Читать книгу Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972 - Антология, Питер Хёг - Страница 234
Стихотворения
Виктор Стражев
Оглавление«Мерной зыбью закачала…»
Мерной зыбью закачала
В черной гондоле волна.
В глуби сонного канала
Тихо плещется луна.
Спит Ca d’Oro. Трепет лунный
Лег на мрамор кружевной.
За Риальто – рокот струнный,
На пьяцетте – гул ночной.
А над гондолой – сверканье
Белоснежного крыла.
– Милый! Милый! – И молчанье…
Плеск размеренный весла.
Вся укрыта шалью черной.
Вся – как тихая свеча.
Сердце клонится покорно…
Очи страсти – два меча.
Слов не надо. Вся – во взоре.
Тишина души хрупка.
– Дальше! К Лидо! – Близко море.
И плывут, плывут века.
Firenze, 8 июля 1907 г.
Москва, 19 июля
Венецианские ночи
Едва Гигантов звон чугунный
Замрет, на piazza, в вышине —
Как снова полночь в зыби лунной
Струит свой яд – и горе мне!
Я жду в томленьи необорном
И тот же ясно вижу сон…
-– —
Идет, идет, под маской, в черном,
Она идет из‐за колонн.
Дает мне – тайно – знак условный.
Проходит. Ждет. И мы – идем.
Украдкой – поцелуй бескровный…
Piazzetta. Гондола. Плывем.
Опять колышет веер звездный
Волну и черную любовь.
И мы плывем – плывем над бездной,
И сердце слышит – смерть и кровь!
Глядит безумными глазами
Ее безумная мольба.
И гондольер стоит над нами,
И нем, и властен, как судьба.
Как гробы – мертвые palazzo.
Канал – в забвенье вечный путь.
О, сладко, сладко целоваться
И тихо никнуть к ней на грудь!
—
«Скорей! скорей!» В железной дверце
Ключа чуть звучен легкий щелк.
«О милый! милый!» Слышу в сердце
Ее шуршащий черный шелк.
Ступени. Зал. И лунных прядей
В холодном мраморе игра.
Подвески люстр горят в мириаде
Лучистых искр из серебра.
Опять! «О, нет! не бойся, милый!»
В пустынном зале – черный гроб.
Целует нежно и уныло
Луна высокий строгий лоб.
В груди – я вижу ясно-ясно! —
Мерцает сталью рукоять.
И он, мертвец, одетый в красном,
Он дышит, медленно… опять!
«О, нет! его не бойся, милый!
Он будет мертвым до утра».
Влечет. Нейти за ней – нет силы!
А в белом мраморе игра.
И холодней, чем мрамор белый,
Ее влекущая рука.
Пылай, мой сон оледенелый!
Сжигай, ты, смертная тоска!
—
За дверью – спальня, в черном крепе.
В окне – луна и тишина.
И тишина душна, как в склепе.
И смерть со страстью сплетена.
Ах, знаю: вновь не снимут маски
Любовь и тайна до утра!
И вновь в холодном теле ласки
Как пламя ярое костра.
Ах, знаю! знаю! длится то же,
И сердце слышит – смерть и кровь.
На пышном красном лунном ложе
Пылает черная любовь.
А рядом, в зале, за стеною,
В гробу, и в красном – он, мертвец.
«Нет! нет! Не встанет под луною!»
И смутно брезжит наконец!
Но лишь последнему объятью
Я отдаю последний стон —
В дверях, с погрудной рукоятью,
Стоит – из гроба красный сон!
О, кто-то слышит, верно, где-то
Тогда двойной мгновенный крик!
-– —
Лежу. На piazza. Муть рассвета.
День подымает синий лик.
2–28 декабря 1910 г.
