Читать книгу Маэстро. Счастье вопреки - Анна Ковалева - Страница 11

Приходила в себя я тяжело. Тело было ватным и непослушным, а сознание вялым и затуманенным.

Даже не сразу поняла, что в больнице нахожусь. А когда поняла, то еще долго пыталась вспомнить, что со мной произошло.

Лишь спустя минут двадцать вернулись воспоминания: прогулка в парке, встреча и недолгий разговор с Тихомировым, слова, которыми он меня ранил, и несущийся на меня БМВ…

Кошмар…

Было больно и физически, и морально. Ну и стыдно, да. За то, что попыталась открыться и получила такую жесткую реакцию.

Даже жаль стало, что меня откачали. Что-то никак не давало мне распрощаться с этим миром.

Кажется, кто-то выше и правда решил, что сильно я нагрешила и еще долго мне предстоит ходить по мукам.

Медсестру я попросила позвонить Лене и сообщить, где нахожусь. Она единственный близкий человек, который у меня остался.

Родителям сообщать не собиралась. Я и без того была в раздавленном состоянии, и бороться с ними бы не смогла.

Сомневаюсь, что они бы меня приласкали и пожалели. Скорее снова гнобить бы начали. Нет, умерла так умерла, что называется.

Нет у них больше дочери.

Перепуганная Ленка тут же примчалась в больницу и с помощью Саши выхлопотала мне отдельную палату.

Я бы и в общей полежала, не переломилась бы, но в отдельной было куда комфортнее, конечно. Даже туалет с душем в ней были.

Первый день выдался тяжелым, тело болело, и меня то и дело пичкали сильными анальгетиками, от которых клонило в сон.

Что говорила мне Ленка, точно не вспомню. Хватило сил только на то, чтобы надиктовать ей список одежды и необходимых в больнице мелочей.

На следующий день стало чуть лучше, я уже была более-менее в нормальном сознании.

Ленка улыбалась, пряча тревогу в глазах. Пыталась меня растормошить.

– Ну и напугала ты нас, Олюшка. Я думала, поседею. Как ты так умудрилась?

– Буду внимательнее смотреть по сторонам, а не идти, не глядя на проезжую часть, – грустно улыбнулась. О встрече с Тихомировым в парке решила промолчать.

Даже лучшей подруге стыдно было об этом рассказывать. И так выгляжу, как побитая собачонка.

– Да уж будь добра. Второй раз ведь может и не повезти. И так, считай, в рубашке родилась. – Лена перевела дыхание и чуть ли не перекрестилась. – Уф, ладно, давай выдохнем. Главное, что ты жива. А переломы заживут. Ничего, моя хорошая, все у тебя будет зашибись. Скоро поправишься и будешь танцевать.

– Твои слова да Богу в уши.

– О, чуть не забыла. Цветы в вазе от нас с Сашей, а это тебе мои непоседы передали.

Здоровой рукой я взяла открытки, сделанные и подписанные детскими ручками, и улыбнулась.

Сквозь слезы, но улыбнулась. Было очень приятно. Хороших деток вырастила Лена. Хотелось бы и мне иметь таких.

– Они за тебя тоже переживают, Оль. И желают побыстрее поправиться. Хотели со мной в больницу поехать, но я не взяла, подумала, что они тебя сильно утомят.

– Ничего не утомят, пусть приходят. Ну и спасибо им передай. И обязательно поцелуй за меня.

– Обязательно, милая. Обязательно поцелую…

*****

– Привет, Оль. – голос Макса, раздавшийся в палате, заставил меня вздрогнуть. Вот кого-кого, а его у себя в палате увидеть я точно не ожидала.

Хорошо, хоть чай успела допить, а то бы точно поперхнулась от неожиданности.

Но тем не менее он стоял на пороге, с пакетом в руках и в небрежно наброшенном белом халате поверх черных брюк и черной футболки.

Такой нереально красивый, самый близкий когда-то, но давно уже ставший чужим.

Интересно, кто ему сообщил, что я попала в больницу? Саша, наверное.

– Можно пройти?

– Проходи, – киваю, устраиваясь поудобнее на кровати и по привычке баюкая загипсованную руку.

– Это тебе – он опускает пакет на стол и ставит стул поближе к кровати. – Фрукты, витамины. Всё, что разрешили врачи.

– Спасибо.

Тихомиров выглядит неуверенным и очень напряженным. Ведет себя так, словно ему каждый шаг и слово даются с неимоверным трудом.

У меня возникает ощущение, что он вообще не хочет здесь находиться. Будто повинность какую-то отрабатывает, навещая меня.

На горло себе наступает.

Ну и зачем пришел, спрашивается? Я не звала, и силой же никто его не заставлял приходить.

На душе становится тошно, и я старательно избегаю встречаться с Тихомировым взглядом.

И мечтаю, чтобы он поскорее ушел. Не нужны мне такие визиты вымученной вежливости.

– Как себя чувствуешь?

– Жить буду, – усмехаюсь. – Но плохо и недолго.

– Оль, не надо так, – все же бросаю украдкой быстрый взгляд и замечаю, как Максим резко меняется в лице. Становится белым как мел. – Нельзя так говорить. Тебе нужно поправляться и возвращаться к жизни.

Ага, было бы еще для чего жить.

Тихомиров говорит еще какие-то подбадривающие слова, которые я пропускаю мимо ушей, а потом внезапно произносит:

– Оль, если я тебя как-то задел или обидел, прости. И насчет того вечера у Ждановых. Ария из «Риголетто» была не к месту…

– Не надо, – прерываю его, – не извиняйся. Ты не сделал ничего, чего бы я не заслужила.

– Оль, послушай…

– Тебе пора, Максим. – натягиваю повыше одеяло и прикрываю глаза. – Я устала и очень хочу спать…

– Ладно, после поговорим. – раздается после нескольких минут молчания. – Отдыхай, Оль. Тебе сейчас это нужно.

Наконец, Тихомиров уходит, и я выдыхаю с облегчением. Только вот сна ни в одном глазу, а в туалет очень хочется. Аж распирает.

Поэтому осторожно встаю и плетусь в сторону уборной, но замираю у двери палаты. Дверь Максим прикрыл неплотно, и из коридора доносился его голос.

Вернее, голоса. Его и Жданова.

Ну и да, не удерживаюсь, подхожу ближе, приоткрываю пошире дверь и прислушиваюсь.

– Как она? – это спрашивает Саша.

– Так себе. Слаба очень, выпроводила меня из палаты, сказала, что хочет спать.

– Пусть поспит. Во сне организм восстанавливается быстрее. Спасибо, что приехал. Оле сейчас нужна поддержка.

– Да о чем ты, не мог я не приехать и не поддержать. Мне ее искренне жаль. Жаль, что и с мужем у нее не сложилась жизнь, и родители такие, что и врагов не надо. Теперь еще авария эта чертова.

ЖАЛЬ… ЖАЛЬ… ЖАЛЬ…

Это слово вырывается из общей массы, бьет по ушам, и я прикусываю губы до крови, чтобы не заорать. Как же больно это слышать…

Не нужна мне их проклятая жалость…

– Не смейте! – распахиваю дверь и буквально вываливаюсь из палаты. Делаю пару шагов и останавливаюсь под ошарашенными взглядами мужчин.

– Оля, ты чего?

– Не смей, слышишь? – не обращая внимания на медперсонал, пациентов и других посетителей, тыкаю в сторону Макса. – Не надо меня жалеть. Не надо! Лучше ударь, если тебе легче станет. Ударь, если так сильно меня ненавидишь. Но жалеть – не надо!

– Оля, тише, успокойся, пожалуйста, – Макс поднимает ладони и делает шаг вперед. – Тебе нельзя нервничать. Давай я помогу тебе вернуться в палату?

– Нет, – отшатываюсь от него и застываю….

Перед глазами всё плывет, а в левой стороне груди разливается острая боль… Сердце болит… разрывается просто. Дышать нечем…

В следующую секунду сознание меркнет, и я лечу на холодный больничный кафель. Такое бесконечно долгое падение…

Падение длиною в вечность. А может, это она и есть? Мое время всё же пришло?

– Оля!!!!! Оленька! Олененок мой! – кажется, в отдалении слышу голос Тихомирова, но этот голос исчезает слишком быстро, растворяется в поглотившей меня тьме…