные складки, как нить,

Что вдевает в игольное ушко хирург осторожный.

Ты будешь смотреть, как сгорает закат,

На снегу оставляя кровавые пятна.

Но, моя королевна, тебе не вернуться назад:

Если идти – то идти безвозвратно.

Что мы нашли здесь, среди благовоний и роз,

Когда так навязчив запах болотных фиалок,

Тяжел и мучительно едок дым папирос,

Плывущий по лестницам винных подвалов.

Я подарю тебе ослепительно-пьяный наряд,

И крылатые сани извозчик помчит на Сенную,

Где так сладострастно красные лампы горят,

Где толстый фельдфебель пометит тебя поцелуем.

Я знаю, твоей неземной красоте

Позавидуют старые снежные девы.

В том городе взгляды и чувства не те,

К каким мы привыкли, о моя королева…

Я дам тебе сцену в объятьях дешевых кулис,

Где декорации к полу гроздями прибиты,

Где сальные взгляды легко раздевают актрис

И ждут с вожделеньем приход Карменситы.

Мы станем рассматривать сирых калек,

Сидящих на паперти темного храма,

Но лаская не их, а тот розовый снег,

Что бьется под вечер в оконные рамы.

Как радостно видеть безродного пса

И коршуна, что в предвкушенье кружится,

И знать, что не будет маскам конца,

И ненавидеть любимые лица…

Я подарю тебе стрекот пальбы —

В том мире для нас даже пули не жалко.

И ты скоро поймешь, что колеса Судьбы —

Это колеса твоего катафалка.

Я дам тебе право быть брошенной и

Глотать по ночам одиночества слезы.

И лунной тоской наважденья твои

Придут так навязчиво и без спроса.

Поверь мне, и я покажу тебе Тьму —

Искристую патоку в всполохах серых, mо ясных.

Согласна ль оставить небесную эту страну?..»

И королевна с печалью сказала ему:

– Я согласна…

Твой художник нашел себе имя – Морфей.

Он уснет, и тогда

Оживут в мастерской среди бледных теней

Акварель и вода.

То ли рыцарь печальный спешит на закат,

То ли нищий бредет

В сад камней, ад камней, без креста, наугад,

Вот…

Вот и графского замка рифленый пробор,

Мост цепной;

Вот поросший бурьяном немой косогор —

Там некрополь твой.

Алый всполох на черном – бархат прожжен

Июльской зарницей.

Бородатые старцы при свечке играют в бостон —

Им не спится;

Трефы, пики… И в тумане горных вершин —

Кто там ходит? —

По белому облаку, черный, один

Вроде…

Винный запах – вон машут большим бутылем:

Народ будет весел.

Руки тянутся – это степь с сухим ковылем.

Выплыл месяц.

Небо вставлено в рамы вместо холста,

Утро близко.

У художника странно бледнеют уста,

Как у мертвого василиска…

Художник зол с утра и хмур.

Ему бы выпить.

Листки его карикатур

Подобны сыпи.

Душа болит, зудится нос,

Все надоело.

Кого еще там черт принес

Под это дело?

Эскизы мертвенно-сухи,

Чернеет уголь.

Извне – грехи, свнутри – грехи.

Кто заперт в угол?

Кто опечатан и скреплен

Казенной кнопкой?

Кто быть навеки обречен

Тупою пробкой?

Кто катит пузом на народ

И машет плетью?

Кто знает, что переживет

Тысячелетья?..

К штрихам примешан горький яд

Тоски и смеха.

Художник отступил назад —

И в Рим уехал.

В трухе старинных галерей

Все то же – тоже.

Ты с мертвой мистикой своей

Не вышел рожей.

И не сдувает ветер пыль

С его бекеши.

Художник мерзок, видно, иль

Излишне нежен?

И он бросается с огнем

На холст и рамы.

Должно быть, в мире он чужом? —

Нет, в этом самом…

Смешные рыльца осень жжет,

И нет прощенья.

Художник чувствует исход,

Художник знает: близок Тот,

Кто миру этому вернет

Первопрочтенье…

Весь вечер – усталость и скука.

Здесь, в царстве забытых вещей,

Ищу я случайного друга

Среди одиноких теней.

Гуляет сквозняк по паркету,

В часах истекает песок;

И я с невидимкой-поэтом

Дописываю эпилог.

Сегодня пришторены окна;

За окнами, там, где луна,

Небо уныло и блекло,

Как дома напротив стена.

А город глядит исподлобья

Фонариком площадным,

Горящие окна, как хлопья,

Сливаются в призрачный дым.

Расчерчен квадратами верно,

Весь город похож на погост.

И невидимка примерный

Опять заступает на пост.

Он строг, он лукав, он опасен,

Он входит в любые дома,

Довольствуясь сумрачным часом

И окружением. Тьма.

И страшно от этих предчувствий,

Бессонницы тягостна власть.

Но Светлый Отец не допустит,

Чтоб жизнь моя оборвалась.

Скорей же туда, где свобода

Еще не очерчена и

Спешит до конца небосвода

Поймать отраженья Твои!..

Угольки камина.

На столе перо.

Замок Арлекина.

Хижина Пьеро.

Сонная дорожка.

Облетевший сад.

Фонарей немножко.

Площади квадрат.

Матовые стекла.

Ветра свист глухой.

Перекресток блеклый.

Мертвый постовой.

Звук сирен. Проулок.

Черный воронок.

Конвоир сутулый.

На двери замок.

Где-то перебранка,

Мессалины смех.

Черная Таганка.

Камера на всех.

Соглядатай хмурый,

Борода в вине.

Узника фигура.

Тени на стене.

Запах гильотины,

Песня палача.

Чудная картина:

На окне – свеча…

Укрыт железом желтый тес;

Брус изогнулся, как вопрос,

Под крышей почерневшей стайки.

Язык висит у пустолайки:

Кого еще там черт принес?

Сбор яблок. Переплет корзин.

Квадратики морковных грядок.

Крыжовник сыпется. Один

Антенный шест, как господин,

Хранит неведомый порядок.

И только там, где алый свод

За лесом солнце спать кладет

И убаюкивает споро,

С лукавством глядя на народ

И позабыв про свой черед,

Кружится ворон…

Белый свет над Вифлеемом,

Белый снег над Петербургом;

Белый день скользит по стенам,

Площадям и переулкам.

Будет вечным это Утро,

С суетою, со звонками,

Что готовы поминутно

Быть песочными часами;

Будет ровным этот Ветер,

Что пропах насквозь Невою;

Будет все на этом Свете,

Что произошло с Тобою…