Читать книгу Маэстро. Счастье вопреки - Анна Ковалева - Страница 9

Максим

Кажется, я был прав в своих ожиданиях. Возвращение в родной город вполне благотворно на меня повлияло.

Общение со старыми друзьями тоже пошло на пользу и расцветило ставший серым мир яркими красками.

Тиски апатии и черной тоски отпустили, и даже дышать вроде бы стало легче.

Нет, писать я еще не мог, зато много играл. И чувствовал, как рождаются внутри знакомые ощущения.

Так всегда было перед приходом вдохновения. В голове рождались, извивались, сплетались смутные образы, которые постепенно преобразовывались в звуки.

Я начинал слышать мелодию внутри, пропускал ее через себя, визуализировал каждую ноту, составляя единое полотно песни.

И только потом переносил всё на бумагу и наигрывал вживую…

Давно не было такого, в последние полгода чувствовал себя будто глухим. Внутри что-то онемело, атрофировалось.

И только в последние пару дней моя творческая суть начала подавать признаки жизни. И это не могло не радовать.

За несколько дней я нашел удобную квартиру в самом центре, куда и перебрался сразу же. И свой рояль на некоторое время перевез из дома Ждановых.

В субботу ноги сами понесли меня по городу, хотелось пешком побродить по любимым и знаковым для меня местам.

Начал я с кладбища, принес цветы на могилу родителей и бабушки, съездил к нашему дому, походил по улицам, где когда-то давно бегал мальчишкой.

Хотя что уж там, за роялем я проводил больше времени, чем за игрой с ребятами во дворе.

Но и на игры находил время. Собственно, Сашка, с которым мы дружили с первого класса, и вытаскивал меня на улицу каждый раз.

Не понимая, как можно сидеть и часами стучать пальцами по клавишам.

А у меня это было в крови. Дед, светлая ему память, был выдающимся пианистом и композитором.

Имя его пусть и не гремело по всему Союзу, но в музыкальных и театральных кругах его знали хорошо. Да и любовью всесильной партии он был обласкан.

Собственно, рояль этот был подарком, наградой от государства за заслуги.

Отец к музыке никакого отношения не имел, так что после смерти деда и до того времени, пока я не подрос, на инструменте играла бабушка.

Она тоже была выпускницей музыкального училища и всю жизнь проработала в городской музыкальной школе.

И меня научила играть… Разглядела и развила талант, как она говорила.

Обо всем этом я и вспоминал, расхаживая по улицам Каменогорска. Родная 58 гимназия, музыкальная школа, музыкальное училище, которое я окончил перед тем, как уехать в Москву.

Так много событий и воспоминаний.

И Олененка своего я тоже не мог не вспомнить. Наши с ней отношения, похоже, глубоко въелись в подкорку, навечно впечатались в память.

В Москве было проще загонять вглубь себя давние воспоминания, а сейчас всё навалилось разом.

Поэтому я и оказался в парке, у той самой нашей лавочки. И по какому-то странному капризу судьбы столкнулся там с Олей.

Да, я соврал ей про то, что не помню «нашу скамью признаний». Я всё прекрасно помнил: и как мы на ней целовались, и как я вырезал наши инициалы.

Хотел бы забыть, но не вышло.

А вот то, что Оля обо всем помнила – меня сильно удивило. Думал, уж она-то давно выкинула безумства юности из памяти.

Вычеркнула из своей жизни всё, что было связано со мной в тот день, когда стала женой Астафьева.

Поэтому и соврал. Не хотел выглядеть великовозрастным влюбленным идиотом, который даже спустя столько лет готов носить за ней тапки.

А Оле приспичило пуститься в воспоминания. Про концерт под дождем вспомнила, и перед моими глазами поплыла тонкая пленка реальности.

На какие-то мгновения показалось, что я снова там, у залитой дождем сцены, стою и обнимаю своего Олененка.

И потом кадры замелькали один за другим: такси, маленькая ванная, и обнаженное, хрупкое тело Оленьки в моих руках…

Ее подернутые пленкой страсти глаза, мое сорванное от возбуждения дыхание и долгая ночь первой близости…

Я же после той ночи еще неделю, как мешком пришибленный ходил. От счастья, от пьянящего осознания того, что стал у любимой первым мужчиной. И останусь единственным…

Дурак наивный…

Оля сама же и разбила эту иллюзию. Захотела объяснить что-то. Но что тут можно объяснять?

Выбрала другого мужчину, да жизнь не сложилась? Пожалела о неверном выборе? Но это уже не моя вина. Так зачем копаться в прошлом теперь?

Или она рассчитывает, что мы можем начать всё с чистого листа? Раз уж я теперь вдовец. Что я пойму и приму ее?

Если так, то Ольга даже хуже, чем я думал.

Обрываю ее на полуслове, чтобы не надумывала себе лишнего. Не хочу я разбираться в том, что было много лет назад.

И без того пакостно на душе. А любовь… Умерла так умерла, что называется. Зачем тыкать палками в давно отмершее?

Надеюсь, Новикова тоже это поймет.

На пару минут отвлекаюсь на телефонный звонок, болтая с хорошим товарищем и соавтором моих песен. Обещаю ему, что скоро перезагружусь и возьмусь за работу.

На Олю стараюсь не смотреть. Слишком уязвим сейчас. Слишком больно ударило воспоминание.

Мысли сами собой возвращаются к жене, и я думаю, что зря ее не привозил в Каменку. Надо было приезжать почаще, чтобы вытравить старые воспоминания, образовать новые.

Глядишь, и Олю бы быстрее забыл. Но нет же, я сознательно избегал визитов в родной город, чтобы ее не видеть. Вернее, чтобы не видеть ее счастья с другим.

Сам не замечаю, но проговариваю эти ленивые мысли вслух.

А Оля вдруг подрывается и убегает. На мои крики не реагирует и быстро ныряет в одну из аллей.

Я в недоумении смотрю ей вслед. Что за срочные дела такие? Или ей показались резкими мои слова?

Но что поделать, правду не всегда приятно слышать. Как взрослая женщина Ольга должна это понять.

Но даже уйти просто так она не могла. Я чувствовал шлейф ее духов, и даже ауру ощущал.

Специально потрогал пальцами воздух над тем местом, где минуту назад Оля сидела, и кончики пальцев мгновенно пробрало электрическими импульсами.

Чудеса, не иначе.

Рассиживаться долго после ее ухода не стал, не смог. Пошел вглубь парка, периодически встряхивая онемевшими пальцами левой руки.

***

Погода начала портиться ближе к вечеру, а уже после десяти разразилась гроза. Небесные хляби разверзлись в считаные минуты, и потоки дождя хлынули на иссушенную солнцем землю.

Я распахнул в квартире все окна, впуская в комнаты ветер и капли дождя. Грозы я всегда любил…

Воздух во время дождя всегда был самым вкусным. Он прочищал мозги и освежал легкие.

И запах озона всегда был для меня предвестником перемен…

Я не мог предугадать, что несет с собой эта гроза, но наделся, что она станет началом белой полосы в моей жизни.