Читать книгу Расколотые небеса - Юлия Борисовна Шипилова - Страница 3

Огромное пустое здание бывшего портового дока даже после нескольких лет с последнего использования встречало посетителей тяжелым запахом долго лежавшей рыбы. Разносящийся даже за пределы помещения своеобразный аромат, вместе с огромным, грозно выглядящим навесным замком, служил надежной защитой от возможных желающих проникнуть внутрь заброшенного здания. Очень немногим было известно, что производящий столь внушительное впечатление механизм являлся не более чем пустышкой, быстро снимаемой легким движением руки. Настоящий запор располагался с другой стороны двери, охраняя тех, кто находился внутри, от незваных гостей. Обитатели бывшего дока имели самые веские основания опасаться внешнего посягательства. Это место служило для сбора самопровозглашенной организации, называвшей себя Фронтом единения, и не существовало во всей стране людей более разыскиваемых, чем ее самые заметные члены.

Сегодняшний сбор Фронта единения, или ФЕ, как сокращенно называли его в народе, был запланирован на раннее утро. Рену стоило больших трудов оторваться от подушки после бурно проведенной ночи, включавшей в себя трагически закончившуюся встречу с сенатором Гриджем и объяснения с матерью. Маргарет, чей сон, напротив, редко бывал спокойным из-за болезни, уже пребывала на ногах и готовила на завтрак яичницу, аппетитный аромат которой распространялся по дому. Стоило Рену спуститься на кухню, как перед ним оказалась огромная дымящаяся тарелка и большая кружка свежесваренного кофе.

– Тебе следовало дождаться, когда придет Хельга, – больше для проформы проворчал Рен, которого перспектива обильного завтрака буквально оживила, – Я же сказал вчера, чтобы ты не перенапрягалась.

Копошащаяся в горе грязной посуды Маргарет только беззаботно улыбнулась.

– Я не развалюсь, если время от времени буду вставать пораньше, чтобы приготовить завтрак, – парировала она, ловко орудуя мыльной губкой, – И потом, в последнее время это кажется единственной возможностью с тобой увидеться. Ты все время где-то пропадаешь. Не то, чтобы я возражала, – спохватилась Маргарет, – Просто мне иногда бывает одиноко одной в таком огромном доме.

Она снова вернулась к посуде, а Рен постарался подавить поднимающийся приступ вины перед матерью. «В конце концов, я делаю это ради всех нас, – подумал он, успокаивая себя, – Ради мамы, отца, Рика и Анни. Если все пойдет по плану, скоро мы снова сможем быть вместе. Нужно только потерпеть еще немного».

От неприятных мыслей его отвлекла появившаяся на экране небольшого телевизора фотография Артура Гриджа. Громкость была сильно убавлена, поэтому толком расслышать, что говорится по поводу сенатора в новостном выпуске, не получалось. Рену, впрочем, не составило больших трудностей угадать, по какому поводу в новостях появилось имя сенатора.

Маргарет тоже обратила внимание на сменившуюся картинку и грустно вздохнула. Протяжный вздох не укрылся от внимательных глаз Рена.

– Что-то случилось? – настороженно спросил он, – У тебя какой-то печальный вид. Расстроили новости?

Мать повела плечами, словно стряхивая невидимый груз. Ей не хотелось беспокоить сына, и так, по ее мнению, слишком пекшегося о ее благополучии.

– Сегодня ночью убили Артура Гриджа, – наконец, призналась она, справедливо рассудив, что скрыть громкую новость все равно не удастся, – Ты, наверное, не помнишь, но он появлялся в нашем доме несколько раз еще до разлома. Мы не были слишком хорошо знакомы, но подумать, что он встретил такой ужасный конец… Семья, наверное, до сих пор не может прийти в себя от шока.

Рен слегка нахмурился, сдерживаясь, чтобы не высказать прямо все, что думает об Артуре Гридже и его семействе. Но совсем промолчать он тоже не мог.

– Гридж, помнится, никогда не был в числе сторонников отца, – стараясь звучать как можно нейтральнее, заметил Рен, – И славился целой вереницей любовниц. Я бы не стал преувеличивать горе его родственников.

– Рен… – осуждающе начала Маргарет, но сын не дал договорить.

– И что же, поймала полиция уже преступника? – перевел он разговор в более безопасное русло, понимая, что хватил лишку. Мать сокрушенно покачала головой.

– В новостях сказали, что ответственность за убийство взял на себя взял Фронт единения, – Маргарет обессилено опустила руки, говоря о печально известной организации, – Они объявили, что сделали это ради грядущего объединения мира. Прекрасная цель, но не понимаю, как убийство может ей поспособствовать.

– Кто знает, – философски протянул Рен, тайком внимательно наблюдая за реакцией, – Похоже, они действительно в это верят. Если это так, то одна жизнь кажется не слишком большой ценой.

– Но это же неправильно, Рен! – с удивившей горячностью возразила Маргарет, – Это правда, Гридж не входил в число сторонников твоего отца, и, возможно, был не самым приятным человеком, но никакая цель на свете, даже самая благородная, не может основываться на подобной жертве. Фронт единения творит ужасные вещи, прикрываясь красивыми идеями, но мне не хочется обрести счастье, которое они обещают, такой ценой. Как можно мечтать о встрече с родными, когда сам забираешь отца у детей? Я понимаю чувства членов ФЕ, но для меня загадка, как можно оправдывать их методы.

Маргарет замолчала, переводя дух. Она уже немного пожалела о вспышке, ведь Рен высказал то, о чем думали многие. Ненависть к Сенату, официально закрывшему разломы и провозгласившему отказ от любых попыток объединения мира, и спустя много лет была крепка в народе. Открыто высказывать недовольство никто не решался, боясь мгновенной кары, потому действия Фронта единения вызвали отклик у многих. Чем больше становилась популярность Фронта единения, тем сильнее Маргарет хотелось, чтобы ее муж оказался рядом. До разлома Президент и его сторонники были единственной силой, способной противостоять разношерстной политической клике, составлявшей теперь подавляющую часть Сената. К величайшему сожалению, судьба забросила его на другую сторону. В отсутствие Кристиана Антрейта главным развлечением власть имущих стала постоянная борьба за сферы влияния, а вовсе не поиск путей возвращения прежнего мира. Единственное, в чем нынешние правители во главе с Августом Бертрамом выступали единым фронтом, была охота на инакомыслящих, в последние годы приобретшая поистине пугающие масштабы.

– Ты права, – Рен мягко коснулся руки матери, понуро опустившей голову, – Сама знаешь, я с утра редко бываю в духе, и могу говорить довольно злые вещи, не подумав. Ты права, конечно же. Методы Фронта ничем не лучше методов Сената.

«И ты никогда не узнаешь, что я состою в его членах, – решительно подумал он, наблюдая, как светлеет при последних словах лицо матери, – Даже, если наш план удастся, даже если ради этого мне придется перебить всех в ФЕ, ты никогда не узнаешь, что я сделал ради нашей семьи. Я не позволю этому разбить тебе сердце».

Утренний разговор продолжал беспокоить Рена, даже когда он давно покинул дом и прибыл в доки. Большинство товарищей по Фронту уже собрались, включая Викторию, и теперь ждали появления босса.

– Твоя почтительность перед старшими просто не знает границ, – прокомментировала Виктория позднее появление, – Еще больше опоздать не мог? Вечно ты появляешься в самый неподходящий момент.

Рен не удостоил ее ответом и отошел подальше в тень, поприветствовав собратьев по оружию коротким кивком. Он являлся одним из самых старых членов ФЕ, но по-настоящему из всех присутствующих сошелся только с Викторией. Те из Фронта, кто дослужился доучастия в принятии решений, относились к нему с изрядной долей уважения, но держаться старались отстранено. Рен, если сам того не хотел, не производил впечатления человека, с которым легко разговориться. За холодность во Фронте его не слишком любили, но более ценного приобретения для организации представить было трудно. Происхождение и оставшиеся со старых времен связи открывали молодому Антрейту дорогу в места, куда остальным путь был заказан, а ненависть к представителям новой власти делала его опасным врагом противников идеи объединения. Виктория лично считала, что использовать его исключительно в качестве шпиона и тайного убийцы – напрасная трата ресурсов, на сам Рен никогда не возмущался по этому поводу. Хотя они считались друзьями, Виктория иногда решительно не понимала, что происходит в голове у этого человека.

Дверь с противоположной стороны дока протяжно скрипнула, и в проеме показался силуэт мужчины, катившего перед собой инвалидную коляску. Седого человека с благородным лицом, сидящего в кресле звали Виктором Стерном, и он являлся бессменным лидером и основателем Фронта единения. По понятным причинам мужчина везде появлялся в сопровождении Ральфа Капела, своего племянника и по совместительству правой руки. До разлома Стерн был преуспевающим предпринимателем, главный источник дохода которого – угольная шахта, осталась на другой стороне, лишив его любимого дела. Живущий на немалые накопления, все эти годы Стерн далеко не бедствовал, однако, вместо того, чтобы вложить деньги в новый бизнес, решил создать Фронт единения. Поговаривали, что на той стороне у него осталась обожаемая жена, но о настоящих причинах решения дяди доподлинно известно было только Ральфу.

Босс поприветствовал собравшихся. В отличие от первых дней, когда решения принимались полным, ввиду немногочисленности членов, составом, в доке присутствовали лишь те, кто доказал свою преданность и полезность общему делу. Рядовые бойцы ФЕ до личной встречи с боссом не допускались – такое доверие еще нужно было заслужить, чаще всего запачкав руки чьей-то кровью.

Ральф выкатил кресло на середину комнаты, прямо под висящую на тонком шнуре тускловатую лампочку. В дорогом костюме, распространяющим еле уловимый аромат дорогого одеколона, босс выглядел чужеродным элементом в унылой обстановке дока. Виктория совершенно не удивлялась, что за столько лет никто не заподозрил в нем лидера мятежной группировки.

– Рад видеть вас всех в добром здравии, – голос у Стерна был звучным и хорошо поставленным, словно у певца, – Особенно Рена Антрейта. Хорошая работа прошлой ночью.

– Спасибо, – отозвался Рен, слабо усмехнувшись нелепости ситуации, – Я становлюсь в этом настоящим профессионалом.

– Это все во благо общего дела, – проигнорировал сарказм Стерн, но кое-кто вокруг разделил веселость Рена, – Расскажи, что удалось выяснить. Виктория передала кратко, что случилось, но я предпочел бы услышать все из первых уст. Тем более, что остальные вообще ничего не слышали.

Рен в нескольких словах поведал о рассказе Гриджа перед смертью. Если первая половина признаний бывшего чиновника не вызвала ничего, кроме раздраженных зевков, при упоминании дочери сенатора Беренсена в помещении прокатился возмущенный гул.

– Ты говоришь, ради него с той стороны переправили какую-то девчонку? – возмущенно спросил высокий рыжеволосый парень в клетчатой рубашке. Под тонкой тканью ходуном ходили накачанные мускулы. Это был Вернер Бринне, один их самых старых членов ФЕ и бывший военный, – В то время как для всех остальных разломы закрыли? Не слишком ли много чести?

– В свое время Беренсен был одним из заметных сторонников моего отца, возможно, самым заметным из оставшихся на этой стороне, – терпеливо объяснил Рен, – Вздумай он вступить в серьезную борьбу за власть, то нашел бы весьма широкую поддержку. Когда после разлома Беренсен самоустранился от большой политики, а потом и вовсе объявил о поддержке партии Бертрама, многие удивились, но теперь понятно, что послужило причиной. Ему пообещали вернуть дочь, и он счел это неплохой сделкой.

– Но как эта информация может помочь нам? – спросила Венда Ойстен, миниатюрная брюнетка, которую вышибли из научного института, когда та слишком глубоко начала раскапывать вопрос о природе разломов.

– Девица лично проходила через один из разломов, – вмешалась в обсуждение Виктория, всю ночь размышлявшая над полученной информацией, – Она знает, как он охраняется, может рассказать, кто конкретно был замешан в истории со сделкой. Она знает, что происходит на той стороне, в конце концов. Не знаю, как вам, а мне очень хочется с ней пообщаться.

Венда задумалась над возможными перспективами.

– Но как добраться до девчонки? – подал голос обычно молчаливый Расмус Леннард, – Если до сегодняшнего дня о ее существовании не просочилось ни слова, там весьма недурной уровень охраны. Это вам не Гридж и его любовницы.

– Представим возможность беспокоиться об этом Рену, – впервые с начала встречи вдруг заговорил Ральф, и головы присутствующих разом обратились к нему. Красивый брюнет, породой пошедший в дядю, во Фронте он пользовался почти таким же уважением благодаря дьявольской изобретательности. Ввиду известных обстоятельств, полевыми операциями Фронта командовал именно он, – Уверен, он сумеет найти способ подобраться к дочке Беренсена.

– Я постараюсь, – буркнул Рен, и на этом замолк, не принимая участия в начавшихся обсуждениях относительно повседневных забот Фронта.

Когда сбор уже подходил к концу, в разговор снова вмешался босс, который обратился к Венде с вопросом.

– Как продвигаются дела с доктором Хеммингом? – поинтересовался он, – Он говорил, что скоро сможет закончить расчеты.

Венда с готовностью кивнула.

– Мы уже на финишной прямой, – с гордостью сообщала она навострившим уши товарищам, – К тому моменту, когда найдем способ подобраться к разломам, все будет готово.

История о том, как известный ученый Франц Хемминг оказался вовлеченным в деятельность ФЕ была достойной пера новеллиста и за несколько лет успела обрасти полулегендарными подробностями, передаваемыми между молодыми членами Фронта. До разлома доктор Хемминг был весьма известным ученым, и после рьяно ринулся на изучение невероятного явления, представлявшего совершеннейшую загадку для современной науки. Именно ему принадлежала теория трех взрывов, согласно которой требовалось уничтожить одновременно все три разлома, чтобы вернуть миру первозданное состояние. Доподлинно известно об открытии Хемминга, впрочем, было немногим. Сообразив, чем грозит новоявленной верховной власти появление подобной теории, сенаторы подсуетились и, недолго думая, закрыли доктора в психиатрической больнице, объявив сумасшедшим. Полностью избавиться от упоминаний об открытии, впрочем, не удалось, но за долгие годы оно перешло в категорию многочисленных легенд и слухов, сопровождающих разломы.

Еще только задумывая Фронт единения, босс занялся тем, что поднял всю возможную информацию, касающуюся разломов, и, естественно, не мог не наткнуться на имя Франса Хемминга. Тьма, покрывающая это имя, оказалась чрезвычайно плотной и достаточно подозрительной, чтобы одной из первых операций ФЕ стало освобождение доктора из сумасшедшего дома. Именно тогда Виктория подружилась с Реном, который только недавно присоединился к Фронту и участвовал в первой вылазке. Хемминг содержался в особой государственной клинике, попасть куда было едва ли не сложнее, чем в здание Сенат. После долгих раздумий, операцию по освобождению ученого решили провести самым простым, а поэтому неожиданным способом. Ральф раздобыл где-то тяжелый грузовик, на котором одетые в маски бойцы Фронта просто въехали в стену, ограждавшую сад, в самый разгар прогулки. Не успели испуганные санитары опомниться, как захватчики уже прочесывали пространство в поисках доктора. Несчастные сумасшедшие при виде непрошеных гостей жались по стенам, и все шло к тому, что вторжение пройдет совершенно бескровно. Тут, однако, нервы одного из бедолаг не выдержали, и, утробно рыча, тот бросился прямо на Викторию. Больной отличался немаленькими габаритами и почти медвежьей силой, поэтому, когда огромные ладони сомкнулись на горле, Виктория могла только судорожно колотить обидчика по спине и надеяться на лучшее. В глазах у нее уже темнело, как тишину разрезал резкий звук выстрела, и железная хватка обмякла. Ловя ртом воздух, она увидела стоящего за спиной сумасшедшего Рена. В руках у него дымился пистолет, а рядом лежало неподвижное тело.

Звук выстрела произвел неизгладимое впечатление на и без того сбитых с толку больных, которые в панике кинулись к знакомым дверям в здание. К счастью, остальные уже отыскали среди толпы полосатых пижам нужную и, подхватив под руки слабо сопротивлявшегося Хемминга, начали отступление. Виктория до сих пор не могла поверить, что им удалось сбежать невредимыми, но операция определенно стоила испытанного риска. Через некоторое время доктор Хемминг немного пришел в себя и с головой бросился в исследования,нверстывая за упущенные годы. Сейчас он был занят тем, что рассчитывал необходимое количество взрывчатки, нужной для уничтожения разлома. Дело оставалось за малым – к этим самым разломам подобраться.

Когда собрание подошло к концу, Рен одним из первых отправился к выходу и дожидался Викторию, обещавшую подбросить его до дома, у мотоцикла. Та задержалась, чтобы переброситься парой слов с Вендой.

– Еще одна работенка для тебя, – пошутила она, глядя на задумавшегося Рена, который не сразу заметил ее появления, – Хорошо, наверное, быть Антрейтом. Меня бы вот никто не пустил в высшее общество.

Виктория была сиротой и выросла в довольно паршивом приюте, одном из многих, появившихся после разлома. Ее родители погибли при невыясненных обстоятельствах в смутные времена, царившие после исчезновения Президента. В то время такие случаи были не редкостью, и немало простых жителей пострадало, оказавшись случайно затянутыми в развернувшуюся борьбу за власть. Со временем хрупкий мир между враждующими группировками оказался восстановлен, а в качестве компромисса сформирован Сенат, ставший предметом лютой ненависти Виктории. В отличие от остальных, она вступила в Фронт единения не из желания вернуть прежний мир, а для того, чтобы уничтожать самую ненавистную его часть.

– Похоже, они и в самом деле решили всерьез взяться за дочку Беренсена, – размышляла она вслух, не вполне уверенная, что Рен вообще слушает, – Что, в общем-то, понятно, учитывая, что ради нее сделали такое исключение, когда другие столько лет не встречались с близкими. Бедняга еще не знает, что ее ждет.

Рен продолжал хранить молчание, демонстрируя откровенное нежелание участвовать в разговоре. Виктория вздохнула над собственными мыслями.

– Хей, Рен, – спросила она, не особо ожидая ответа, – Как ты думаешь, получится у нас сделать то, что мы задумали?

Такое проявление слабости было совсем не в характере Виктории, но, если Рен и удивился, то виду не подал.

– Конечно, – вдруг ответил он тоном, не допускающим сомнений. Странно, но после всех усилий и разговоров, после всего, что уже было сделано – это стало единственным, что по-настоящему убедило Викторию.