Читать книгу Незаконные похождения Max'a и Дамы в Розовых Очках. Книга 2 - Afigo Baltasar - Страница 14

“Неужели так и мыкаться мне своим духом в этом ограниченом представителе рода человеческого, украшенного золотой медалью за усердие в школьной дисциплине, но столь чёрствого в переживании человеческих чувств? Неужели суждено и впредь играть в эти глупые игры – в ходилки, в стрелялки, – словно пожизненному пионеру из будущего? Хотя, верно, и ребёнок бы устал от эдакой однообразности! Возможно, именно такие черты характера помогают социальным карьеристам изо дня в день усидчиво и невозмутимо, посредственно добиваться своих целей. Чего же ради дьяволица-Нагваль подселила мою душу в этого красавчика? Может, наказания ради, за грехи? Тогда зачем она сама же, прилюдно, поносила церковные догмы? Ничего не понимаю!” – возмущался наш майор, завидев утренний свет через приоткрытые у пробудившегося Александра веки. И ответ на эти вопросы донимал его уже не на шутку, почти сводя с ума, и свёл бы ум за разум, не выйди Александр на утренний кофе в кухню общей с матерью и братом квартиры.

“Ну, хоть какой-то живой элемент во мраке электронно-наркотической статики!” – обрадовался майор, глазами Александра-младшего глядя на задорно разглагольствующего о чём-то, сидящего напротив него Пушкина.

– Магия, магия! Кругом магия! Выполняешь правильные ритуалы – получаешь достойный результат! Отклоняешься от традиции – и результат выходит кривым… где-то я допустил ошибку! Хотя, конечно, можно было бы предположить, будто кто-то вмешивается в мои планы… но, я уверен, что недоброжелателей у меня нет! Сам живу, потому что, и другим жить даю! – ретиво вещал старший брат Александра младшего, облагораживая воздух кухни душистым дымом со своих фирменных сигарок.

“Хоть и урод он – в моральном плане, а всё же – человек интересный, и поглядеть на него с близкого расстояния – мне не мука… Может, лишь, ради одного этого вселился я в плоть родного брата этого Пушкина? Пожалуй, что так… ведь всё складывается один к одному: сначала нас вынудили внимать ему возле памятника, потом, прямо на глазах наших, он был убит. Вероятно Велга хотела сказать о нём что-то большее к тому, что удалось услышать на площади… вероятно, ради этого и заключила она меня в тело его брата…” – размышлял майор, с восторгом рассматривая харизматичного и экстравагантного поэта через равнодушные глаза Александра-младшего.

А старший брат его, меж тем, рассказывал что-то и об Алистере Кроули, и о Карлосе Кастанеде и даже о самом царе Соломоне, приводя в пример разного рода их причуды, подспудно намекая на то, что ритуалы в магии могут иметь весьма экстравагантную форму, и потешая тем майора, нарочитым оправданием своих мастурбационных выходок.

– Катя тебе звонит! Говорит, чтобы мы включили телевизор на канале “мораль”*… – вдруг перебила Пушкина мать, протягивая телефонную трубку и торопливо щёлкая дистанционным пультом.

– Да, любимая!… Это я – твой грешный вассал! – бодро пропел в телефон своё приветствие Пушкин, и тут же отодвинул трубку от уха на добрых десять сантиметров, поскольку зазвучавший в ней голос отчётливо был слышен и на расстоянии, и он зазвенел, отражаясь от стен кухни отборными ругательствами.

– Чмо! Извращенец! Да как ты посмел себя так вести?! Если бы я знала, с кем связалась, то никогда бы не позволила приблизиться к тебе и на метр! Ты испохабил мою жизнь! Что я скажу теперь своей матери, отцу, братьям, сёстрам, однокурсникам?!… Проклятый сатанист, извращенец! Смотри на себя: ты стал популярным – как того и хотел! Тебя показывают даже по телевизору! А уж в интернете – в однокурсниках ты превзошел по популярности самого Роиса Борисеева*! – визгливо неслось из трубки, и майор подумал о том, что если бы телефонные коммуникации развились до того, чтоб иметь возможность передавать не только звуки, но и прочие, выделяемые человеком во время общения сигналы, то, верно, ухо Пушкина давно уже было бы заплёвано зеленой слюной негодования.

– Но я никогда не позиционировал себя через соцсеть, – ни в Facebook ни в однокурсниках… О чём ты го… – попытался оправдаться Пушкин, но был прерван на полуслове резко оборвавшейся связью.

– Перезвоню ей сам… а то какая-то чушь получается: обвиняет меня в том, к чему заведомо я не причастен! – извинительно пожимая плечами перед матерью и младшим братом, пробормотал обескураженный исторгнутой на него тирадой обвинений Пушкин, нажимая кнопки на умолкшем телефонном аппарате.

– Абонент не доступен… попробую ещё раз… прямо как сговорились все: на радио не принимают, на вернисаже деревянных скульптур не подходят к телефону, а тут ещё и любимая моя взбеленилась! – вращая глазами и пытаясь затушить о край раковины тлеющий бычок от сигарки, тихонько ворчал Пушкин, согласно кивая матери, призывающей его смотреть в экран телевизора, где, громыхая тревожной музыкой, демонстрировался очередной назидательный и одновременно запугивающий сюжет из арсенала религиозно-воспитательных программ традиционной церкви на канале «Мораль»*.

– Смотри, Сашка, – это ж ты! Ой, батюшки! Срамота-то какая! – взвизгнула вдруг мать, одновременно с сыном глядя в экран, где старшее её чадо, пребывая в полном неглиже, при алом полумраке чуть освещённой своей комнаты, молился деревянной женщине. А следом – бегущей строкой и обвиняющим голосом диктора, действия его комментировались в ракурсе рассмотрения сатанинских культов и сект, представляя заснятого на видео героя сюжета откуда-то с уровня пола комнаты Пушкина, как рьяного дьяволу поклонника, и обнажая перед зрителями все неприглядные перипетии его прошлой жизни.

“Ять! Так это ж – то самое видео, что снимал на камеру для своего компьютера тот белокурый денди, в теле которого я сейчас нахожусь!” – воскликнул в душе своей майор, и обрадовался тому, что не имеет собственной плоти, пребывая в которой, наверняка прикусил бы себе язык от шока за увиденное.

– Я пойду, пожалуй, к себе… – пренебрежительно хмыкнув, заглушил возмущения томящегося внутри себя майора Александр-младший, осадив сделавшегося по его вине жертвой старшего брата скользящим безразличным взглядом постороннего.

Сказав это, Александр-младший развернулся, и действительно вышел с кухни вон, оставив спорящих и ругающихся меж собой родственников разбираться в случившемся самостоятельно. Но в коридоре вдруг остановился и, поправив перед зеркалом причёску, решил вернуться назад. Вновь оказавшись на пороге кухни, незаметно для старшего брата, кивнул матери, чтобы та приблизилась к нему, затаившемуся в тени антресолей парадного.

Заговорщицки округлив глаза, мать проворно покинула Пушкина, поглощённого просмотром дискредитировавшей его телепередачи, и, придерживая шуршащие при ходьбе юбки, подошла к младшему сыну.

– Маман, будь так любезна: отвлеки Сашку каким-нибудь разговором хотя бы на пару минут… – без каких-либо комментариев, шепотом попросил её о соучастии в своих коварных планах Александр.

– Если это тебе необходимо, то сделаю всё, что скажешь! – придав лицу испуганно озабоченное выражение, тут же согласилась выполнить его просьбу мать, с опаской поглядывая на кухонную дверь, за которой Пушкин громко ругал телевизионного диктора, в негодовании, то и дело, ударяя кулаком по столу.

– Телевизор, что ли, посмотрите… Или позвоните кому-нибудь, – чтобы он вдруг не бросился в свою комнату… – подсказал матери практический совет Александр, небрежно и мягко подталкивая её к кухонной двери.

– Постараюсь, постараюсь, не беспокойся! – с суетливой заботой собралась выполнить распоряжение любимого чада мать. Но, сделав уже шаг к двери, обернувшись к Александру лицом, возмущённо добавила: “Смотри, какой негодяй: уж и от церкви его порицают, и подруга отвернулась, и работы его не принимают, а он всё шумит и противоречит! Подумать только: продолжатель знаменитой фамилии – и так себя ведёт… позор!”

Но Александр-младший лишь отмахнулся от эмоциональных её возмущений, и, мягко подтолкнув мать в спину ещё раз, поспешил проникнуть в комнату Пушкина, краснея лицом и пылая жаром настроившегося на риск тела.

В знакомой уже нашему майору комнате, среди неизменного багряного полумрака, не дожидаясь, пока глаза его привыкнут к сей порочной темени, Александр тут же ринулся в тот угол, с подпиленным плинтусом, где спрятал накануне, ставшую причиной трагедии видеокамеру.

Благодаря мгновение за предоставленный скоротечный шанс, он протянул уж руку, чтобы схватиться за деревянную заслонку своего хитроумного и таинственного хранилища предмета раздора, как вдруг неожиданно наткнулся локтем на, совершенно неразличимое при тусклом свете громадное стекло, приготовленное Пушкиным под картинную раму.

Рука Александра мгновенно онемела, тело бросило в жар, от смешавшейся в одном потоке артериальной и венозной крови, брызнувшей прямо в лицо. От неожиданности, шока и боли, одновременно обрушившихся на ладное его тело, Александр громко вскрикнул, перепугав и раздавшимся одновременно звоном битого стекла не только домочадцев, отделённых в сей миг одной лишь кирпичной стеной, но даже и майора, хоть и противящегося его коварным затеям, но неизбежно вынужденного сопереживать происходящее с заключившей его дух плотью, в полной мере всех сопутствующих ощущений боли, испуга и страха.

Когда старший брат и мать, переполошённые и оторвавшиеся от возникшего на почве телевизионного скандала спора, ворвались в комнату, Александр лежал уже на полу, заливая своей кровью, так и не опустошенный от видеокамеры тайник в плинтусе.

Тело его, с негодующей душой майора внутри, негодующей за невозможность видеть происходящее через захлопнувшиеся веки, тут же перенесли в другую комнату. А сам Пушкин, тем временем, вовлёкся в новый спор с матерью. Но предмет спора, на сей раз, касался того, какой жуткий вид имеет его комната-мастерская, лишённая хоть какого-нибудь приличного освещения.