Читать книгу Анжелика и дьяволица - Анн Голон - Страница 11

Пиксарет угостился виргинским табаком и отказался от пива и с еще большим негодованием – от водки.

– Демон опьянения – худший из всех: он забирает нашу жизнь, он влечет к преступлениям и лишает нас рассудка.

– Ты говоришь, как Мопунтук, вождь металлаков из верховий Кеннебека. Он открыл мне свойства родниковой воды.

– Родниковая вода передает нам силу предков, погребенных в землях, по которым она протекает.

Анжелика послала за самой свежей ключевой водой, какую только смогут сыскать.

Пиксарет внезапно впал в задумчивость.

Неужели великому абенаку, союзнику французов и их духовных вождей, иезуитов, было не по себе в поселении Голдсборо? Быть может, несмотря на личную независимость, он почувствовал неловкость из-за того, что пробрался в почти английское поселение с целью получения выкупа за пленницу, которую не мог бы даже обратить в христианскую веру, поскольку она и так была католичкой?

Желая угодить гостю, Анжелика заверила его, что здесь он и его воины найдут лучшее железо для своих томагавков. А если ему нужен жемчуг, то специально для него, великого вождя, господин де Пейрак приберег голубые и зеленые жемчужины, из тех, что он заказывает в Персии. К тому же раковины, которые он предложит ему, важному сагамору, во время переговоров, не обычные, подобранные на берегу, а настоящие каури из Индийского океана. Эти редкие в Америке раковины веками доставлялись сюда на каравеллах ост-индских компаний и использовались как деньги. Из них делались самые прекрасные украшения, и далеко, за теплыми морями, ходили легенды о драгоценных уборах никогда не видавших белого человека вождей сиу, которые горделиво обвешивались связками этих раковин, выловленных в морях, о существовании которых они даже не подозревали. Жером и Мишель очень заинтересовались. Их глаза алчно горели, однако Пиксарет резко прервал Анжелику, сказав, что не подобает пленнице обсуждать собственный выкуп и что он сам обсудит его с Текондерогой, Человеком Громом.

– Ты хочешь, чтобы я отвела тебя к нему? – предложила Анжелика, почувствовав перемену в его настроении.

– Нет, я сам сумею найти его, – не допускающим возражений тоном заявил Пиксарет.

Что вдруг на него нашло? Сказать, что Пиксарет, этот весельчак, этот шутник, вдруг проявил озабоченность, означало ничего не сказать. Суровое и чрезвычайно глубокое раздумье, которое можно было прочесть в его черных, как ежевика, глазах, придавало его пестро размалеванной физиономии, внезапно застывшей и словно окаменевшей под сетью переплетающихся узоров, угрожающие черты. Он принялся озираться вокруг, однако на сей раз без любопытства, а подозрительно, и словно бы к чему-то принюхивался. А потом прикоснулся кончиком пальца ко лбу Анжелики.

– Над тобой опасность, – прошептал он. – Я знаю, я чувствую.

Его заявление вновь пробудило в Анжелике чувство тревоги.

Ей не нравилось, когда дикари или блаженные, вроде Адемара, выкладывали свои тайные предчувствия. Слишком близки они были к истине.

– Какая опасность, Пиксарет, скажи мне, – попросила она.

– Не знаю.

Он встряхнул косицами с вплетенными в них лисьими лапами.

– Ты крещеная? – спросил он, вперив в нее взгляд иезуитского исповедника, что в сочетании с его раскрашенной физиономией выглядело совершенно нелепо.

– Разумеется. Я тебе уже говорила!

– Тогда моли Пресвятую Деву и святителей. Это все, что ты можешь сделать. Молись! Молись! Молись! – с важным видом твердил он.

Поднеся руки к сальным волосам, он порылся в них, вытащил одно из своих многочисленных украшений – крупные четки капуцинского монаха, оканчивающиеся деревянным крестом, – и надел на шею Анжелики. После чего троекратно благословил ее, произнеся сакральную формулу:

In nomine Pater, Filius et Spiritus Sanctus…[4]

Потом вскочил на ноги и схватил копье.

– Поторапливайтесь, – рявкнул он своим спутникам. – Мне надо отправиться в путь, пока ирокезы не разбрелись по нашим лесам. Лето выгоняет этих койотов из их вонючих нор. Теперь, когда мы покончили с англичанами, нам пора завершить справедливое дело, чтобы угодить французам, нашим братьям во Христе, и исполнить волю наших возлюбленных отцов, Черных Сутан. Иначе нас опередят демоны, что рыщут вокруг. Мужайся, сестра моя. Я должен покинуть тебя. Но помни, что я сказал. Молись! Молись! Молись!

С этими торжественными заклинаниями он исчез в несколько прыжков. Двое его приспешников бросились следом. В помещениях форта еще некоторое время витал их первобытный запах.

Напуганная Анжелика с тревогой размышляла о причине столь резкой перемены в настроении Пиксарета.

Что-то в Голдсборо не понравилось ему.

С какой стати он вдруг опять подтвердил свои дружеские чувства к французам и Черным Сутанам? А его намек на англичан пробудил у Анжелики болезненное воспоминание о резне, невольной свидетельницей которой она недавно стала.

Ураган, пронесшийся над ними с Жоффреем, бой с пиратами и его исход, неожиданное прибытие Королевских дочерей, а также французской знатной дамы со всеми сопутствующими этому событию неудобствами не могли заставить Анжелику забыть о том, что в нескольких милях к западу, где-то за фиалково-голубой кромкой моря и розовыми холмами Пустынных гор, по-прежнему разыгрывается кровавая драма. Индейские племена, лавиной хлынув из лесов и обрушившись на поселения белых колонистов, убивали, грабили, жгли, снимали скальпы.

Анжелика подумала о встреченных ею беженцах из прибрежных английских поселений, укрывшихся на многочисленных островах залива Каско и спешно организовывавших их оборону, пока ребятишки под присмотром старших плескались в бухтах среди тюленей.

Неужели и там их настигли флотилии индейцев? Живы ли они еще?..

В сравнении с ужасами, возможно в этот самый момент происходившими с ними, свобода и относительное спокойствие жизни в Голдсборо и его ближайших окрестностях представлялись каким-то чудом.

Подобным чудом колонисты были обязаны силе влияния графа де Пейрака, умело использующего союз с бароном де Сен-Кастином, соседними индейскими племенами, а также свою договоренность с французскими колонистами в Акадии и торговцами английских концессий.

Оказавшись в Голдсборо, человек попадал в другой мир. Здесь, несмотря на внутренние распри или схватки с пиратами, случайно заплывшими в эти воды, можно было чувствовать себя в определенной безопасности, защищенным невидимыми границами, которые отныне воздвигало на тысячи миль вокруг одно лишь упоминание еще вчера неизвестного имени французского графа де Пейрака, нынче ставшего богатым, независимым от королей, щедрым. В Голдсборо, несмотря на близкую угрозу войны, можно было избирать губернатора, заниматься торговлей, принимать то теологов из Бостона, то представителей Квебека.

Возбуждение, бурлящее в форте, было кипением жизни. Склады наполнялись доставленными товарами, добычей с «Сердца Марии», обсуждались будущие браки, строительство церкви, новые коммунальные или муниципальные законы.

Волей и умом одного-единственного человека, с помощью верного, несмотря ни на что, и решительного, хотя и разношерстного, люда, здесь закладывалась основа маленького свободного государства, свободного от насилия и произвола далеких монархий Франции и Англии. Новое государство заботилось лишь о созидании, о плодородности почвы, об укоренении в этой почве будущих поколений.

Не потому ли стекались в этот свободный порт, чтобы просить убежища или справедливости, все те, кто опасался за свою жизнь или права?

Но не заставляла ли столь необычная и чудесная ситуация задуматься о ее шаткости? Реальность, неожиданно созданная усилиями и напористостью колонистов, оставалась чересчур ненадежной.

Возможно, предстоящее короткое и жаркое лето станет для всех них моментом истины. Что оно принесет: поражение или победу?

Анжелика поднялась к себе.

Она ощущала какое-то опустошение – словно перед сражением. Все в порядке, каждая деталь согласована. Остается ждать. Чего ждать?