Читать книгу В шаге от бездны. Том 1 - Алексей Лужков - Страница 11

***

Юноша медленно приходил в себя. Первым ощущением была дикая головная боль. Ему казалось, что по затылку галопом проскакал отряд бронированной кавалерии. Перед глазами мерцали разноцветные круги, к горлу подступила тошнота. Сдерживая рвотные позывы, молодой человек едва заметно приоткрыл склеившиеся веки, оценивая ситуацию.

Темная комната с полыхающей жаровней. Отблески огня мерцают на кирпичной стене и неровном, земляном полу. Воздух застоялый, пропитанный духом плесени, горелой кожи и мочи. Во мраке виднелись очертания широкого стола и пары табуретов. На столе лежали какие-то предметы, но в темноте трудно было определить их назначение. Юноша попытался шевельнутся. Тщетно. Он был накрепко привязан к стулу. Кто-то очень прилежный затянул узлы так, что проклятые веревки впились в запястья, прорезав кожу. Пошевелив одеревеневшей шеей, юноша скривился от боли. Рвотный позыв вновь скрутил желудок. Перегнувшись через подлокотник, молодой человек шумно выблевал остатки вина. К уже известным запахам добавилась кислая рвотная вонь. Тяжело дыша, он сплюнул густую слюну и откинулся на спинку. Дружок горбуна обеспечил ему добротное сотрясение. Слава Эмунту Защитнику, хоть жив остался после такого гостинца.

Где-то во мраке с металлическим визгом открылась дверь, и в комнату зашли четверо. Двое посетителей юноше были знакомы. Горбун и его лысый помощник. Остальные тоже не внушали доверия. Один их них – тощий, жилистый мужчина в кожаном фартуке на обнаженном торсе, держал в руках три металлических прута, в предназначении коих не оставалось сомнений. Четверка подошла к связанному молодому человеку. Их смуглая кожа говорила сама за себя. Цыгане.

Второй незнакомец навис над стулом, изучая пленника черными колючими глазами. В его пегой бороде затаилась располагающая улыбка. На фоне своих спутников незнакомец существенно выделялся богатством костюма. Дорогая белая сорочка нараспашку, черный камзол с алыми позументами, серые бриджи заправлены в высокие сапоги. На заросшей седыми волосами груди покоились две толстые золотые цепи с жутковатыми подвесками в виде черепа и собачьей головы. Пальцы унизаны перстнями с драгоценными камнями. В левом ухе сверкала массивная квадратная серьга с ярким изумрудом. Об особом положении незнакомца говорил засунутый за алый пояс пистолет с инкрустированной серебром рукоятью. На вид цыгану было лет шестьдесят, и, судя по объемному чреву, людские слабости не обошли его стороной.

Склонив изрезанное морщинами лицо, богатый цыган представился:

– Я Харман Лаш.

Юноша повернул голову к жаровне, неотрывно глядя на весело отплясывающие языки пламени. Крепко сжав пересохшие губы, он будто не заметил цыганского короля.

– Сука! – пробасил Студень. – Отмалчивается!

– Побереги дыхание, Тамаш, – бросил Лаш, и здоровяк благоразумно заткнулся. Горбун Шандор незаметно пригрозил Студню кулаком.

– Меня зовут Гюнтер, – назвался молодой человек. – На кой черт я вам понадобился?

Цыганский король одобрительно выставил большой палец:

– Хороший вопрос. Верный. Точнее был бы, верным, если б ты задал его пару часов назад.

– Не понял.

Шандор отвесил Гюнтеру звонкую оплеуху.

– Включай голову, идиот, – прошипел горбун. – Тебе, блудню, говорили пойти миром, а ты за нож схватился, убил брата нашего бедного Тамаша. Смотри, какой он теперь несчастный. И злой.

Студень—Тамаш ненавидяще уставился на Гюнтера, потирая набитые костяшки.

– Видишь, как он недоволен? – продолжил Шандор, играя на публику. – Что скажет его седовласая мама? Не уберег брата, а виноват в этом ты. Ножом ему, видите ли, вздумалось помахать. И откуда вы такие глупые беретесь? Скажи мне, сынок?

Гюнтер усмехнулся:

– Не трать воздух, горбун. Чтобы притащить меня сюда, вы были готовы заплатить любую цену.

Харман Лаш кивнул цыгану в фартуке. Палач сунул прутья в жаровню и отошел к столу. Погремев лежащими там предметами, он вернулся, неся в руках тяжелый молоток и толстые гвозди. Насвистывая, он поместил гвозди рядом с прутьями.

– Пытать будете? – спросил Гюнтер, скривившись.

Лаш качнул кудрявой головой:

– Совсем не обязательно. Зависит от того, как мы с тобой договоримся.

– Я прикончил вашего человека, мне не уйти отсюда живым.

– И снова неверно. Мое слово здесь единственный закон. Если ты расскажешь мне то, что я хочу услышать, то вполне возможно я подарю тебе жизнь.

Пленник запрокинул голову и отрывисто рассмеялся:

– Отлично! Тогда меня прикончат свои.

Харман ткнул в грудь юноши указательным пальцем:

– Вот об этих «своих» я и хочу с тобой поговорить. Давай начнем с малого. Кто тебя нанял?

– Я их не знаю, – отстраненно ответил Гюнтер.

– Что ты должен был сделать?

– Передать письмо.

– Кому?

– Его я тоже не знаю. Сказали, меня будет ждать человек на северной окраине Кишки, у трактира «Пьяная Гончая». Мол, сам ко мне подойдет.

Шандор обошел пленника и облокотился на спинку стула. Его длинный нос почти касался сальных волос Гюнтера:

– Харман, он же врет как дышит.

– Тихо! – оборвал его цыганский король. – Свое мнение оставь при себе.

Лаш пододвинул запыленный табурет и с облегчением сел. Было заметно, что вертикальное положение доставляло ему серьезные неудобства.

– Нога болит, – зачем-то пожаловался он Гюнтеру. – Последствия лихой молодости.

Узник понимающе кивнул:

– У всех свои раны.

– Точно заметил. Поэтому, сынок, хватит впаривать мне чушь и начинай говорить правду. Иначе ран у тебя значительно прибавится. Даже такой старик как я не позавидует твоему здоровьицу.

– Я не вру.

Лаш в притворной скорби, прикрыл глаза:

– Зачем ты так, сынок? Кукушечье яйцо за куриное не выдать. Я же просил по-хорошему. По-дружески. А ты опять обманываешь. Нехорошо. Придется побеспокоить Луку.

Цыганский король поманил человека в фартуке:

– Гюнтер не хочет с нами сотрудничать. Повлияй.

Жилистый Лука без разговоров принялся снимать с пленного башмаки. Ноги у Гюнтера были черными от грязи.

– Фу! – поморщился горбун. – Аж до слез пробирает. К чему такая дотошная маскировка?

Гюнтер промолчал, отрешенно глядя в закопченный потолок. Лука дал знак Студню, деловито закатывавшему рукава. Здоровяк обхватил стопу юноши, крепко прижимая ее к полу. Натянув толстые стеганые рукавицы, Лука извлек из пламени жаровни темно-вишневый гвоздь. Критически осмотрев его, цыган поцокал языком:

– Жаль. Надо было на угольках его прожарить. Пламя не дает нужной температуры.

– И так сойдет! – брякнул Тамаш, усердно сдавливая ногу Гюнтера.

– Это у тебя сойдет, – ядовито проворчал Лука, опускаясь на одно колено. – Такому дурню только доверь тонкое искусство, так он все исполнение обгадит. Что ты, дубина, можешь понимать в заплечных делах, а? И клиент у тебя подохнет раньше времени, и сам, идиотина, покалечишься да обожжешься. Дай тебе этого парня на полчаса, так выяснится потом, что инструмент ты весь сломал, клещи потерял…

Продолжая брюзжать, он склонился перед Гюнтером и пристроил гвоздь к стопе пленника. Парень задергался, но хмурый Тамаш держал его крепко. С безразличным видом Лука взял молоток и одним махом вогнал гвоздь в ногу юноши. С плотоядным хрустом железный стержень навылет пробил ступню. Пленник заорал, изогнувшись всем телом так, что стул подпрыгнул вместе с ним. Шандор еле удержал мебель на месте. От боли юноша прокусил губу, по подбородку побежала красная дорожка.

– Суки, – простонал Гюнтер. – Что ж вы с гвоздей-то сразу.

Харман Лаш кивнул пытошнику. Допросных дел мастер с все тем же скучающим видом ударил молотком по колену Гюнтера. С треском сломалась кость; на домотканых штанах юноши расплылось темно-красное пятно. Продолжая кричать, парень бешено крутился на стуле. Изо рта потекла слюна, перемешенная с кровью. Слезы увлажнили грязные щеки. Поскуливая, Гюнтер склонил голову к плечу. Его лоб усеивали крупные бисерины пота.

Горбун довольно оскалился:

– Нравится тебе? Мама наверняка тебя учила, что врать нехорошо. Не слушался ты маму, ой не слушался.

Гюнтер неожиданно откинул голову, и его затылок врезался аккурат в длинный клюв Шандора. Горбун отскочил, зажимая разбитый нос. Кровь щедро хлестнула из широких ноздрей, пачкая белую рубаху.

– Харман! – заверещал он. – Паскудник мне нос сломал!

Прищурившись, Лаш рассматривал пленника любопытными чернявыми глазами:

– Неплохо держишься, – похвалил он, – даже огрызаешься. Надо было тебя посильней спеленать. Говорить будешь? Или принести второй гвоздик?

– Неси, – выдавил пленник. – Мне недолго быть у тебя в гостях.

– Отчего же? Ты на яд понадеялся? – Харман добродушно засмеялся. – Нету его уже. Пилюльку мы перво-наперво у тебя изо рта вынули.

Гюнтер побледнел и судорожно вцепился в подлокотники. Пытка меньше выбила его из колеи, чем последнее заявление цыганского короля.

– Мы тут не идиоты, сынок, – вещал Лаш, поглаживая бороду. – Я ведь не спросил тебя, кто ты такой. Значит, знал заранее. Смекаешь?

– Если ты все знаешь, то какого рожна устроил допрос? Чего тебе надо?

– Ты, походу, отупел немного от боли. Я спросил, кто тебя нанял.

Гюнтер со стоном выдохнул:

– Да не знаю. Заказ принимают старейшины. Я курьер.

Цыганский король хлопнул в ладоши:

– Мы сдвинулись с мертвой точки. Давай теперь я тебе кое-что расскажу. А ты потом подтвердишь, прав я или нет. Ты – посвященный Братства Лилий, получил задание от старейшин своего ордена. Я верю, что конечного клиента ты не знаешь. В твои обязанности входило таскать туда-сюда почту между неизвестными адресатами. Для этого ты разработал целый машкерад, изображая лютого пропойцу, к которому не подойдет ни один уважающий себя грабитель или стражник. Смело и, я бы сказал, необычно. Такие жертвы. Тебе пришлось по-настоящему нырнуть в бутылку, вести соответствующий образ жизни. Мы бы никогда о тебе не узнали, если бы не моя страсть ко всему таинственному и твой маршрут. Ты привык, что всем на тебя плевать, и начал передвигаться знакомой и удобной тебе дорогой. Напомни-ка старику, куда ты там ходил?

– Из Старого города в Ремесленный квартал, – пробурчал Гюнтер. – Сами же знаете.

– Знаю, – подтвердил Харман. – Но не знаю, с кем ты там встречался. Скажешь?

– Тут особо нечего говорить. Люди были разные.

– Прям совсем-совсем? А приметства какие-нибудь можешь вспомнить?

Молодой человек нахмурился, вспоминая.

– Непримечательный был люд. Обычные, таких в Гвингаэле сотни. Разве что…

Цыганский король наклонился поближе к пленному. Гюнтер учуял резкий запах специй, перемешанный с тонким, фруктовым ароматом духов. Лаш с энтузиазмом заерзал на табурете:

– Продолжай-продолжай.

– С месяц назад, мне передавал письмо весьма интересный субъект. Невысокий, крепкий мужик, облысевший. Лицо корявое, на губе шрам. Глаза злобные как у росомахи. На левой щеке татуировка. Большая часть зубов – железные протезы.

Харман Лаш довольно закивал:

– И на старуху бывает проруха. Эй, Шандор, ты понял кто это?

Горбун оторвался от распухшего носа и мрачно изрек:

– Железный зуб.

– Старый знакомец многоуважаемого Графа. Ай, как не хорошо, ай, как неловко! Всю конспирацию просрали.

Лаш с восторгом хлопнул себя по колену. Гюнтер мрачно взирал на цыганского короля. Затем спросил:

– Собственно, как вы меня вычислили? Маршрут – это я уже понял. Но как, во имя Анейрина, вы вообще догадались, кого нужно искать? Вы же не следите за всеми пьянчугами города?

– Тебе этого знать не нужно. Продолжим. Кто был адресатом в Старом городе?

Гюнтер закрыл глаза и ничего не ответил. Харман разочарованно прищелкнул языком:

– Только разговорились. Лука!

– Не надо! – взвыл пленник, – Не надо! Я не могу говорить. Точнее не смогу.

– Это еще почему?

– Не знаю. Как только я начинаю говорить о втором адресате, у меня речь отнимается.

Цыгане с сомнением переглянулись. Даже Лука перестал ворошить в жаровне налитые огнем угли. Горбун выпученными глазами уставился на пленника:

– Ты что несешь, дурень? Что значит, речь отнимается?

Гюнтер как по команде сомкнул веки и не произнес ни слова.

– Харман, – горбун развел руками. – Я не знаю. Брехня какая-то. Пусть Лука его прутиком пощекочет.

– И то верно. От огонька вреда не будет, одна польза. Лука!

Худой цыган достал из жаровни накалившийся прут. Пока Лаш беседовал с юношей, в цилиндре появились угли, давшие пытошнику необходимый жар. Раскаленное железо приобрело сочный пасленовый оттенок.

– Подержи ему головенку, – приказал Лука ковырявшемуся в носу Студню. Тамаш зажал голову Гюнтера, взяв ее в борцовский захват. Пленник заорал:

– Перестаньте! Перестаньте! Я не могу говорить! Лаш, послушай меня. Это заклятие, клянусь! Не могу говорить! Меня Старейшины спрашивали!

Цыганский король разочарованно вздохнул, отодвигаясь от пленника:

– Совсем обмельчало Братство. Лет тридцать назад, попади в плен один из ваших агентов, я бы полдня пытался заставить его произнести хоть слово. А сейчас… позор! Хорошо вас Седой в свое время проредил.

Сверкающий конец прута коснулся щеки Гюнтера. Вибрирующий, нечеловеческий вой вырвался из его легких. Кожа вскипела от прикосновения металла, воздух наполнился удушливым запахом горелой плоти и свистом. Гюнтер выл и стонал, с его губ слетали ужасающие проклятья и отборные ругательства. Красные от слез глаза, почти вылезли из орбит, а промежность стремительно намокла.

– Так что ты там говорил? – с надеждой поинтересовался Харман. – Какой второй адресат?

– Я не знаю, – захныкал Гюнтер.

– Процесс становится интересным. Думаю, Луке стоит достать второй прут.

– Не надо, – срывающимся голосом запротестовал пленник. – Я не могу говорить. Правда. Я не знаю, что со мной!

К Гюнтеру подскочил Шандор и влепил ему звучную пощечину, угодив по свежему ожогу. Пленный сдавленно вскрикнул.

– Говори, сучара! Кто адресат в Старом городе? Где он находится? Что ты знаешь об этих письмах?

Гюнтер молчал, закрыв глаза. Мышцы его шеи затвердели, подбородок выдался вперед. Со стороны казалось, что парня душит какая-то невидимая рука. Цыганский король с беспокойством следил за юношей, еще не вполне понимая происходящее.

– Говори, мразь! – орал горбун, брызгая слюной. – Говори, тварюга!

– Отойди от него, – приказал Харман. – Лука!

Мастер печальных церемоний извлек из жаровни второй прут. Будничным голосом он велел Тамашу:

– Стягивай ему портки.

Студень вытащил из-за пояса нож и быстро перерезал тесемки штанов. Ловко, как баба с малолетнего ребенка, стянул до колен заскорузлые порты, обнажив заросшие волосами мокрые чресла. Член Гюнтера сморщился, норовя укрыться в складках крайней плоти. Яйца втянулись. Лука приблизил прут к паху…

Невидимый удар отшвырнул палача от стула, впечатав головой в стену. Затылок Луки лопнул, оросив кровью и мозгами шершавые камни. Палач осел на землю, чтобы уже никогда не подняться.

Цыганский король и его присные, опережая друг друга, отскочили от пленника. С тем творились загадочные метаморфозы. Глаза Гюнтера закатились под самый череп, показав воспаленные белки; из-под век потекла густая, темная кровь, рот бедняги раскрылся в немом крике. Ладони и стопы пленника выбивали дьявольский ритм, будто получили отдельную от тела жизнь. Вены взбухли, проступив сквозь побледневшую кожу. Несколько раз подпрыгнув вместе со стулом, Гюнтер, наконец, затих, свесив голову на грудь. Глаза и рот продолжали кровоточить до странности темной кровью.

– Это что за дьявольщина? – прошептал Шандор.

– То, чего я ждал, – так же шепотом ответил цыганский король.

Голова Гюнтера поднялась, и он гулким, будто со дна колодца голосом, произнес:

– Лаш.

– Ну, здравствуй, таинственный гость, – поприветствовал Харман, – или не такой уж и таинственный?

Губы Гюнтера разбежались в жуткой фиглярской улыбке, показав окрашенные красным зубы, сжатые в вампирском оскале. В глазах парня горело безумное торжество:

– Лаш, – просипел пленник. – Ты лезешь не в свое дело. Отступись, пока не поздно! На этом пути тебя ждет смерть.

Прихрамывая, Харман подошел к одержимому курьеру. Держась левой рукой за медальон в форме черепа, он склонился над юношей.

– Невежливо вот так вот вторгаться в беседу чужих людей.

– Чужих? – одержимый хрипло усмехнулся. – Я знаю вас всех. Вижу насквозь. Повторяю свое предупреждение: не мешай мне, Лаш. Ты играешь с силами, которые за гранью твоего разумения, ныряешь в омут, у которого нет дна. Думаешь, твои побрякушки оградят тебя от моего гнева? Или надеешься на поддержку Бабки-кошатницы?

На лице Хармана заиграли желваки. Заметив реакцию цыганского короля, одержимый довольно осклабился:

– Да, я знаю, что ты опять связался со старой ведьмой, но ты зря уповаешь на ее ярмарочное колдовство. Ее сила подобна неясной тени в слабом мерцании свечей. Ее власть лишь хилое и недостойное подобие истинной мощи тьмы. Она как мутное отражение в старом зеркале, жаждущее обрести плоть и кровь.

Цыганский король фыркнул:

– Красиво излагаешь. Тебе бы в Адельвегский поэтический кружок. Или в менестрели на худой случай.

Уголки губ одержимого медленно поплыли вниз. Пальцы на руках отстукивали звонкое крещендо.

– Очаровательно, – сказал Харман. – Неужели я тебя разозлил?

– Нет. Можешь сколько угодно веселиться. Пока можешь. Я предупредил тебя. Ежели ты не усвоил моего урока, то могу лишь посочувствовать тому упорству, с которым ты толкаешь себя навстречу гибели.

– Я не боюсь смерти, демон. Духи моих предков встретят меня на том конце Менеса.

– Духи? – вселенный сотрясся в беззвучном смехе. – Твои жалкие мертвецы ничто перед мощью Теней. Когда кара настигнет тебя, они будут в страхе бежать в свою Долину Мертвых, стеная и вопия о той участи, коя постигнет их глупого собрата.

– Много угроз, тварь. Или мне обратиться к тебе по имени?

Мертвенный взгляд одержимого загорелся недобрым огнем:

– Обратись, цыган. Пусть твои соратники услышат, с кем вздумал тягаться их безумный король.

– Хватит пугать. Ты – не демон и не человек. Ты лишь дряхлая оболочка, пропитанная миазмами Тени. Ты мнишь себя великим чернокнижником, но ты не более чем старый растрескавшийся сосуд с гнилью. Я прав, фон Кройц?

За спиной цыганского короля послышался испуганный вскрик. Тамаш забубнил невнятную молитву на гальптранском.

– Годрик фон Кройц, – повторил Харман имя своего собеседника. – Ты все еще гниешь в своих катакомбах? Сколько сотен лет ты, как крыса, прячешься в лабиринтах Гвингаэля, обоссываясь от каждого громкого шороха? Не идут ли рыцари Ордена с братьями-инквизиторами? Не пытайся запугать меня. Прибереги свои напыщенные речи для неоперившихся юнцов. Я слишком стар, чтобы бояться полумертвого колдуна, который вынашивает страшные планы в недрах зловонных канализаций.

Фон Кройц с хрустом щелкнул челюстью, выбивая ее из пазов:

– Похоже, ты забыл нашу последнюю встречу, цыган. Но ты вспомнишь, особенно если мои слуги навестят твоих милых дочерей. Станку и Флорику. Так их зовут? Прекрасные, юные цыганки. Черноволосые, полногрудые, нарядные как принцессы. Посмотрим, как ты завоешь, когда демоны Тени вырвут сердца из их невинных грудей. Посмотрим, как их алая кровь станет изысканным напитком для тварей полуночи.

Лицо Хармана Лаша перекосилось, и он без размаха ударил одержимого. Громко клацнули зубы бедного Гюнтера. Фон Кройц глумливо склонил голову в гаерском поклоне:

– Ты расстроился? Зачем ты бьешь ни в чем не повинную куклу?

Тяжело дыша, цыганский король вытер окровавленный кулак ситцевым платком.

– Каков будет твой ответ, Лаш? – издевательски гримасничая, спросил одержимый, – пожертвуешь ли ты своими дочерьми ради глупого упрямства и поистине королевских амбиций?

Харман исподлобья посмотрел на фон Кройца. Черты вселенного плыли, коверкались в беспрестанных судорогах. Вены толстыми канатами натянулись на шее, из глаз вновь потекла сгущенная, черная кровь.

– Если ты тронешь моих дочерей, я перерою все катакомбы этого вонючего города, но найду тебя, старый колдун. И смерть покажется тебе долгожданным избавлением.

– Если ты не отступишься, – в свою очередь пригрозил фон Кройц, – тьма придет за тобой. И передай своей ведьме – она меня разозлила. Напомни ей: тот, кто берет силу в долг, рано или поздно познает боль расплаты. Прощай!

Одержимый громко завыл. Но не глубинным басом демонического малефика, а полным страданий голосом измученного юноши. Крик поднялся, до своей верхней точки, отчего присутствующие прикрыли уши ладонями. Все, кроме Хармана Лаша. Цыганский король крепко сжимал медальоны, вибрирующей от напряжения рукой.

Гюнтер издал еще один душераздирающий вопль. Лицо, изуродованное невыносимой мукой, покрылось темно-фиолетовыми пятнами. С влажным шипением глаза юноши лопнули, горячими брызгами заливая щеки. Голова обреченного сотрясалась в мучительных конвульсиях. Наконец, с оглушительным хрустом, череп юноши взорвался, разбрызгивая свое кровавое содержимое. Все было кончено. Тело незадачливого посланца вздрогнуло несколько раз и затихло. Из обезглавленной шеи толчками вытекала кровь, скапливаясь на земляном полу черной лужей.

– Твою-то мать, – раздался в звенящей тишине севший голос Шандора.

Цыганский король кивнул соратнику:

– Финиш. Я узнал то, что нужно. Спесивый колдун сам ответил на мои вопросы.

Горбун нервно почесал грудь, неотрывно глядя на обезглавленного шпиона:

– Я как-то не услышал ответов.

– Его появление уже ответ. И теперь мне понятно, с кем связался наш старый конкурент, господин Шеффер. Не знаю, в каких безднах он откопал фон Кройца, а самое главное для чего. Чует мое сердце, колдун лишь посредник между Графом и еще кем-то. Тем, ради которого весь этот спектакль с переодеваниями затевался. Повезло нам сегодня, ничего не скажешь. Шел по грибы, а нашел ягодку.

– Король, я чего-то не соображу. Зачем мы вообще в это лезем? На кой ляд нам такие проблемы? Я слышал про этого фон Кройца. Сказки, конечно, но становится не по себе. Вон он как башку нашему курьеру разлупил. И Луке…

Цыганский король погладил седеющую бороду:

– Не твоего это ума дело, Шандор. Главное знай: все, что я делаю, я делаю на благо моего народа.

Шандор поклонился, но в его глазах сквозила неуверенность.

– А письмо?

– Какое?

– Ну, письмо, которое нес этот недотепа Гюнтер. В нем есть чего полезное?

Харман Лаш вытащил из внутреннего кармана камзола прямоугольное, аккуратно сложенное послание. Развернув его, он торжественно продемонстрировал горбуну чистый лист, без следа каких-либо букв или символов. Шандор почти касался бумаги длинным носом, силясь рассмотреть хоть какие-то знаки:

– Тут ничего нет. Где текст?! На хера он таскал эту бумажонку? Жопу подтереть?

Лаш усмехнулся:

– Сомневаюсь. Это магия, Шандор. Текст сокрыт колдовством. Фон Кройц решил обезопасить свое маленькое предприятие, – Харман посмотрел на останки Гюнтера.– Старый упырь покрывает кого-то весьма важного, коли не поленился явится сам. Видимо, сила его заклятия не была рассчитана на серьезный допрос.

– И чего теперь делать?

– Поедем к Бабке-кошатнице. Она подберет ключик к этой писуле, а заодно подскажет, что делать дальше.

Цыганский король убрал письмо. Шандор поморщился:

– Ты слишком доверяешь ведьме.

– Старуха еще ни разу не ошиблась, и что бы ни говорил этот канализационный реликт, у нее есть сила. И она мне нужна.

Горбун поежился:

– Дьявол! Меня просто в дрожь бросает от чернокнижья. Ты не боишься гнева духов? Мертвые страшатся власти Теней и ненавидят ее. Кошатница ничем не лучше этого пугала фон Кройца.

– У нас нет выбора. Враг моего врага – мой друг.

Харман дружески хлопнул горбуна по плечу:

– Не боись. Умный, он и сквозь туман видит. А что до колдунов, не волнуйся. Они нужны до поры до времени. Скоро все станет ясно.

Король прошел мимо опешившего Студня и отворил скрипучую дверь. Лязг металла эхом отразился от стен. Во мраке уходящего вверх коридора шевелились тени, а в плотном, липком как тесто воздухе, притаилась опасность. Хармана передернуло от навалившегося дурного предчувствия. Ему мерещилось, будто в темноте сырого коридора обреталось нечто. Зло казалось осязаемым, почти телесным. Чей-то внимательный, холодный взгляд следил за Лашем из темноты. Некая сущность, раздувшаяся от ненависти и злобы, выжидала в черных лакунах мрака, и ни один светильник не мог разогнать этой тьмы.

Тряхнув головой, Харман отогнал странное наваждение. После разговора с одержимым всякое может привидеться. Король повернулся к своим оробевшим подданным:

– Позовите ребят, надо убрать трупы.

– Луку жалко, – с несвойственным ему сожалением сказал горбун, – такого мастера загубил!

– Мы за него отомстим, – угрюмо сказал Лаш. – Недолго старому пауку ткать свою паутину.

Цыганский король, по-прежнему прихрамывая, вышел из пыточной. Вслед ему кривлялись бесчисленные тени, порожденные неярким светом факелов.