Читать книгу Церион, или Холодный, но прекрасный мир - Яна Дружинина - Страница 12

Алику давно не спрашивали о шраме. За тяжёлый подростковый период у неё накопилось много мыслей, но она не привыкла озвучивать их, и теперь, когда её просили рассказать, она сильно стушевалась.

Она так давно хотела рассказать о своих злоключениях неравнодушному человеку, а теперь даже и не знала, хочет ли ворошить прошлое, тем более сейчас, когда её сердце забилось с другой силой.

– Ты не хочешь рассказывать? – Илин сказала это очень мягко, по-матерински нежно.

Эта интонация окончательно склонила Алику к тому, чтобы рассказать всё.

Девушка ещё какое-то время собиралась с мыслями, чтобы сделать свой рассказ как можно более связным. Сделав глубокий вдох, она начала так:

– Это случилось где-то накануне майских праздников. Тогда я училась в шестом классе и, как любой школьник в этом возрасте, с нетерпением ждала выходных. Мы с моей одноклассницей Соней составили целый список развлечений. Кажется, мы даже хотели пойти в парк аттракционов вместе с её семьёй, что-то в этом роде. Но не суть.

В классе было душно и шумно, всем уже было давно плевать на уроки. У доски распинался Паша Мальков, тихий и картавый мальчик. В тот день именно он стал жертвой насмешек. Наша вечная задира Ангелина мешала и не давала ему собраться с мыслями.

Как назло, в тот день Паша превзошёл сам себя. Он запинался через каждые два слова. Каждую издевку Ангелины наши классные тролли поддерживали гоготом. Анна Викторовна лениво пыталась утихомирить класс.

Наша молодая учительница не так давно окончила университет. Наверное, профессию она выбрала случайно – пошла туда, куда взяли, в целом, как и многие…

Паша тем временем мялся и тупил над нерешённой задачей. У него закончился мел, и Ангелина выкрикнула первое, что ей пришло в голову.

«Пиши кровью!» – заорала она так, что Мальков вздрогнул.

Не помню точно, что сказала я – тогда я не придала этому большое значение, – но я попыталась как могла защитить Пашу.

Ангелина не унималась. «Чё? Ты на кого сникерс катишь?» – проорала она мне.

Я тоже запустила ей то, что пришло мне на ум: «А ты на кого баунти разворачиваешь? Чьей кровью ему писать? Твоей, что ли?»

«Это мы ещё посмотрим, чьей кровью он писать будет!» – не унималась Ангелина.

Неизвестно, сколько бы мне приходилось отшвыриваться ругательствами, если бы Анна Викторовна не очнулась и не повысила голос до своего предела. Все утихомирились, и только иногда я слышала, как Ангелина нашёптывала всякие гадости про меня.

После уроков мы с Соней обычно валялись на плетёных качелях. Тот раз не был исключением.

Не помню, о чём мы там болтали, но долго болтать нам не пришлось. Мне в спину крикнули что-то типа: «Ну вот, посмотрите – наша острячка!» или «Ну вот заступница убогих развалилась!». Это была Ангелина. Её громкий голос можно было узнать издалека.

С ней были два пацана, года на два старше нас, а может, и больше. Я раньше их не видела. Мне сразу стало ясно, что Ангелина проходила здесь не случайно. Готовясь к предстоящей разборке, я встала с качелей.

Когда я обернулась, Сони уже не было. Она была здравомыслящей девочкой и очень ловкой, особенно, когда дело касалось её шкуры.

«Лучше извинись», – посоветовал мне курносый пацан, сопровождавший Ангелину. Конечно же, я не извинилась и даже сейчас об этом ни чуточки не жалею.

Дальше начался обмен ругательствами. Ничего особенного, просто обычные подростковые матерщинные фразочки и обзывательства.

«Она думает, что мы блефуем. Ребят, надо её проучить», – сказала Ангелина, но её не послушались.

Конечно, эта нервозная девка не на шутку взбесилась. Она натравливала парней на меня. У них был какой-то уговор. Как я поняла, Ангелина обещала пригласить их на свою днюху в Панда Парк, если они изобьют меня. Но, видимо, те передумали.

Тогда взбешённая Ангелина сказала, что-то типа: «А чё? Хотели просто для численного превосходства постоять? А дело сделать трусите?» Пацаны не были настроены агрессивно. Наверное, им совсем не хотелось попасть в участок из-за её прихоти. Курносый парень плюнул и ушёл, но другой почему-то остался.

Как я уже говорила, ни один из них не был настроен агрессивно, что неудивительно: они даже не знали меня. Я им ничего не сделала. Вот в чём загадка: зачем остался второй?

Илин прикрыла глаза и промолчала.

– Я не могу отгадать эту загадку четвёртый год, – продолжала Алика. – Наверное, он просто мало задумывался.

Было понятно, что делать мне больше там нечего. Я не испугалась и не убежала при встрече с их трио, значит, не струсила. Я уже развернулась и хотела идти, но меня остановили силой.

Ангелина всё-таки подбила парня, но на что? Он вцепился в мои руки и держал железной хваткой. На улице некого не было. Звать на помощь было некого, да и разве смогла бы я признать себя беззащитной?

Он развернул меня к лицу Ангелины. Всё происходило так быстро, я и не заметила, как в руках у неё оказался складной нож.

«Ты меня давно бесишь, сучка. Теперь будешь поскромнее», – сказала она и подошла ко мне совсем близко.

Она говорила ещё что-то, но я не слышала. Все мои силы были направлены на то, чтобы вырваться, и, кажется, у меня получилось ненадолго освободиться и вцепиться в эту стерву так, что та от неожиданности выронила из руки нож.

Но потом меня ударили в живот и толкнули на землю. В следующее мгновение пацан держал меня за волосы. Я думала мне отрежут клочок, но всё было гораздо жёстче, чем я могла представить.

Я не успела очухаться после падения. Моё внимание было сосредоточено на сильной боли в животе. Другой рукой пацан сдавил мне шею. Бороться я не могла.

Одно быстрое движение – и Ангелина порезала мне лицо. Правда, она хотела ещё отхватить прядь волос, но парень отдёрнул её: рядом шли прохожие. Эти двое бросили меня и убежали.

Прохожие не поняли, что случилась, так как я быстро поднялась и отвернулась, прикрывая рукой кровоточащую рану.

Я дошла до дома очень быстро, на автомате. К моему счастью, там не было никого кроме отчима. Но тот, как и обычно днём, да и вообще всегда, лежал на диване и не обращал на меня никакого внимания.

В тот день я была рада его равнодушию, как никогда. Не хотела, чтобы меня видели побитой.

Алика остановилась. Она хотела ещё что-то добавить, но эмоций было слишком много, мысли спутались.

– Красоту свою я сильно не жалела, – продолжила она. – Шрам был для меня был больше знаком унижения, чем увечьем. Жаль, что так порезали, как овцу безвольную. – Дальше Алика рассказывала с надрывом и иронией.

– Мать пришла вечером, долго жалела меня и плакала. Она вообще была очень жалостливая. Обещала утром пойти в школу и разобраться. Утром не пошла, сказала, что не умеет умно разговаривать. Хороший аргумент, не правда ли? Но без защитника я не осталась. А-ха-ха-ха! Отчим вызвался добровольцем! Вуаля!

Праздники начинались только со следующего дня, Анна Викторовна осталась в школе разбирать тетради.

Вместе с моим неожиданным заступником мы пошли туда. Трудно себе представить, как удивился Пустовалов, когда в кабинете наткнулся на родителей Ангелины. Да он будто застрял в дверях.

Из-за его спины я услышала: «А вот как раз и отец той девочки». Я нутром почуяла, что родители этой заразы посмотрели на отчима совсем не приветливо.

Я редко запоминаю дословно слова, но то, что сказал тогда этот псевдозащитник, я запомнила на всю жизнь. Пустовалов принял торжественный вид и перешагнул через порог. «Ну… кхе-кхе… во-первых, я абсолютно не отец вот этой вот девочке. Во-вторых, я абсолютно не знаю, что она натворила».

Алика нервно дёрнулась и с ироничной улыбкой продолжила: – Родители Ангелины обвиняли меня в том, что я избила их дочь. Какое глупое обвинение! Да они горой стояли за свою «милую» дочурку!

Мать состояла в родительском комитете, а отец был просто солидным человеком – этого было достаточно, чтобы внушить Анне Викторовне уважение к ним.

Я защищалась, как могла: «Кто, кто тогда, по-вашему, оставил этот шрам? Не сама же я порезала…» – Я так старалась достучаться до них, но меня просто не слышали. Мне было двенадцать, и меня считали за ребёнка. Да её мать вообще затыкала меня, как только могла, её голос перекрывал мой.

Все хором утверждали, что у Ангелины ножа не было и вообще она боится крови. В итоге меня вытолкали за дверь, «чтобы старших не перебивала». Там я слышала голоса то отца, то матери Ангелины, то подытоживающие фразы Анны Викторовны, но отчима я не слышала. Совсем.

Когда дверь открылась, я увидела, как он стоит и покорно кивает. Ха! Он всегда кивал, когда трусил или не знал, что сказать. «Дико извиняюсь, мне ужасно стыдно за неё, да чёрта с два она теперь из дома выйдет!» – бурчал он, с щепетильной улыбочкой раскланиваясь налево и направо. Такой вот он был, грозный Пустовалов!

Вряд ли он поверил наговорам, скорее всего, он просто не хотел связываться. Матери он наплёл, что я, хулиганка, шлялась с мальчишками, которые и порезали мне лицо, и теперь чёрт знает, где их искать.

На Ангелину, по его словам, я напала и чуть не убила бедную девочку. Видишь ли, отчим не хотел сознаваться матери в том, что не смог меня защитить от наездов. На его слова она только сказала что-то типа: «Во, дурная голова ногам покоя не даёт!.. Шляться было нечего, сама теперь виновата!»

Меня пытались сажать под домашний арест, в школе Ангелина настраивала всех против меня, я чувствовала себя оплёванной и подбитой. Помню ещё, как хотела в окно выброситься.

– И что тебя остановило? – спросила Илин. В её глазах читалось неподдельное любопытство.

– Интерес, – кратко ответила Алика.

– Интерес?

– Да, именно, интерес к жизни. Мне было интересно, что будет дальше. – Эти слова Алика произнесла уже не с усмешкой, не с горечью, но с воодушевлением.

– А с Соней ты больше не общалась?

– Да разве после того можно общаться?! – Алика помолчала и в сердцах добавила: – Плевать я на неё хотела, после такого предательства!

Илин усмехнулась.

– Поверь моему опыту, девочка, это предательство совсем не велико. – Она посмотрела на Алику, как на трёхлетнюю, а потом добавила: – Годы учат снисходительности. Запомни это. Хотя… Впрочем, ты и так вспомнишь эти слова.