Читать книгу Анжелика и дьяволица - Анн Голон - Страница 4

Анжелика порывисто закрыла лицо руками, и волна рыданий сотрясла ее, как накативший откуда-то издалека глубинный вал. Вот опять, при одном лишь упоминании о муже, графе де Пейраке, который так властно и дерзновенно повелевал судьбами их всех, мысль о катастрофе, обрушившейся в последние дни на ее сплоченную и любящую семью, заставила сжаться ее сердце.

Безмятежность вечера заставила Анжелику острее почувствовать случившееся. Ей казалось, что она как бы издалека взирает на развалины, оставшиеся после стихийного бедствия, спастись от которого удалось лишь чудом в самый последний момент… Все было кончено!

Разумеется, с виду все было в порядке, но что-то непоправимо изменилось.

Ее мучило горькое разочарование.

Почему он не послал за ней?

Почему не пришел справиться, как она?

В течение всего дня, который она провела в покоях форта, у постели герцогини де Модрибур, Анжелика непрестанно надеялась, что Жоффрей придет, подаст знак…

Ничего! Значит, он по-прежнему сердится на нее. Конечно, нынче утром в какой-то миг ей удалось подойти к нему, заговорить, прокричать о своей любви!.. А он вдруг так неистово стиснул ее в объятиях, что при воспоминании об этом Анжелика все еще чувствовала волнение. Она ощущала его руки, сжавшие ее железным кольцом, стиснувшие с такой ярой горячностью, что все ее существо исполнилось невыразимо сильным плотским желанием. Желанием принадлежать ему, и только ему… до самой смерти. И умереть вот так, сладко, в его объятиях, не испытывая ничего, кроме блаженства. Бескрайнего блаженства знать, что он ее любит.

Но теперь, после минуты покоя, страх вернулся.

К тому же во время недавней трагической размолвки Анжелика поняла, что ей неведомы многие подспудные реакции Жоффрея де Пейрака. Прежде ей казалось, что она его знает, предугадывает его поступки, но теперь она видела, что это не так!.. Его слова, действия, возгласы возмущенного мужчины – все выдавало в нем ревнивого любовника, чего прежде она не замечала.

Но не это ранило Анжелику больнее всего, потому что она смутно почувствовала, что доселе незнакомое проявление его характера вызвано ею самой, и только ею, и имеет отношение только к ней. И Жоффрей, обычно такой сдержанный, своими страшными взрывами гнева, сам того не желая, выдал, насколько она, единственная из всех женщин, дорога ему. Однако теперь Анжелика больше не была в этом уверена. Ей бы хотелось услышать это от него. Но в любом случае она предпочитала такое жестокое и даже грубое обращение, а не некоторые его хитрости и ловушки, которые он устраивал в надежде, что она оплошает. Например, завлечь ее с Коленом на остров Старого Корабля, чтобы застать их в объятиях друг друга… Как же несправедливо, как недостойно его!.. Анжелика снова и снова вспоминала ту сцену и всякий раз переживала муки адовы… Пощечина, которую она получила от Жоффрея, – ничто по сравнению с ее нынешними страданиями. Ей необходимо разобраться. Прильнуть к нему, чтобы заставить его все забыть. А теперь ее обуял неистовый страх, что она навсегда потеряла Жоффрея.

Как такое могло произойти, да еще так быстро, со скоростью разрушительного циклона, пронесшегося над их жизнями, когда ничто не предвещало беды? Внезапно, коварно и исподтишка. Анжелика силилась найти хоть какую-нибудь ниточку, понять, когда это началось, как за столь короткое время, всего за несколько дней, могло совпасть столько роковых случайностей, чтобы они, преданные единомышленники, пылкие друзья, страстные любовники, стали бояться друг друга. Было в этом какое-то колдовство, какой-то морок!..

Вероятно, все началось в Хоусноке, когда Жоффрей поручил Анжелике отвезти маленькую англичанку Роз-Анн к ее бабушке и дедушке, колонистам Новой Англии, живущим у границы штата Мэн. А сам, по приглашению, переданному через Кантора, отправился в устье Кеннебека для переговоров с индейским вождем. А потом, точно лавина, на них обрушились трагические события.

Канадцы со своими союзниками, индейцами из племени абенаков, напали на английскую деревню, намереваясь взять в плен супругу графа де Пейрака.

Благодаря Пиксарету, вождю патсуикетов, Анжелике удалось избежать этой участи и добраться до залива Каско. В рыщущем у его берегов пирате по прозвищу Золотая Борода она узнала своего давнего любовника, Колена Патюреля, короля рабов Мекнеса, который вызволил ее из гарема Мулая Исмаила. Этот Колен, возможно, был единственным из когда-либо любивших ее мужчин, о котором ее плоть сохранила некое сожаление, смутную печаль, память о какой-то особенной нежности.

Разумеется, это воспоминание не шло ни в какое сравнение с всепожирающим, мучительным огнем ее страсти к Жоффрею, с тем необоримым желанием, безумной, не подвластной ни обузданию, ни пониманию любви к нему. Порой это чувство представлялось ей роковым, вроде отравленной туники кентавра Несса, преподнесенной Гераклу. И все же оно было ослепительным блаженством, точно внутри ее сияло солнце, согревая и наполняя жизнью, отвечая всем ее чаяниям, самым потаенным секретам души, сновидений, всего ее существа.

Ничто не могло с этим сравниться. Но прежде Анжелика любила Колена, была счастлива в его объятиях. И теперь, в минуту одиночества, растерянности и треволнений, когда она повстречала его, в ней встрепенулось желание счастья, нежности и чувственное притяжение. Особенно последнее. Ей не хотелось ни обманываться, ни искать себе оправдания. Она едва не распрощалась с жизнью, на мгновение потеряв сознание, и мощный шквал желания обрушился на нее, дремлющую, когда, осыпая поцелуями и ласками, Колен прижал ее к себе.

Она виновата. Она слишком любила любовь и ее сокровенные райские наслаждения.

Кроме теперь уже позабытого краткого периода жизни, когда Анжелике было невыносимо мужское прикосновение, после того как во время бунта в Пуату она стала жертвой насилия, она всегда находила наслаждение и истинное удовольствие в любовных утехах, всякий раз дарящих ей новые открытия.

Она слишком любила любовь – вот в чем все зло, причина ее уязвимости и источник радости.

И Жоффрей, именно кудесник Жоффрей, распахнул перед ней врата в волшебное царство, первым открыв для нее, совсем юной, наслаждение. А потом, после пятнадцати лет разлуки, когда она считала, что муж казнен, именно он врачевал глубокие раны, нанесенные ее женственности, возвратив жизнь ее чувствам, деликатно, заботливо и с бесконечным терпением возродив ее для любви…

Как такое можно забыть? В этом волшебном царстве Анжелика обязана ему всем. Введением в храм любви и расцветом, излечением и возрождением к любовной жизни, которое застигло ее на пороге зрелости, когда у нее, обогащенной опытом и страданием, возникло ощущение, что она способна сполна насладиться чудесной явью.

Слишком легко сделать ее счастливой; эта-то слабость и заставила Анжелику на мгновение затрепетать в мощных объятиях Колена, чуть не овладевшего ею на своем судне «Сердце Марии». Анжелике едва удалось вырваться…

Судьба снова поглумилась над ней: она распорядилась так, что, убегая с корабля, солдат Курт Ритц через выходящее на корму оконце успел разглядеть ее, обнаженную, в объятиях Золотой Бороды…

Как получилось, что наемник Жоффрея де Пейрака, не зная, что за женщину увидел при таких обстоятельствах, сообщил об этом факте самому графу, и вдобавок не наедине, а в присутствии всех самых именитых обитателей Голдсборо?

Какой ужас! Какой страшный момент для каждого из них! А для НЕГО! Публично выставленного ею на посмешище.

Анжелика понимала, какую ярость он испытал, увидев ее. Но что же теперь делать, чтобы усмирить его гнев? Как заставить его поверить, что по-настоящему она никогда не любила, не могла любить никого, кроме него?.. Что, если он разлюбил ее, она умрет, да, умрет…

Внезапно она решилась. Она не станет глупо дожидаться его здесь. Нынче вечером она снова пойдет к нему, будет умолять, попытается все объяснить. Пусть его слова снова ранят ее. Все, что угодно, только не разлука! Все, что угодно, только не его холодность.

Только бы он снова обнял ее. Даже если, поддавшись злобе, он, стиснув ее в своих сильных объятиях, задушит, сломает ее.

Анжелика бросилась к туалетному столику и, разглядев в зеркале следы слез на щеках, слегка припудрила лицо.

Она распустила собранную в узел тяжелую косу, взяла инкрустированную золотом черепаховую щетку – тоже подарок Жоффрея – и торопливо привела волосы в порядок. Ей хотелось, чтобы он увидел ее прекрасной, а не затравленной и напряженной, какой она была все последние дни.

Котенок ни разу не шелохнулся с тех пор, как она устроила его на одеяле. Он свернулся клубком и пребывал в счастливом блаженстве, какого прежде не знал. Неподвижный, кроткий, терпеливый, почти бестелесный, он был настолько крошечным и болезненно хрупким, что казалось, он не жилец на этом свете. Но стоило Анжелике заговорить с ним, он громко замурлыкал, стремясь выразить свою благодарность и довольство.

Какая удача ему выпала: после долгих скитаний он встретил кого-то, кто стал его небом, горизонтом, надеждой. Бедный зверек доверился подобравшему его из жалости человеческому существу и знал, что его не обманут.

– Я ухожу, – сообщила ему Анжелика. – Будь умницей. Я вернусь…

Она бросила последний взгляд на постель. Герцогиня, по-прежнему вытянувшись, лежала под простынями. Стоя со щеткой в руке, Анжелика вновь попыталась оживить смутное воспоминание.

– Почему вы так на меня смотрите? Во мне есть что-то, что вас беспокоит? – не открывая глаз, спросила больная.

– Простите, сударыня… Ничего особенного; вероятно, мое внимание привлекла поза, в которой вы спите. Не воспитывались ли вы с раннего детства в монастыре?.. Помнится, когда я сама была пансионеркой, нам запрещали спать иначе, как вытянувшись на спине и положив руки на одеяло… Даже зимой. Стоит ли говорить, что я никогда так не делала. Я была очень непослушной.

– Вы угадали, – улыбнулась госпожа де Модрибур. – Я всю юность провела в монастыре и должна признаться, и сегодня не могла бы спать в иной позе, нежели та, за которую вы меня укоряете.

– Это вовсе не укор! А где вы жили?

– У урсулинок в Пуатье.

– А, в монастыре на улице Монте.

– В Пуатье нет других урсулинок, только на улице Монте.

– Но я тоже там воспитывалась! – воскликнула Анжелика. – Какое совпадение! Значит, вы из Пуату?

– Я родилась в Мальне. Возле Мерванского леса. На краю долины Жано. Знаете, там еще течет Руэ, – внезапно оживившись, сказала герцогиня де Модрибур. – Наш замок стоял на опушке леса! Огромные каштаны. Одним только запахом упавших каштанов и желудей можно было насытиться. По осени я, кажется, могла часами бродить, слушая, как они трещат у меня под ногами.

Ее глаза блестели, щеки зарумянились.

– На противоположном берегу Руэ стоит замок Машкуль, – сказала Анжелика.

– Да, – подтвердила ее собеседница. И, понизив голос, прошептала: – Жиль де Рэ?

– Проклятый.

– Слуга дьявола.

– Тот, кто убивал маленьких мальчиков, чтобы получить у Сатаны философский камень!

– И который за свои преступления был повешен в Нанте.

– Он самый, Жиль де Рэ!

И они обе расхохотались, будто вспомнили общего знакомого.

Анжелика присела у постели герцогини.

– Выходит, мы из одной провинции. Я родилась в Сансе, возле Монтелу, вверх от Марэ.

– Поверьте, я просто счастлива. Но, прошу вас, вернитесь к своей прическе, – проговорила Амбруазина, взяв в руки щетку, брошенную Анжеликой на кровать. – Прошу вас, продолжайте. Какие у вас необыкновенные волосы. Как у феи.

– В Пуату, когда я была ребенком, местным нравилось называть меня феей.

– Держу пари, они подозревали, что в полнолуние вы ходите в лес плясать вокруг друидских камней.

– Верно. Как вы догадались?

– У нас в окрестностях всегда найдется какой-нибудь волшебный камень, – мечтательно произнесла госпожа де Модрибур.

Во взгляде, который она при этом бросила на Анжелику, сквозили теплота и нежность.

– Как странно, – пробормотала она. – Меня настроили против вас. И вдруг я нахожу в вас такого близкого человека, почти сестру. Вы из Пуату, госпожа де Пейрак, какое счастье!

– Кто настроил вас против меня? – спросила Анжелика.

Ее собеседница отвела глаза и, едва заметно вздрогнув, сказала:

– В Париже с некоторых пор, говоря о положении дел в Канаде, довольно часто упоминают имя вашего супруга. Скажем… как соседа, обосновавшегося слишком близко от владений короля Франции. Бьюсь об заклад, что в Лондоне о нем тоже говорят.

Герцогиня села, обхватив руками согнутые колени, прикрытые одеялом. В такой позе она казалась совсем юной, непринужденной, свободной от титулов, тяжкого груза своих привилегий. Анжелика заметила, что Амбруазина плотно сцепила руки. Этот жест выдавал, возможно, желание сдержать какое-то сильное волнение. Однако госпожа де Модрибур по-прежнему спокойно смотрела прямо на собеседницу.

«У нее такие глаза, будто в глубине золото, – подумала Анжелика. – Издали они кажутся очень черными, как гагат. А вблизи видно, что они словно янтарные. Определенно со сверкающим в глубине золотым лучиком».

Обе в молчании разглядывали друг друга. Герцогиня едва заметно вздернула подбородок и улыбалась уголками губ. Было что-то наигранное, нарочитое в ее бесстрашии и непринужденности. Будто она приказала себе высоко держать голову, чтобы не уступить желанию потупиться под посторонними взглядами.

– Лично я нахожу вас очень симпатичной, – заключила Амбруазина, словно отвечая воображаемому обвинителю.

– А почему бы нет? – мгновенно отреагировала Анжелика. – Кто бы это мог описать меня вам в темных тонах? И кто в Париже может знать меня, знать, кто я? Я прибыла сюда прошлой осенью и всю зиму провела в лесной глуши…

– Не сердитесь, – сказала Амбруазина, нежно накрыв своей ладонью ее руку. – Послушайте, милочка, для меня счастье встретить вас и вашего супруга сразу по прибытии в Новый Свет. Я не любительница сплетен, наговоров и клеветы. Обычно я стараюсь составить собственное мнение относительно лиц, против которых меня пытаются настроить, и, возможно оберегая свою независимость или просто из духа противоречия – я ведь упряма, как всякая уроженка Пуату, – скорее заранее окажу им предпочтение.

Должна вам кое в чем признаться. Из Парижа Америка представлялась мне огромной, бескрайней. Она такой и оказалась. И все же я была убеждена, что рано или поздно встречу вас… Какое-то предчувствие… Я прекрасно помню, в тот день, когда при мне кто-то произнес ваше имя – это было незадолго до нашего прибытия, – я сказала себе: «Ты познакомишься с ней!» И вот… Возможно, Господь этого хотел.

Герцогиня говорила, слегка запинаясь, что придавало ее речи особую прелесть. Ее мягкий, глуховатый голос иногда срывался, словно ей не хватало дыхания. Анжелика поймала себя на том, что внимательно слушает, стараясь за внешними проявлениями различить потаенную сущность собеседницы.

Вероятно, притворство герцогини, ее несколько театральная манерность были следствием определенного усилия, которое ей приходилось делать, чтобы завязать отношения с себе подобными.

«Эта женщина не такая, как все, она одинока», – решила Анжелика.

Подобная характеристика совершенно не соответствовала ослепительной молодости и красоте Амбруазины де Модрибур. Помимо этого, было в ней что-то детское, определенное ребячество… «Да нет, – подумала Анжелика, – это из-за ее зубов». Верхние зубы, некрупные, красивые и очень ровные, слегка выдавались вперед, приподнимая прелестно очерченную розовую губку. От этого на ее лице порой на мгновение возникало выражение, какое бывает у маленьких девочек, которые недавно плакали. А когда герцогиня улыбалась, ее черты приобретали какую-то доверчивую и трогательную невинность. Впрочем, взгляд ее был проницательным, зрелым и задумчивым. «Интересно, сколько ей на самом деле может быть лет? Тридцать? Меньше? Больше?»

– Да вы не слушаете меня, – вдруг сказала герцогиня.

И, откинув назад спустившуюся на щеку тяжелую черную прядь, обезоруживающе и заразительно улыбнулась.

– Сударыня, – таинственно прошептала герцогиня, – коли вы родом из Пуату, может, вы слышали, как кричит мандрагора, когда ее выкапывают в рождественскую ночь?

Анжелике показалось, будто этот странный вопрос необъяснимым образом связал их. Она глянула в глаза Амбруазины де Модрибур и увидела, что в них, словно отражение звезд в лесном озере, что-то мерцает.

– Слышала, – вполголоса отвечала она, – только это было в сентябре. В наших краях на поиски черной собаки, чтобы отрыть волшебный корень, отправляются в сентябре.

– А собаку тут же следует принести в жертву подземным божествам… – подхватила Амбруазина.

– И ее надо обрядить в пурпурные одежды, чтобы отвести дьявольские силы, жаждущие завладеть корнем…

Обе расхохотались.

– Как вы прекрасны! – неожиданно воскликнула госпожа де Модрибур. – Все мужчины и правда должны быть без ума от вас.

– Ах, не говорите мне о мужчинах, – с раздражением прервала ее Анжелика. – Я только что ужасно повздорила с мужем…

– Это полезно, – заявила герцогиня. – Я считаю, хорошая ссора время от времени супругам не повредит. Это признак того, что личность каждого из них пребывает в добром здравии.

Ее комментарий свидетельствовал о зрелости ума. Анжелика постепенно начинала понимать, какое влияние оказывала герцогиня на своих людей. Ей остро захотелось довериться этой женщине, еще недавно совершенно чужой, а теперь казавшейся такой близкой. А что, если она даст совет, который поможет Анжелике разобраться в себе. В светящемся нежностью и теплотой взгляде герцогини де Модрибур таилась не имеющая возраста мудрость. Анжелика спохватилась и перевела разговор на другую тему.

– Вы носите в ладанке кусочек мандрагоры? – поинтересовалась она, прикоснувшись пальцем к золотой цепочке на шее герцогини.

Та вздрогнула:

– Нет, что вы! Я бы побоялась. Ведь это проклятое растение. Нет, это мои обереги.

Из выреза кружевной сорочки она извлекла три золотых медальона и, сняв, положила их Анжелике на ладонь.

– Святой архангел Михаил, святая Люсия, святая Екатерина, – перечислила она.

Образки сохранили тепло женской кожи, и Анжелика испытала двойственное чувство.

– Я ношу их с тех пор, как впервые пошла к причастию, – доверительно продолжала герцогиня. – Бывает, ночью мне не уснуть, но стоит к ним прикоснуться, и страхи проходят.

– Чего вы боитесь?

Герцогиня не ответила. Она прикрыла глаза, и по лицу ее пробежала тень страдания. Приложив руку к медальонам, больная со стоном откинулась на подушки.

– Что до мандрагоры, – не унималась Анжелика, – наверное, вы только что хотели испытать меня? Возможно, вы желали узнать, не колдунья ли я, как сплетничают обо мне в Квебеке или даже в Париже? Так знайте же, милочка, я действительно использую корень мандрагоры для приготовления арабского снадобья, называемого «сонная губка». Смешанная с цикутой и соком тутовой ягоды, мандрагора утоляет боль. Однако я никогда не занималась ее поисками и откапыванием. Несколько имеющихся у меня кусочков мне раздобыл английский аптекарь.

Амбруазина де Модрибур выслушала Анжелику, глядя на нее сквозь опущенные длинные ресницы, и вдруг оживилась:

– Так, значит, это правда? Вы якшаетесь с англичанами?..

Анжелика пожала плечами:

– Здесь, на побережье Французского залива, полно англичан. Тут не Канада, а Акадия, то есть мы соседствуем с Новой Англией. Договоры были составлены так затейливо, что владения французского короля и английские фактории сплелись в запутанную сеть.

– А земли, хозяйкой которых являетесь вы, сохраняют независимость между этими двумя сферами?

– Видимо, вы хорошо осведомлены.

Анжелика немного натянуто улыбнулась, сдержав вздох разочарования. Когда она впервые ступила на землю Голдсборо, ей показалось, что это самое забытое богом и людьми место, неведомое никому в мире.

Но человеческие руки и воля королей уже перекраивали эти почти девственные земли. Жоффрей де Пейрак оказался важной фигурой, ведь он мог стать как препятствием, так и союзником. Внезапно Анжелика вздрогнула. Что она здесь делает? Разве не приняла она решения тотчас же бежать за ним? На нее будто что-то нашло, какие-то чары сковали ее, не давали двинуться с места… Она снова бросилась к окну.

Вечерело. На фоне темнеющего неба вырисовывался силуэт какого-то судна, входящего в гавань.

«Опять кто-то… чужой, кто бы он ни был, француз, англичанин или голландец, пират или уж не знаю кто… Тоже станет уговаривать Жоффрея следовать за ним неизвестно куда ради установления порядка и справедливости неведомо где. Но нет, на сей раз он не уедет, не улизнет прямо у меня на глазах, без предупреждения, не оставит меня тут умирать от тоски и одиночества…»

Анжелика схватила накидку из меха нерпы и набросила себе на плечи.

– Прошу меня извинить, сударыня, – обратилась она к герцогине, – я вынуждена вас покинуть. Как бы вы ни протестовали, я пришлю сюда одну из ваших девушек. Она зажжет свечи и, если вам лучше, велит принести ужин. Просите все, что вам может понадобиться.

– Вы уходите? – едва слышно спросила герцогиня. – Ах, умоляю, не оставляйте меня!

– Но вы здесь в полной безопасности, – заверила ее Анжелика, заметив беспокойство в голосе распростертой на кровати женщины.

Бесстрашная с виду, на самом деле герцогиня была слабой и с трудом приходила в себя после ужасов кораблекрушения. Тем более что она, как о чем-то естественном, рассказывала, что у нее бывают видения…

– Я незамедлительно пришлю к вам кого-нибудь, – не уступала Анжелика, стараясь, как ребенка, успокоить больную. – Не волнуйтесь!

Она вдруг насторожилась. На лестнице слышались мужские шаги. Кто-то поднимался. Анжелика открыла дверь, и в проеме появилась фигура Энрико Мальтийца.

– Госпожа графиня, вас просит к себе его сиятельство Рескатор.