Читать книгу В шаге от бездны. Том 1 - Алексей Лужков - Страница 10

***

В знаменитой на весь город «Дыре» кипели нешуточные страсти. Дыра или, как говорили недоброжелатели, «Сральник», была вечно пьяной отдушиной для веселого люда. С виду неказистое двухэтажное здание, такое же обшарпанное, как и все остальные дома Старого города, уходило под землю на три дополнительных уровня. Тут имелся кабак, бордель, игорный дом, театр и даже бойцовская яма. В полумраке душных залов, провонявших вином, горелым мясом и потом, бесились гости подземного мира. Они пили, играли в долдона, сношались и затевали кровавые драки. За всей этой вакханалией следили цыгане, вот уже сотню лет владевшие знаменитым трактиром. Они присматривали за порядком, принимали ставки на кулачных боях, следили за соблюдением правил игры в карты и кости. Посетители Дыры знали, что на нижнем уровне подземных владений расположено логово банды цыган, где смуглолицые выходцы из южных земель вершили дела преступного мира.

Сегодня ночью в Дыре было еще жарче, чем обычно. В бойцовской яме, огороженной заостренными кольями, проходил чемпионский поединок. Пьяная толпа выла и ревела, наблюдая за тем, как два могучих противника в ярости крушили друг другу заплывшие, окровавленные рожи. В прокуренном зале, где сизый дым от трубок, казалось, мог удержать меч, собрался весь цвет Старого города. Бандиты, заядлые игроки, купцы и контрабандисты бешенными, слезящимися глазами следили за жестокой дракой, устроенной претендентами на титул. Брызгая слюной, они яростно болели за своих любимцев, выкрикивали оскорбления в адрес соперника. Потрясая кружками, самые активные горлопаны переходили от слов к делу, и в душном полумраке подземелья вспыхивали потасовки. Цыгане старались растаскивать драчунов, но в такой тесноте было трудно навести порядок.

Бой на арене подходил к концу. Один из бойцов – белокурый северянин в исподнем – нанес своему врагу сокрушительный удар в челюсть. Смуглолицый цыган пошатнулся, но устоял. Вцепившись в своего противника, он старался отдышаться от пропущенного удара. Зажатый северянин изо всех сил обрабатывал корпус соперника. Чувствуя, что его потуги не наносят цыгану вреда, северянин извернулся, вырвался из клинча и врезался в нос противника твердым, как стена, лбом. Зрители взревели. Цыган, путаясь в ногах, стал отступать, кое-как прикрываясь от обрушившейся на него серии. Белокурый, издав жуткий боевой клич, словно забойщик на бойне вколачивал в голову соперника чудовищные по силе прямые. Цыган уже не защищался. Ноги его подкосились, заплывшие синяками глаза помутнели, и он рухнул на залитый кровью деревянный настил. Северянин в приступе боевого безумия прыгнул на него сверху. Кулаки с невероятной скоростью мелькали в воздухе, выбивая дух из поверженного врага. На губах белокурого бойца выступила пена. Рыча, он планомерно превращал лицо цыгана в кровавый фарш. Нос побежденного, переломанный и искалеченный, стал напоминать безобразный холм. Губы опухли, глаза окончательно скрылись за раздутыми черными веками. Кровь, равномерным слоем заливала лицо избитого южанина, и от каждого удара она, хлюпая, брызгала на присыпанный песком настил.

– Торвальд! – заорал белокурый, поднимаясь над телом искалеченного противника.

– Добей его! – крикнули с балкона, где стояли бандиты в зеленых платках. – Убей, ублюдка, Торвальд!

Грудь цыгана едва вздымалась в слабых попытках вдохнуть спертого, горячего воздуха. Утерев пену, Торвальд воздел правую руку. Толпа истерично взвыла. Из зала на арену вылетела тяжелая дубина, и с грохотом отскочила от пола к ногам победителя. Белокурый поднял ее, крутанул в руке и, широко расставив ноги, занес дубину над головой. Рукоять норовила выскользнуть из потных ладоней северянина, но он крепко держал в руках орудие смерти.

– Во имя Изерина! – прорычал Торвальд, и опустил дубину на голову цыгана. Череп с хрустом треснул, из проломленного виска туго выплеснулась кровь. Северянин нанес еще один могучий удар, и лицо противника исчезло в замесе из сломанных костей и порванной плоти. Цыган дернулся несколько раз и затих. Только левая нога погибшего продолжала содрогаться в мелких конвульсиях. Вокруг того, что было недавно головой цыгана, растекалась алая лужа. Северянин погрузил в нее ладонь, и медленно провел красной пятерней по лицу. Кровь побежденного быстрой капелью стекала по массивному подбородку, падая на широкую грудь Торвальда.

На арену выскочил худой человечек в розовом камзоле, напоминавший хорька. Потирая ладони, он подбежал к Торвальду. Театральным жестом он указал на победителя, и удивительно сильным баритоном провозгласил:

– Слава чемпиону! Торвальду, сыну Виглафа! В жарком бою воин из Исхейма одолел Милоша из Гарамунда!

Часть толпы приветствовала северянина громоподобным ревом. Остальные мрачно молчали, разочарованные смертью своего претендента. У самого края ямы, где за накрытыми столами сидели члены знаменитого Серого Консилиума, тоже не чувствовалось радости. Больверк, главарь «Зеленых платков», широко улыбнулся и торжествующе посмотрел на своих коллег по ремеслу. Подняв стакан с водкой, он ехидно заметил:

– А я говорил тебе, Граф, что у парня есть талант. Одно слово – порода. Его покойный батюшка, да примут его боги на Бесконечной Войне, таким же был. Турсена с ног одним тычком сшибал.

Рядом с Больверком сидел худощавый мужчина в голубом берете и ярко-алом камзоле. Он подчеркнуто медленно приподнял бровь:

– Где ты нашел эту обезьяну? Вы обрили гиганта и выставили его на турнир? Тогда это подлог чистой воды.

Больверк утробно расхохотался:

– Клянусь левым яйцом Йоргуда, он человек! Но гигантов ты не зря вспомнил. Торвальд из дренгов Священного Содружества Охотников.

Граф скривил губы:

– Тогда все понятно. Можно было вообще не затевать эту клоунаду. Бо́монт!

Возле деревянных бортов арены стоял высокий, желтушного вида человек в белоснежной рубашке и темных штанах. В руках он вертел клинковую бритву. Услышав свое имя, Бомонт обернулся, показав худое изможденное лицо. Большие, водянистые глаза уставились на Графа.

– Чего тебе? – надтреснутым голосом спросил он.

Граф приподнял бокал:

– Ты слышал, что сказал многоуважаемый Больверк? Этот Торвальд из бывших охотников Содружества. Тебе не кажется, что нас немного обжулили?

– Цирюльник, ты ж меня знаешь, у меня все по-честному, – принялся оправдываться Больверк.

Бомонт дернул шеей – послышался тихий щелчок позвонков. Он не выказал возмущения, но костяшки его пальцев побелели, когда мужчина крепко сжал рукоять бритвы.

– Неразговорчивый он сегодня, – пошутил Граф, вызвав новую порцию гогота из груди северянина. Цирюльник не обратил на них внимания. Безжизненными, рыбьими глазами он смотрел на победителя турнира и непрерывно крутил бритву.

Шумно прочистив глотку, Больверк поднялся. Воздев глиняную кружку, наполненную темным пивом, он прогремел:

– За великолепный поединок! Его будут помнить до самого Сошествия!

– За поединок! – грянули остальные главари и дружно выпили.

Закусив, кто фруктами, кто сыром и паштетом, владыки Старого города продолжили беседу, иногда прерываясь, чтобы промочить уставшее горло.

– Твои дипломатические способности всегда вводили меня в ступор, – усмехнулся Граф. – Больверк, ты же ходячий стереотип. Варвар, из Исхейма, бородатый, здоровенный как медведь, и вот надо же, хитер что твоя канцелярская крыса. Поразительно.

Больверк тотчас нахмурился:

– Чего-то я не понял, Граф. Где ты хитрость усмотрел?

– Будь ты тупорылым, как большая часть твоих сородичей, то не преминул бы выпить за победу Торвальда, прилюдно наплевав в душу соратникам, в особенности уважаемому Харману, чей боец так неосмотрительно раскинул мозгами в яме.

Больверк исподлобья посмотрел на нынешнего цыганского короля. Харман Лаш, дородный мужчина на склоне лет, помахал рукой северянину:

– Я не в обиде, Больверк. Твой Торвальд оказался сильнее. Милош, будь проклят тот день, когда мать породила дурака на свет, казался мне достойным юношей, но – Харман пожал плечами – духи оставили его. За Торвальда! Чемпиона бойцовской ямы!

Застолье набирало обороты. Пьяные посетители затянули «Веселую Прачку», фальшивя на десяток голосов. Цыгане убрали с арены труп невезучего Милоша, без особого пиетета подцепив тело железными крючьями. Чемпион, моргая распухшими веками, наблюдал, как за трупом тянется кровавая дорожка. Хмыкнув, Торвальд отпил из кружки густого эля.

Зрители начали расходиться: утомленные, потные и довольные, они продолжили кутеж на верхних этажах, где вдоволь было вина, женщин и карт. Ночь перевалила за середину, но гульбище и не думало затихать. В прокуренных залах то и дело раздавались пьяные выкрики, бой посуды и бренчание рюнгельта11.

Больверк прикончил остатки водки и довольно подмигнул Графу:

– Ты про Свистулю слышал новость?

– Нет, – Шеффер поморщился. – Кто это?

– Сейчас расскажу! Дурень этот, да простят его боги, вор был не из лучших, но умелый. Успешно чистил лавки и домишки на Купеческой от честно нажитых излишек.

– Дальше-то чего? – Граф поджал бледные губы. – Кто он такой, мне вполне ясно. Пьянь, идиот и развратник. Впрочем, как и все твои знакомцы.

Больверк пропустил шпильку мимо ушей и продолжил:

– Так вот, взяли этого danra12 в доме одного цеховщика. Человек небедный, с серебряной заколкой, в доме, понятное дело, не без достатка. Свистуля, голова кочанная, влез туда ночью и решил облегчить жизнь честному ремесленнику. Собрал, значится, все что лежит плохо да к полу не прибито, и собрался уходить.

Граф с невыразимой скукой крутил на пальце золотой перстень с мелкой гравировкой:

– И?

– На беду свою отходил он через кухню. А там рыба свежая лежала! Свистуля с детства рыбку любил, и такая страсть на него напала, что решил он отведать твари речной немедля. Распалил печь, сковороду на нее примостил и давай рыбеху жарить. Пока она готовилась, вернулись хозяева. Свистуля рыбину в зубы и бежать. Да только не свезло ему. С хозяевами родственник какой-то был, человек, видать, бывалый. Он сковороду с печи шасть, и Свистуле в голову запустил.

– Пришиб? – без интереса спросил Граф.

Больверк закинул в широкую пасть кус щучьего паштета.

– Нет, – ответил он, громко чавкая. – Жив остался. Его стражникам на руки сдали. Они, когда услышали такую байду, долго в себя прийти не могли.

– Дурацкая история, – подытожил Шеффер, отхлебнув вина, – идиот, он и есть идиот. Теперь будут вашего Свистулю, «Рыболюбом» называть.

Больверк покачал головой. Седые патлы свесились на глаза, блестевшие от удовольствия и выпитого.

– Не дадут ему такой кликухи. Повесили его третьего дня. Грехов на Свистуле было что глистов у блудливого кошака. Самая соль, что после казни кто-то всунул ему в рот рыбину. Так он и помер – в петле и с любимой жратвой в хлебале. Нас убивает то, что мы любим больше всего.

Граф ухмыльнулся и елейно произнес:

– Ты уж точно загнешься от любви к идиотским вракам!

Больверк захохотал, хлопнув себя по располневшему брюху. Бледной тенью мимо стола прошмыгнул Цирюльник. Он ни с кем не попрощался, лишь окинул тусклым взглядом коллег. Двое телохранителей безмолвно последовали за господином.

– Терпеть его не могу, – пожаловался Больверк. – Когда вижу этого психа, у меня яйца к животу поднимаются. И член усыхает.

– Было бы странно, если б твой член увеличивался от вида нашего желтомордого друга, – поддел его Граф с прежней, медовой улыбочкой.

– Пошел ты в жопу, Шеффер, – притворно вспылил Больверк. – Можно подумать, у тебя встает на Бомонта и его «ткачей». Урод на уроде, даром маски напяливают.

– Я их просто обожаю. Каждый раз, когда вижу Цирюльника, мне хочется уединиться с хреном в кулаке.

Северянин выругался и сделал большой глоток пива. Цыганский король и сидевший рядом с ним человек переглянулись. Этим человеком, доселе не принимавшим участия в беседе, был Освальд Бриннер, владелец трактира «Под Черной Розой». Его считали негласным арбитром Серого Консилиума, этаким регентом преступного мира. Никто не знал, кто он на самом деле такой. У него не было собственной шайки, он редко принимал участие в подозрительных операциях, но благодаря своим связям, острому уму и чутью, слыл непререкаемым авторитетом.

– Больверк, может, пригласишь чемпиона за наш стол? Мне интересно узнать его дальнейшие виды на жизнь.

Голос Освальда был мягким и обволакивающим, как у доброго лекаря. Он и внешне напоминал почтенного аптекаря, а не всесильного председателя Консилиума. Худощавый, неопределенного возраста, с большим убытком волос на голове. Взгляд печальный, как у похоронных дел мастера. В отличие от Графа, он не носил дорогих шелков, предпочитая строгие черные одежды. Украшений Освальд избегал, ограничиваясь неприметным серебряным браслетом на правом запястье.

Больверк кивнул своему охраннику, и уже через минуту тот привел разомлевшего победителя. Чемпиона к этому времени приодели, раны смазали и подштопали должным образом. Громадный синяк фиолетовым мешком свисал с левой брови Торвальда, но этот факт ничуть не омрачал его настроя.

– Дядя Больверк, здорово! – радостно завопил чемпион и бросился обниматься с лидером Зеленых платков. Больверк выставил вперед руки, придержав своего племянника.

– Эй, давай без тисканья, дренг. Лучше поздоровайся с уважаемыми людьми.

Торвальд громко втянул воздух сломанным носом.

– Приветствую. Я Торвальд, сын Виглафа. А Вы кто?

Граф громко фыркнул, подавившись вином. Харман Лаш и Освальд снова переглянулись. По лицу Больверка пробежали корчи раздражения:

– Вы это, не обессудьте. Парень неделю в городе. Никого не знает.

– Дело поправимое, – улыбнулся Освальд.

Председатель Консилиума смотрел на молодого исхеймца немигающими глазами.

– Меня зовут Освальд. Сколько тебе лет Торвальд, сын Виглафа?

– Девятнадцать… э-э-э господин, – замялся чемпион.

– Поздравляю тебя с победой. Отличный поединок. Твой дядя упоминал, что ты состоял в Священном содружестве, это правда?

– Истину говорит, – подтвердил белокурый исхеймец. – Два года пробыл на севере.

Граф не сдержался, и громко засмеялся:

– Я думал, севернее Исхейма только край мира! Боги! Я представляю, что происходит с причиндалами в этой обледенелой пустоши!

– Почему ты покинул Содружество? – продолжил задавать вопросы Освальд. – Насколько мне известно, члены вашего общества связаны пожизненными узами. Вы не имеете права уйти из Содружества даже под страхом смерти. Так почему ты оказался здесь?

Торвальд молчал, ковыряя ногой пол, как не выучивший экзамен школяр перед профессором кафедры. В поисках поддержки он посмотрел на дядю. Больверк, кляня свой длинный язык, примирительно поднял руки:

– Да ладно тебе, Освальд. Какая, собственно, разница. Покинул и покинул.

Бриннер был непреклонен:

– Извини, но я вынужден настоять. Торвальд, как ты сказал, недавно в городе, и я хочу знать, что он за человек. Можно ли ему доверять.

Он снова перевел взгляд на юношу:

– Так я услышу ответ?

Парень помялся и сдавленно забубнил:

– Я дезертир. Клятвопреступник. Я сбежал, нарушив священные обеты Повелителя битв. На севере меня считают изгоем, смертником. Думал, здесь я смогу отсидеться.

Больверк морщился от каждого слова племянника, но молчал.

– Ты об этом знал? – осведомился Бриннер у главаря «Платков».

– Да.

– А остальные ваши соотечественники?

– Конечно нет. Здесь свои законы, но за такой фортель парню башку окрутят.

Освальд покивал головой и отхлебнул воды из стеклянного стакана.

– Не волнуйся, Торвальд, сын Виглафа, тебя никто не прогонит. Здесь всегда рады новым лицам. Хотя, дезертирство говорит о тебе не с лучшей стороны. У кого-нибудь есть вопросы к молодому человеку?

Цыганский король, кашлянув в кулак, спросил:

– Какова причина твоего побега? В Содружестве какие-то проблемы?

На лбу юноши выступил пот. В полумраке зала трудно было разобрать, но Харману Лашу показалось, что юноша испуган.

– Вы не поверите, – промямлил он.

– Выкладывай, – подстегнул парня Освальд. – Мы здесь народ пуганный. Нас трудно удивить.

– Гиганты, – бухнул Торвальд, собравшись с силами. – Они вернулись. Их тыщу лет никто не видел, а они вернулись. Весь гарнизон мой перебили, суки. Я такого ужаса никогда не видел.

– Гиганты? – переспросил Граф, – но, дружище, говорят, они вымерли.

– Мне тоже говорили. «Бабкины сказки. Последние вымерли тыщу лет назад.» А твари оказались живы – здоровы.

Над столом разлилось угрюмое молчание. Один Шеффер, надев маску безразличия, нарочито громко цедил свое вино.

– Близится Бедствие, – сказал в тишине цыганский король, покачав головой.

Граф недоверчиво уставился на Хармана:

– С чего ты взял? Птичка напела? Или покойник нашептал?

Черные глаза Лаша осветились странным желтым огнем:

– Не смейся над моей религией, Максимилиан. Если ты безбожник, это не значит, что остальные подобны тебе. Но я отвечу на твой глупый вопрос: нет, духи мертвых здесь ни при чем. Просто в отличие от тебя и твоего народа, мой умеет считать.

Лицо Графа вытянулось и побагровело. Усилием воли он сдержал рвущуюся наружу ярость:

– Ну, так поделись с нами мудростью, цыган. У меня сегодня благостное настроение, и я готов слушать твои байки до самого восхода. Может, заодно считать меня поучишь. Только, пожалуйста, не на пальцах. В Рейнланде люди давно знают письмо.

– Но не умеют им пользоваться, – парировал Харман. – Считай, сам Шеффер: почти двести лет назад случилось Бедствие. Еще за двести лет до этого – другое. И так далее, в глубь веков. Вся людская история – это бесконечная игра со смертью. Бедствия случаются каждые два века, с небольшими задержками в год-другой, и с каждым разом они приносят жуткие потрясения и катастрофы. Кто может поручиться, что в этот раз мы вообще выживем? Жрецы моего народа говорили с мертвыми – души стенают от ужаса, бьются в истерике, возвещая о грядущем. Возможно, это Бедствие будет самым страшным за всю написанную историю.

– Конец света? – с сомнением спросил Граф. – Может, и Сошествия дождемся? Если святоши нам не врут, боги кое-что обещали своей пастве. Когда наступит сумрачная година, Вознесенные вернутся с небес, дабы покарать всех неправедных. И как нам быть? Мы к праведникам уж никак не относимся! Может, тебе жрецы чего навещали? Кстати, ты говорил, что покойников в твоей басне не будет, и вон как все обернулось.

– Ерничай, сколько влезет, – спокойно, без зла ответил Лаш. – Лев молчит, собака лает. Скоро все встанет на свои места. Посмотрим тогда, кто прав.

Шеффер склонился в шутливом поклоне:

– К вашим услугам.

Больверк прервал начавшуюся перепалку:

– Харман, я одного не могу понять. При чем тут гиганты? Как эти засранцы связаны с Бедствием?

Раскрасневшийся Лаш осушил стакан с виски.

– Перед Бедствием силы Тени и прочие земные мерзости просыпаются. Все, казалось бы, давно преданное забвению, возвращается в мир. Гиганты на севере, демоны пустынь на юге. Из океанских глубин лезет такое, отчего моряки боятся выходить в море. У Грани Теней почти с десяток лет творится сущий шабаш. Это лишь следствия Дыхания Тени. Заметили, как много странностей творится здесь, в Гвингаэле? Чума, диковинные твари в катакомбах? Зло чувствует приближение своего часа, и выползает наружу. Я тебя просветил?

Больверк почесал жирный затылок и смущенно улыбнулся:

– Куда уж лучше. Притянул, так сказать, муде к бороде. Сегодня буду спать со светом.

Засмеялись все, кроме Хармана Лаша. К нему подскочил безобразный, носатый горбун и что-то горячо зашептал в ухо хозяина. Внимательно выслушав, цыганский король отправил горбуна восвояси:

– Прошу простить меня, уважаемые, но неотложные дела требуют моего внимания. Пейте, развлекайтесь – все за счет заведения.

Харман Лаш, заметно прихрамывая, последовал за горбуном в недра своего обширного логова.

– Гнида! – прошипел Граф, когда цыганский король растворился во мраке, – учить меня вздумал. Лучше бы помылся сначала, хер вонючий. Ненавижу его, всю его расу и этот Сральник, который они по недоразумению считают трактиром. Некрофилы затраханные! Вы видели, с каким лицом он гнал эту херню? Бедствие, демоны, страшное зло?! Какого зла можно бояться в этом давно просранном мире? Может, он еще расскажет, как его бродяги-родственники видели в пустыне Аран Белоколонный? Быдло, мать их! Ноги моей здесь больше не будет! Удачи, джентльмены!

Одни глотком допив вино, Граф, продолжая ругаться, подозвал своих охранников. Окруженный свитой, как настоящий аристократ, Максимилиан Шеффер покинул собрание, звеня на ходу многочисленными цепями и браслетами. Его сопроводил бурный хохот с верхнего яруса. Там, должно быть, показывали очередную пьесу.

На освободившееся место Графа немного застенчиво, почти на самый край стула, присел Торвальд.

– Дядь, я ни пса не понял, что сказал этот Граф. Он, кстати, настоящий граф?

Освальд едва заметно развел тонкие губы в подобии улыбки:

– Говорят, он внебрачный сын дворянина из Равнфьельда. Отсюда и весь этот бзик на вороньей костюмерии в его банде. Технически, нашего Максимилиана можно считать благородного происхождения. Куда уж нам, простодырым…

– Но-но, – осадил председателя Больверк, – я много лет был хёвдингом клана. Это будет посерьезней, чем какой-то там бастард.

Освальд тактично промолчал. Торвальд выпил вина из кувшина Графа и сморщился:

– Сладкое… – посетовал он и, немного подумав, снова пристал к Больверку с вопросом. – А что такое некрофил?

– Во имя Йоргуда, ты заткнешься сегодня или нет?! – рассвирепел дядя. И снова на адресованный ему вопрос ответил Бриннер.

– Некрофил – это человек, сношающий трупов. Извращенец.

– Народ господина Лаша придерживается таких традиций?!

Бриннер улыбнулся, на этот раз чуть шире обычного:

– Нет, – покачал он головой. – Цыгане исповедуют культ смерти, поклоняются мертвым. Для них они и боги, и дьяволы. Граф использовал, скажем так, неудачное сравнение.

– Понятно. Тогда почему господин Шеффер так нехорошо отозвался о них? Ведь цыган хотел предупредить. Зло в самом деле не дремлет. Я сам видел.

– Граф просто боится. Он не верит во все эти страхи, но все равно боится. Как и мы.