Читать книгу Во веке веков - Юрий Слащинин - Страница 17

Гаврила Матвеевич снял со стены гармонь, перекинул через плечо истёртый её ремень и побежал пальцами по белым планкам, бросив по избе перебор.

Музыка заполнила тесную избу, потребовала простора, и дед поднялся с табуретки, бросив мужикам.

– Айда на волю!..

Пошел во двор и за ним, покачиваясь, пошли в обнимку Данила и Тимофей.

В сенцах гармошка притихла на момент, а на дворе рванулась во всю мощь, и пошла, закрутилась, завертелась над селом разгульная и торжествующая мелодия, извещавшая, что у Валдаевых пошла гулянка. Всякий слышавший сейчас эту начальную игру невольно улыбался и завидовал, если не был зван на всегда весёлое гулянье, а званые торопились надеть праздничный наряд, чтобы идти на зов музыки, так как знали – заиграла гармошка, надо быть там.

Из окон нового дома выглянули Василиса с Настенькой. И Галина Петровна вопрошающе уставились на деда: мол, чего так рано начал, не готовы ещё как надо бы… Гаврила Матвеевич нарочито не замечал Василисын взгляд, а глянув на невестку, перевел взгляд на соседский двор, где должна стоять лошадь. Галина Петровна сдёрнула фартук и задорно кивнула, показывая, что всё будет, как ей сказано.

Играл Гаврила Матвеевич, стоя посреди двора, оглядывая через жерди изгороди деревенскую улицу. На ней показались первые гости – сваты. Сухой и маленький Петька Сморчков, по-нынешнему Петр Герасимович, и его дородная Клавдия Афанасьевна. Вышагивали посреди улицы, чтобы все видели, что идут самые главные гости. Хоть и много пакостил Сморчков, но Гаврила Матвеевич простил его, рассудив, что прожитого не вернёшь.

Подошли. Поздоровались. Клавдия Афанасьевна прошла в дом, а Петр Герасимович насупился и с таинственным видом заявил, озираясь:

– Всю Европу забрал немец. Куда теперь пойдет?

– На нас не сунется, – попытался подняться с заваленки Данила, да вновь осел, дивясь:

– Эк! Вот так медовуха. Не подняться никак…

– А я вот слыхал намедни в Драбагане… – приглушил голос сват, опасливо глянув по сторонам. Но Гаврила Матвеевич не дал ему рассказать про услышанное.

– Врут!

– А ты почём знаешь, что врут, – обиделся Сморчков, вскинул голову. – Я ещё не сказал ничего.

– А потому… Арестовали вчера в Драбагане двоих, – грозно глянул на него Гаврила Матвеевич. – Теперь третьего ищут, который с ними Гитлера материл. Не тебя ли?..

– Ты что?! Я и не был там… С прошлого года.., – трусливо залепетал Сморчков, и кадык его заходил вверх-вниз. – Я про буржуев, про англичан. На них, наверно, направится, не на нас.

– Договор у нас с немцами, – авторитетно рассудил Тимофей. – И фашисты – как социалисты наши. И знамя как у нас, красное.

– Во-от! – обрадовался Сморчков и недовольно покосился на свата.

Гаврила Матвеевич удивлённо крутанул головой: ещё сердится болтун. И вновь заиграл.

А потом повалил народ. Женщины степенно проходили в дом, вроде бы помогать хозяйкам, а мужчины оставались во дворе покурить да послушать игру Матвеича. Парни сбивались вокруг Сашки и тоже дымили папиросками, подтрунивали над ним:

– Саш, а наган-то у тебя есть? Дай пальнуть.

– Нет у него нагана, кобура пустая.

– А как же; границу охранять без нагана? Вдруг нападут самураи? Вооружить надо, – предложил Петька Сапожков, златоглавый и осыпанный веснушками. Он подмигнул ребятам, предлагая поддержать шутку. – Я недавно нашёл в кладовке самопал, из которого воробьев стреляли. Может, возьмёшь? Не убьёшь, так напугаешь.

– Бери, Сашок. В кобуре не видно, что деревянный.

– Он в кобуру Надькин кисет сунет, – сказал долгий Степан, прозванный так за высокий рост. Степан соперничал с Сашкой из-за Нади и, видимо, продолжал её любить. Смотрел с ревностью и с тайной надеждой услышать потверждение пробежавшим по деревне слухам.

– А лучше ложку, какая побольше, – добавил Федя Сурков, увалистый, как бычок, парень.

Друзья посмеивались над Сашкой, а он, морщась от дыма папиросы, прятал за этой гримасой своё счастье и тревогу; не глядя на улицу, ждал, когда на ней появятся Иринка и Ольга Сергеевна. Знал, что спиной и затылком почувствует их приближение. Но вдруг уловил нечто тревожное. Оглянулся и натолкнулся на колкий взгляд Нади, входившей во двор с группой взявшихся под руки девчат и с Костиком посерёдке их связки. Брат отворачивал свой взгляд, не желая его видеть, и задиристо торжествовал: мол, ты не пригласил Надю, так я её привел, получай и не лезь к другим девчонкам.

Парни тоже поняли щекотливость положения Сашки и, притихнув, поглядывали на него и на приближавшуюся Надю: она не сводила с него ледяных глаз.

Сашка суетливо зыркнул взглядом в одну сторону, в другую – а куда сбежишь?… На лбу выступил пот. Смахнув его ладонью и – была не была – радушно рванулся навстречу девчатам:

– Наконец-то! Дед уже час пилит. Танцуем, девчата. И чтоб каблуки не жалеть.

Говорил и говорил, улыбками рушил и осыпал осколки Надиных ледяных взглядов, расшвыривал стрелы обид и невысказанных претензий. И добился своего, увидев в глазах её проблески задумчивости. Заметил, что и пошатывающийся дядя Данила, отец Нади, поглядывает на них с удовлетворенным благодушием. И друзья заулыбались с восхищением: ло-о-вок!

Девчата принялись показываться, привлекая внимание к себе словцом, взглядом, выразительным жестом, который волнует парней сильней всяких слов. Пошла обычная толчея и Сашка поторопился развить свой первый успех, увести Надю подальше от опасной грани.

– Костик, неси патефон. Правда, пластинок у нас маловато. Вера обещала захватить. Забыли, девчата?

– Что вы, Александр Тимофеевич. Мы ничего не забываем, – ответила за подругу Надя, подчёркивая каждое слово так, что все вновь насторожились: что-то будет сейчас.

Вздёрнув носик, подобрав губы и прищурившись, Надя взглянула на Сашку так, словно готовилась влепить ему пощечину и искала для этого повод. А он-то знал, что с её вольным и своенравным характером она сделает задуманное в любой момент.

И вот колыхнулась её грудь под натянувшимся крепдешином, купленным к их свадьбе, и рука пошла вверх как для размаха. Мелькнула мысль повернуться к ребятам, призвав их танцевать, пока играет дед – со спины-то не будет бить. И не смог этого сделать завороженный межденным подъёмом руки. Она поднималась всё выше, выше. Пока пальцы не коснулись укладки на голове – аккуратных завитушек, придававших её лицу выражение кошачьей покорности. И он увидел, что она прощала его… И отдавала себя в полное его распоряжение, надеясь на благородство. Но сама – знал он, в любой момент сбросит с себя наигранную покорность и взбесившейся кошкой вцепиться в лицо – чтоб не заглядывался на других.

– Надя, потанцуем, – подхватил он её и под музыку деда закружил по двору.