Читать книгу Незаконные похождения Max'a и Дамы в Розовых Очках. Книга 2 - Afigo Baltasar - Страница 11

“Уж лучше бы он вовсе – заснул, вместо того чтобы дрочить этот грёбаный джойстик!” – ругался на юношу майор, сопоставляя свои мучения в навязанном восприятии виртуальной реальности с участью попавших в ад грешников, вынужденных общаться с чертями и бесами, созерцая камни и лютый огонь.

Спасением ему явился шум, донесшийся из коридора квартиры, принявшей в свою обитель вернувшихся с улицы родственников. Но и это спасение оказалось лишь мимолётной отсрочкой на спешный поход в туалет и молчаливое ожидание приёма пищи, положив которую в тарелку, юный Александр, избегая взглядов матери и брата, поторопился унести в свою комнату, где она и пропала, покуда белокурый наш герой доходил до следующего уровня в напичканной замысловатыми хитростями и подвохами «ходилке».

“Проклятье! Воистину – адское наказание! Играть в эту дебильную игру – всё равно, что класть кирпичи или красить забор! Но, ведь, всему есть мера! А я вынужден, вместе с этим призраком белокурого денди, участвовать в рутинном перемещении нарисованного на экране образа с места на место вот уже десятый час! Что может быть глупее? Когда же, наконец, этот идиот остановится?! Когда выключит на хрен свою грёбанную игру?!” – неистовствовал майор, совершенно спекшись своим сознанием в отсутствии нормальных человеческих чувств, мыслей и впечатлений.

Но, стоило минуть дню и обозначиться полуночи, как мучитель усатого воина вдруг остановил игру сам, переключив компьютер на программу, передающую зафиксированное в реальности видеоизображение. И только в этот миг майор, наконец, понял, что за таинственный предмет лелеял белокурый юноша, пряча его под замком в своем секретере, держа близ сердца под пиджаком, а после, усердно запрятал в комнате-музее, потому что на экране появились те самые деревянные изваяния, с мастерски вырезанной обнажённой плотью.

Относительно того, что съемка ведётся именно испод плинтуса, тем самым, похожим на портсигар предметом, сомнений не возникало, так как ракурс фиксируемого изображения представлял собой запечатлённую откуда-то снизу, а точнее – с самого пола, разделённую на правую и левую стороны, панораму всей комнаты целиком.

“Так вот зачем на этом плинтусе дырки! А я, то было подумал – разгильдяйство…” – шокированный предусмотрительностью и хитрой смекалкой юноши, воскликнул в своей душе майор, с интересом наблюдая за появившимся в кадре, вошедшим в комнату-музей старшим братом Александра, представленным Велгой как Пушкин, но живым ныне, в этом причудливом мире фантастической реальности простых на вид людей.

Закрыв за собой дверь, тезка великого поэта тут же принялся раздеваться, смущая нашего майора невозможностью оторвать от обнаженной его фигуры взгляд, так как брат его – белокурый Александр смотрел на транслируемое через монитор изображение со стоической прямотой, сходной с зазорным пристрастием. “Так ведь он же – его родной брат! Какого чёрта он пялится на него с эдакой непреклонностью? Неужели – гей? Чего только не насмотришься, копаясь в дерьме чужих интимностей! И угораздило же мне вселиться в эдакого чудака, чтобы, будто бы в наказание, смотреть на объекты его вожделений, глазами, полученными напрокат!” – негодуя заточённой в чужой плоти душой, ругался про себя майор, параллельно пытаясь придумать какой-нибудь способ повлиять на заключившее его дух в себе тело юноши или выбраться из него вон.

Но, несмотря на все его попытки что-либо изменить, юный Александр упорно продолжал пялиться в экран, шокируя майора, открывающимися в тайне и предполагаемом уединении, подробностями личной и интимной жизни старшего брата.

Майор увидел, как, полностью обнажившись, Пушкин зажёг красный ночник, а тот следом озарил деревянные скульптуры откровенно жутким и порочным мистическим светом, после чего включил в сеть старый и громоздкий компьютер, стоящий в углу вместе с таким же громоздким и старым монитором, и прикрытый сверху какими-то декоративными ковриками. От засветившегося синим монитора распространилось волнообразное гало, и снимаемое на камеру изображение комнаты задрожало в переливах радужных линий, придавая сей картине подобие чародейского балагана.

Напротив монитора, посреди устланного пёстрым ковром пола, в той странной комнате был установлен некий низкий, но громоздкий на вид постамент, так же как и прочие заметные предметы, застланный сверху какими-то узорчатыми тряпками; скинув которые прочь, Пушкин обнажил внушительного вида чугунную наковальню, из рода тех, что служили непременным атрибутом в старых деревенских кузнях, но установленную не на возвышении из чурбаков или кирпичей, как положено, а прямо на пол, вероятно, на толстой резиновой подкладке. К наковальне он придвинул низенький табурет без ножек, сделанный, видать, из цельного куска дерева – вероятно бывшего пня, после чего принялся ходить по комнате, собирая с полок и шкафов инструмент, который аккуратно раскладывал среди гладкой и тёмной поверхности импровизированного верстака.

Когда весь необходимый для работы инвентарь был собран, Пушкин направился в противоположный от компьютера угол комнаты, где, накрытой красной материей, виднелась, скрытая от наглядной демонстрации, форма одного из изваяний, в силуэте обозначавшая человеческую фигуру, воспроизведённую стоящей прямо, во весь рост, по высоте своей возвышающейся над Пушкиным на добрую голову, скульптура.

Обхватив её, словно живого человека с особой бережностью за талию, Александр-старший пронёс статую через комнату, появившись вначале на одном, а после – на втором участке, разделённого поровну видеоизображения, а оказавшись возле наковальни, водрузил изваяние на платформу, и, устроившись с подогнутыми коленями напротив, скинул чёрную материю прочь, обнажив перед видео-оком недоделанную до конца фигуру, очаровательной в своей первозданной красоте женщины, недвусмысленным жестом прикасающейся к собственному лону.

“Красиво, но чересчур эротично…” – подумал про себя майор, с почтением рассматривая деревянное тело через бесстрастные зрачки юноши.

Сам же Пушкин, тем временем, продолжил свои приготовления к работе, натерев искусственную красотку какой-то пастой из банки, после чего поклонился ей в ноги, словно совершая классический молебен древних язычников-идолопоклонников.

“Удивительное дело: если один брат – особенный чудак тем, что прагматик и реалист, то другой – напротив – какой-то блаженный оккультист…” – подумал внутри себя майор, немного завидуя странной неординарности старшего брата Александра, и жалея о том, что не оказался заточённым в плоть подобного фантазёра, верно имеющего намного более богатый внутренний мир: “Хоть и явно сумасшедший, а всё же – живой – с чувствами, с фантазией!” – раздражённо причитал о такой несправедливости майор.

Меж тем, старший брат юного Александра, беззастенчиво наблюдающего, в сей миг, за его частной стороной жизни, к самой работе приступать явно не спешил и продолжал свои ритуальные приготовления, в череде которых, прямо на макушке деревянной женщины, была установлена большая восковая свеча; а по углам комнаты, следом, разожжены были благовонные палочки, от которых, спустя несколько минут, помутнело даже изображение транслируемой панорамы, в мутном облаке коей засветился и экран, настроенного на видеоизображение, старенького компьютера.

Внимательно вглядевшись в мерцающий за дымом монитор компьютера из комнаты-мастерской, майор узнал и сам сюжет транслируемого для Пушкина изображения: то был классический порнофильм студии “Маx’s”, из репертуара видеотеки 90-х годов XX века, с участием легендарного Рокко Сиффреди и, бесподобной в своих очаровательных ласках Ванессы Чейз.

“Хорошо, что хоть этот имеет обыкновенные пристрастия!” – с умиляющим сочувствием обрадовался пороку Пушкина майор, жалея о том, что юный его телесный сообитатель не курит, подобной его собственной, вишнёвой трубки, а лишь травится лёгкими сигаретами среднего класса.

“Всё бы отдал за затяжку “Borkum Riff” или “Amfora” из душистой люльки!” – ругался на юношу майор, а увидав, как транслируемый на монитор Пушкин раскочегарил резную самодельную трубку с головой козы на месте чашечки и длинным белым мундштуком из кости или рога, вовсе взвыл, завидуя бытию старшего брата своего нового тела с яростным отчаянием. Но на этом зависть его к тезке великого поэта потухла, а на смену ей пришло ещё большее недоумение, вскоре дошедшее до состояния откровенного шока, потому что наблюдаемый им из чужого тела человек начал делать вдруг что-то чрезвычайное, выходящее за рамки нравственных норм самого майора.

Выбрав себе среди разложенных на верстаке инструментов миниатюрный резак с кривым хромированным лезвием и алой ручкой из инкрустированного дерева, по форме отдалённо схожей с, налившимся кровью возбуждения, мужским членом, Пушкин припал пред установленной на кузню скульптурой на колени и приступил к резьбе самых тонких деталей гениталий изваяния, за каждым искусным штрихом резца равняя и полируя поверхность, живописно и натуралистично изображённой, вагины статуи, тут же подпитывая внимание из экрана, зафиксированной ещё в 90-х, любовью Рокко. И тут же, вдыхая из трубки дым, окружил своё рукотворное творение собственной, вполне натуральной, в плотском исполнении, любовью, целуя дерево в искусственные губы, соски грудей, гладкие ягодицы, колени, промежность, а в довершение своих страстных притязаний, засунув в деревянную женщину и сам свой, восставший от такого ритуала, громадный уд.

“Кто же из них двоих больший извращенец – тот, который мастурбирует себя с помощью деревянной куклы, или этот, заставляющий меня, против собственной воли, смотреть на чуждые нормальному человеку забавы?!…” – с мысленным возмущением задал вопрос судьбе майор, жалея о том, что Дама в Розовых Очках куда-то исчезла в момент перехода из одного мира в другой.

Пушкин, меж тем, делал своё дело, и, через добрых пол часа, доведя себя и статую до сладострастного изнеможения, вытащил из зада деревянной женщины свой порочный жезл, облив поруганное им самодельное отверстие красным вином из откупоренной с праздничным задором бутылки.

“Наполнись жизнию, творенье!” – громко и торжественно воскликнул с экрана Пушкин, окончательно убеждая майора в своём изысканном сумасшествии.

Спектакль сей длился всю ночь напролёт, и майор наш отдыхал душой, наблюдая за странной работой Александра-старшего, тогда как сам юный брат Пушкина саркастично похихикивал и смотрел с особой внимательностью именно на сцены разврата, повторявшиеся несколько раз в перерывах от ваяния деревянной женщины.

Когда всё это безобразие закончилось, и майор было понадеялся на заслуженный от нравственных мук отдых, Александр-младший, вместо того чтобы лечь спать или заняться какой-нибудь отвлекающей от сего паскудства деятельностью, деловито переключился на другой сайт, задав в поисковике пароль из набора бессловесных цифр.

“Неужели всех этих эмоций ему мало, и он ищет партнёров для игры?! Такую пытку я выдержу вряд ли!” – с отчаянием возмутился на юное своё нынешнее тело майор, но был приятно умиротворён, когда увидал, как Александр сбросил на “мыло” зашифрованного абонента записанные только что файлы, моментально выбравшись после того из “сети” и заглушив жужжащий моторчик перегревшегося “железа”.

“Наверняка забросил сам себе на ноутбук или на параллельный блок эти срамные видео трипы… Ещё бы: если старший брат его случайно залезет в этот компьютер, разумеется, будет скандал! Хотя, с точки зрения дисциплины и этики – записи эти следовало бы тут же уничтожить, а ещё правильнее – не записывать их вовсе… Хотя, о чём я здесь могу рассуждать, когда нахожусь в теле доморощенного шпиона?!… Что теперь-то лукавить? Он уже сделал весьма неправильную вещь, и за одним поступком, как правило, следует другой… Что остановит этого парня? Именно сейчас ему следовало бы остановиться! Именно сейчас, покуда развлечения его – всего лишь странные забавы из ряда юношеских потех… – хмуро думал себе майор, ворочаясь в молодом теле Александра-младшего с боку на бок. Сам юноша, блаженно засыпая, думал лишь о каких-то пустяках, как будто бы намеренно отгораживаясь от нравственных мыслительных шумов майора, как часто делают подростки, отвергающие любое воспитание их нравов.