Читать книгу Во веке веков - Юрий Слащинин - Страница 8

Смывая мучную пыль, Гаврила Матвеевич окатил себя водой из ведра, да – из второго и, пофыркивая, роняя вокруг себя капли, отжимая бороду, пошёл вытираться.

В избе был Костик. Умытый и одетый в праздничные брюки и рубашку, в новеньких брезентовых туфлях, купленных на выход, он стоял перед зеркалом и расчесывал волосы на сторону, ровняя пробор. Такую прилизанную прическу он завёл после приезда брата, в противовес ему, а чтобы чуб не топорщился завитушками, смазывал волосы маслом. Увидев в зеркало деда, Костик сразу же бросил гребешок, подошел к столу и начал хмуро прибирать там книги. Рассердился за то, что с Сашкой шептался, догадался Гаврила Матвеевич.

– Константин свет Тимофеевич, ружьишком опять баловался, а чистить дедку оставил?

Гаврила Матвеевич растирался полотенцем и прикидывал, как ловчее обстряпать задуманное, на кого опереться? Без помощников в таком деле не обойтись. Да и внуков надо помирить. Ишь, надулся, следил за Костиком дед.

Убрав книги, Костик повернулся и уставил на деда скорбные глаза, источавшие не просто обиду, а какой-то сырой подземный холод. Под таким его взглядом Гавриле Матвеевичу стало зябко, и он поторопился надеть рубашку, полагая, что разговор будет серьёзный и надо быть в строгом виде.

– До гробовой доски, что ли, в сердцах будете друг на дружку? – решил прежде прикрикнуть на Костика Гаврила Матвеевич, а потом уже подвести к разумному.

– Не надо, дед-а! Не надо… – умоляюще сказал Костик. Вышел из избы и тихо прикрыл за собой дверь.

Гаврила Матвеевич задумчиво подергал бороду. Мысли пошли тяжёлые и корявые, надо бы разобраться, чтоб не сплоховать. Вон какой цирк устроили из-за девчонки, того и гляди за грудки возьмутся. Мирить надо, а как? Может, Василису позвать, подумал, выглянув в окошко.

По двору затейливо кружилась Василиса с заспанным годовалым Петенькой на руках, а за ней бегала Настенька, выпрашивая у матери понянчить братика.

– И не дам, и не дам, – поддразнивала дочку Василиса. Раздавшаяся в плечах и бедрах, подобревшая телом в своём материнстве, характером она оставалась прежней девчонкой. – Не достанешь, не достанешь… Не дадим тебе Петеньку…

Дед загляделся на них. И мать, как дочка, и дочь вся в мать. Ишь кипятится как, хочет заполучить живую игрушку. Женщина растёт. Ах, Настюха-горюха, тоже поднимешься скоро нарядной рябинкой, заневестишься, а там пойдут сынки-дочки, внучки-правнучки, и не быть концу плоти человеческой.

– Вот не дашь если.. – Настенька остановилась перед матерью и внушительно уставила на неё колкие глазки. – Я тебе тоже не дам свою ляльку поиграть, когда ты старенькой станешь. Попросишь тогда, мамочка…

– Не-к, не попрошу. Не-к… – беспечно уверяла Василиса и, заметив подходившего к дому мужа, певуче приговаривала: – А во-он папка идет. Петенька помаши ему ручкой, вот так помаши.

Во двор вошёл Зыков. Крупный мужчина с васильковыми, по-детски застенчивыми глазами, он словно бы всё время стеснялся – то ли своего иссиня-красного лица и такого же цвета борцовской шеи, то ли тесного парусинового пиджака, из рукавов которого свисали мясистые лапищи. Увидев в сборе всю свою семью, Зыков обрадованно и вместе с тем смущённо заулыбался, подхватил подбежавшую к нему с радостным, так что в ушах заложило, визгом Настеньку и посадил её на плечо. Настенька засмеялась. довольная и гордая тем, что видит всё с такой высоты и не боится.

– И Петенька к папке хочет… – Василиса пристроила сынка на руку мужа и стала по-хозяйски оглядывать эту пирамиду, похоже, отыскивая место и для себя. – Вот так папка у нас: перемазался опять, как дитя малое. Неужто директору МТС по тракторам надо лазить? Попробуй-ка отстирай такое пятно мазута. И ничем не отстираешь – заплаткой придется закрывать.

Василиса отчитывала мужа, хмурила брови, а губы её расплывались в улыбке, так что всем было весело от такой её сердитости: и Зыкову, добродушно хлопавшему сине-красными веками с редкой опушкой ресниц, и Настеньке, ёрзавшей на широком отцовском плече, и Петеньке, дотянувшемуся до отцова уха.

Гаврила Матвеевич тоже заулыбался, наблюдая из окна за Василисой! Ох, лиса! Ведь и выбрала себе такого, чтоб без седла ездить.

В свое время Василиса крепко удивила всех, когда после поездки в райцентр привела в дом к ужину Зыкова и объявила отцу-матери, что они зарегистрировали брак и теперь он законный её муж, а она – жена его. Помнилось в семье, как онемело смотрел на дочь Тимофей, а у Галины от такого известия вывалилась из рук сковорода с жареной картошкой.

Зыкова в селе и женихом-то не считали – инженер, не ровня. Возят в МТС на тарантасе, как районное начальство. А ещё была та причина, что приехавший инженер отличался какой-то детской застенчивостью. Давал распоряжения и краснел. На гулянки молодежные не ходил. И Василису ни разу не провожал до дома, как говорила Галина. Без деда было-то все… И вот привела его Василиса не женихом, а сразу – мужем. Без ухаживаний обошлась! Да хоть и так, ладно. Не мать велела, а сама захотела. Значит, углядела в нём то, что другим не дано было угадать. Вон ведь, второго родила, а всё любятся, друг на дружку смотрят так, будто год с утра не виделись.

– Папка, а что будет… – Настенька воровато глянула на дедову избу и зашептала отцу: – Что будет – пришли воры, хозяев украли, а дом в окошки убежал?

– Сдалась, что ли? – Гаврила Матвеевич выставился в окошко и шевельнул куделистыми бровями, смешливо глядя на Настеньку. – Фу-ты, ну-ты… В нашем роду таких не бывало, чтоб без драки пятились, как раки.

– И не сдалась вовсе. – рассерженная Настенька вытянула ноги, соскальзывая с отцова плеча, и Зыков поставил её на землю; строго посмотрела на деда: – Только ты, дедуленька, не по правде делаешь: мне загадываешь, а я тебе нет. Давай я тебе тоже буду загадывать, тогда узнаешь…

– Ну, спытай дедка, – Гаврила Матвеевич с весёлой озабоченностью глянул на Василису: видала – какова!

Настенька приблизилась к окошку, руки в боки, головку набок склонила и хитрющими лисьими глазками прожгла его.

– Испытаю. Что будет: вокруг носа вьётся, а в руки не даётся?;

– Муха! Комар ещё вёрток.

– И нет. Когда догадаешься – скажешь.

Настенька крутанулась на каблучке и степенно пошла к крыльцу большого дома, гордо подняв острый носик.

Отцу с матерью смешно, и деду в радость. Ах, топчи тебя комары. Нож девка будет! Валдаевская! Вроде перекинулся парой словцов, а как живой воды напился, живучим корешком закусил.

Выждав момент, когда Зыков пошел в дом, Гаврила Матвеевич подмигнул Василисе и повёл головой, давая понять, чтоб секретно зашла к нему.

Василиса вошла в избу и с привычной безнадежностью уставилась на деда, оставшегося сидеть на полу.

– Ну дед! Вот-вот гости придут, а он стенку подпирает. Не стриженый, не прибранный. Как бабку Агрофевну будешь встречать? Испугается такого лохматого и сбежит с гулянки.

– А помоложе кого?.. Мне б такую в гости, чтоб грела кости.

– Вставай, стричь буду. Оброс, как лесовик, мхом покрылся, а всё о молоденьких помышляет.

Пересевшего на табуретку деда Василиса обернула простыней и принялась отсекать ножницами пряди его бороды, как настоящий парикмахер позвякивая колечками. Гаврила Матвеевич доверял ей свою красоту с тех времен, когда звал её Васькой и учил ставить подножки пристававшим мальчишкам.

– Погоди звенеть. – сказал он, поглядывая на её белесые, с золотинкой брови, под которыми вспыхивали насмешливыми огоньками и беспрестанно прыгали, метались два рыжих зверька, то добродушно-смешливых, то безжалостно-цепких. Решил довериться ей… А кому кроме неё скажешь? Кто поможет?..

– Сашка женится.

– Ой, дед – а!.. Да ты что?… Когда же?..

– Ну, когда ему теперь?.. Только на гулянке, на проводах этих.

– Невеста кто?.. Надя что ли?.. Мама-то с папанькой не знают. Не говорил он ничего.

Весело и чуточку растерянно Василиса отступила от деда и высвободила пальцы из колечек ножниц. Лицо её приобрело выражение лукавое, но отрешённое, говорившее, что в мыслях она уже где-то там, где будет сообщать новость. Все-таки бабой выросла, как ни старался воспитать её пареньком, подумал дед, осерчав.

– Ты стриги и слушай! Навострилась уже, всему свету по секрету.

– Надо же что-то делать. – Василиса оправдывалась, но прежняя её улыбочка не покидала лица.

– Стричь ты будешь, аль нет? Полбороды отсекла.

– С Тонечкой Петрушиной их видели, говорят…

– Тьфу, чертовка… И дёрнуло меня связаться с сорокой. – дед поднялся с табуретки, сбрасывая простыню.

– Сиди! – прикрикнула Василиса и вновь принялась стричь бороду. – Сорока… Не чужие ведь… Интересно… Мы с мамой и так и сяк, а он молчит. А когда жениться-то, если завтра в отъезд?

Дед строгим взглядом вразумлял Василису, но, видно, без пользы.

– Уходом женится. Смекнула?..

– Да на ком?.. С кем – уходом? – от нетерпения Василиса вроде бы ласково, но ощутимо огрела деда кулаком по голове.

– Ты что, сдурела? – подскочил дед.

– Значит, не Надя, раз уходом? Тонечка, значит?

Дед опять уселся на табурет, решив сказать ей всё сразу, пока ухо не отрезала. С такой всё станется.

– Иринка Морозова.

– Да ты что, дед?! – Василиса попятилась от него и села на подоконник, закрыв окошко спиной – в избе сразу потемнело. – Как же это?.. А Костик?

– Что тут гадать? Выходит, не сужена Костику: клад да жена – на счастливого. – деда сердил непонятливый и вроде бы подозрительный взгляд Василисы. – Раз уходом сговорились, значит, любовь у ней с Сашкой.

– А чего тогда не по – людски? – испытующе уставилась на него Василиса. – Ольга Сергеевна, что ли, брезгует, родниться с нами не желает?

– Не знает она…

– Как не знает? – подозрительность на лице Василисы сменилась удивлением, а затем с румянцем выплыла и её хитрая белозубая улыбка. И вот уже неудержимо захохотала она, поднимая руки и обессиленно роняя их на мясистые ноги. – Ой, не могу… Ты ж, наверно, стараешься… дочку – Сашке, а матушку… Стриги да стриги, твердит, и Агрофевну не приглашайте…

Василиса стряхнула с пальцев ножницы на пол и, хватаясь за живот, перегибалась в поясе, то наклонясь к коленям и открывая свет, то вновь закрывала окошко спиной, продолжая хохотать.

– Матушку-то себе наметил. Говорили бабы, ха-ха-ха.

– Что говорили?! – грозно сверкнул глазами Гаврила Матвеевич – и вдруг испугался. В деревне ведь как: во сне проговорился – наяву поплатишься. Не за себя страшно стало, за лебедушку свою тревожился.

– Кто говорил?! – опять вскричал он, чтобы напускным гневом побороть охватывающую его растерянность.

Сорвал простыню, поднялся с табуретки, а как увидел себя в зеркале, висевшем на стене, застыл в немом бессилии: роскошная своей дремучей мощью борода его была укорочена так, что из тупого среза её проглядывала белизна подбородка.

– Ты что ж наделала?! Обкарнала как! Чертовка! – с испуганной беспомощностью вскричал дед, схватившись за остатки бороды, и застонал. – На смех деда родного… Опозорить…

– Же-жених! Ха-ха-ха… – продолжала качаться Василиса, сидя в проеме окна.

В избу вошли отец с матерью, привлечённые смехом дочери. Тимофей Гаврилович в праздничной вышитой рубашке навыпуск, подпоясанный витой верёвочкой с кистями; на ходу скручивая цигарку, он с любопытством посматривал то на дочь, то на отца, стараясь понять, что тут произошло весёлого. Мать сразу же увидела обезображенного свекра, жалостливо заохала:

– Да что же ты наделала? – встала она между зеркалом и обиженно растерянным Гаврилой Матвеевичем, принялась сочувственно трогать его щеки и остатки бороды.

– Жених… ха-ха-ха, – заливалась Василиса, показывая на деда пальцем.

– Я вот тебе! По мясам! – осерчал Гаврила Матвеевич и двинулся к ней припечатать ладонь.

Василиса сорвалась с подоконника, нырнула за отца и, толкнув его деду, выскочила из комнаты; хохотала во дворе, пока шла в новый дом. Не понравилось это деду: в десятке дворов заинтересуются смехом Василисы. Вот так помогла внучка, выручила дедка! Ну, погоди, лиса, узнаешь, как крапива пахнет.

– С боков подрезать, и ничего будет… Дай-ка я поправлю.

Галина Петровна подобрала с пола ножницы и подступала к свёкру то с одной, то с другой стороны, а он не слушал её, отодвигался в сторону и пялился в зеркало на своё исковерканное лицо. Ну, как в таком образе показаться Ольге Сергеевне? Пальцы его беспомощно тыкались в комель щетины, торчавшей обрубком конского хвоста.

– Да сядь же ты, папа! – прикрикнула Галина Петровна, приводя свёкра в чувство. Она подтолкнула его к табуретке, захлестнула горло простыней и принялась осторожно чикать ножницами, нашептывая при этом, как маленькому. – И страшного ничего нет… Углы округлим и тут убавим – маленькая бородка. А чего метлой-то трясти? Помолодел сразу, правда, Тимоша?!

Тимофей Гаврилович сидел за столом и дымил цигаркой, насмешливо щуря глаза.

– Ну вот! – обрадовалась Галина Петровна, словно дождалась от мужа похвалы, и с большим усердием засуетилась перед Гаврилой Матвеевичем.

* * *