Читать книгу Пластмассовый космонавт - Антон Павлович Кротков - Страница 10

На выходе из подъезда им пришлось посторониться – двое крепких санитаров волокли к жёлтому медицинскому микроавтобусу РАФ «Латвия» с закрашенными окнами крепко связанного смирительной рубашкой мужика с гривой вздыбленных волос.

– Куда вы его, ребята? – из любопытства, а может имея на уме новую тему для своего творчества, поинтересовался Архипов.

Здоровяки в белых халатах мгновенно признали знаменитый на всю страну хриплый голос и испытали радостную растерянность:

– Как! Это вы?! Вот повезло нам! А можно автограф?

Расписавшись на пачке сигарет и больничном пропуске, Архипов повторил вопрос:

– Так куда вы его?

– У алкаша «белочка», в Абрамцево его везём, – радостно доложил один из санитаров.

Архипов зачем-то подошёл к будущему пациенту психиатрической лечебницы и некоторое время с каким-то жадным интересом рассматривал его безумное лицо. Санитары терпеливо ждали – счастливые от возможности угодить кумиру. Буйный больной тоже вёл себя на удивление смирно, то ли узнав кто перед ним, то ли обессиленный недавним приступом. Стоя почти вплотную, эти двое молча разглядывали друг друга.

Через пару минут бард кивнул Беркуту, и они зашагали дальше – через двор к шлагбауму.

– Смотри, какой великолепный светло-голубой свет! – снова восторженно заговорил о машине Архипов, когда они вышли с закрытой территории и увидели припаркованный у тротуара под уличным фонарём Мерседес. – «Оттенок высокого неба в ясную солнечную погоду». Как это у вас – у лётчиков и космонавтов говорят: «погода – миллион на миллион», верно?

Архипов вёл себя так, будто и не повстречался им на пути странный взъерошенный человек, крепко спеленатый психиатрической рубашкой. Лишь странная фраза «Глаза безумца могут оказаться всего лишь твоим собственным отражением», которую бард пробурчал себе под нос, открывая ключом дверцу автомобиля, выдавала, что он всё ещё продолжает держать сумасшедшего у себя в голове.

Архипов пригласил Беркута сесть за руль, сам же плюхнулся на сиденье рядом и включил магнитолу. В салоне зазвучал его собственный голос под гитару.

– Не то чтобы я в экстазе от самого себя, – будто немного смущаясь, пояснил бард, – просто привык во время езды слушать свои песни, чтобы находить несовершенства в текстах; таким же образом репетирую театральные роли.

– Профессионализм требует постоянной шлифовки, – выразил понимание Павел. А сам между тем осматривался в машине: удобные кресла, как в кабине истребителя, ему сразу понравились. И стилизованные хромированным металлом под реактивные сопла ракеты отверстия системы кондиционирования на приборной панели тоже приглянулись. И характер у машины похоже настоящий. Мужской характер. Недаром на шкале спидометра указана отметка в триста километров в час, что для города почти «космическая» скорость.

– Вот именно, – машинально подтвердил в ответ на его последнюю реплику певец. А сам заинтересованно разглядывал девушку в скверике на скамейке, которая тоже смотрела в их сторону. – Посмотри-ка, а она вроде ничего себе – симпатичный бабенц. Как думаешь, может нам пригласить её прокатиться с нами?

Девушка будто услышала эти слова, потому что поднялась со скамьи и без всякого приглашения направилась в их сторону. Павел с удивлением признал в ней ту самую незнакомку, что подкарауливала их с женой возле ателье, и потом присутствовала на открытой тренировке в Звёздном городке! Однако, ничего себе!.. Её появление снова стало для него интригующей неожиданностью.

– Добрый вечер! Желаете прокатиться по вечерней Москве с двумя интеллигентными джентльменами? – высунувшись из окна машины, обратился к загадочной незнакомке певец. – Обещаем, что приставать не будем.

Прелестная особа легко согласилась и заняла место на заднем диване. Архипов прищурил на неё глаза в зеркальце перед собой, словно кот на мышь. А она, не спрашивая дозволения, сунула себе в рот сигарету из пачки «Мальборо».

Певец услужливо щёлкнул зажигалкой.

– Я – Никита – представился бард. И небрежно кивнул на Беркута: – Он Паша. А вас как зовут?

– Таня, – ответила девушка.

– Учитесь здесь? – продолжал расспрашивать бард.

– Что-то вроде того, – уклончиво, с лёгкой улыбкой ответила пассажирка, выпуская изо-рта струйку дыма. – Так мы едем?

– Ну что, командор? – Архипов повернулся к Беркуту. – Машина в вашем полном распоряжении. Как я понял, леди желает прокатиться с ветерком.

Павел сорвал с шеи галстук-селёдку, в котором ощущал себя, словно на привязи, похожим на клерка; больше ничто его не сдерживало, можно было стартовать…

Свободные от транспорта ночные улицы позволяли вволю потешить себя. Стоило немного надавить педаль акселератора и мерседесовский мотор стремительно разогнал машину до спортивной скорости. Но даже, когда стрелка на спидометре приблизилась к отметке 200, ход автомобиля оставался очень плавным – почти не чувствовалось тряски, в салон почти проникал приглушённый гул двигателя. Диковинная для советского водителя коробка-автомат создавала удивительное ощущение комфорта и свободы «пилотирования». В повороты автомобиль входил уверенно, без заносов.

– Ну, как тебе сидится в новом кузове? – подмигнул ему Архипов и с хлопком откупорил немецкое баночное пиво. – Хороший тест-драйв я тебе устроил?

– Одно слово – Европа! – согласился Павел, хотя и без щенячьего восторга. Это в молодости его сильно заводила скорость. Когда же тебе почти полтинник, уставшая от жизни душа уже не так резво реагирует на подобные раздражители. Да и удивить его скоростью трудно, всё-таки за плечами у него 2 мировых авиационных рекорда в полёте на скорость по замкнутому маршруту. И это не считая автомобильного рекорда, установленного им на спортивной версии серийного автомобиля «Победа» ГАЗ М-20. Дело было на испытательной трассе под Москвой много лет назад. Вот это была машина, так машина! Не «Серебряная стрела» конечно, но на тех, кто её в то время видел, она производила неизгладимое впечатление. Для советских людей 1950-х годов, не избалованных дизайнерскими изысками, обтекаемый ракетный «фюзеляж» гоночной «Победы» казался чем-то фантастическим. Тогда о его рекорде много писали в прессе, и он даже всерьёз подумывал о карьере профессионального автогонщика. Но в итоге любовь к небу и мечта о космосе всё же перевесили…

Так что возможности мерседесовского двигателя Беркута не потрясли, хотя он и отдал должное прекрасным разгонным качествам мотора и добротной немецкой подвеске.

А вот Архипов напротив – вёл себя, как мальчишка, глаза его горели:

– Учти, тачка отлично прокачена. Мой приятель-хоккеист заказал её на фирме в спортивной комплектации. Как раз машина для профессионального пилота навроде тебя. Не автомобиль – ракета!

Павел вежливо кивал, хотя на самом деле его гораздо больше занимала девица на заднем сиденье. Что привело её в этот сквер напротив его дома? Вероятно, она снова караулила его. Акцент выдавали в ней иностранку, хотя русским она владела свободно, непринуждённо болтая со знаменитым бардом. А может она из Прибалтики? И её цель вовсе не он, а Архипов? Ведь тысячи женщин по всему СССР мечтают познакомиться с самым популярным певцом. А прошлая их встреча возле ателье и в Звёздном городке была хитроумно задуманной подготовкой именно к этому свиданию с музыкальной знаменитостью.

Загадочная особа сама разрешила все его сомнения:

– Я американская журналистка, – объявила она Беркуту, – хочу сделать о вас репортаж.

«Вот так-так! – изумился Павел. – Не девица – лезвие судьбы! Способная одним своим приближением «рассечь» в клочья самую успешную карьеру. И всё-таки он даже не вздрогнул от слов пассажирки, ибо подсознательно был готов к чему-то подобному.

Между тем девица предложила мужчинам по сигарете из своей пачки. Архипов небрежно взял, а когда Беркут отказался, усмехнулся:

– Напрасно. У них в Штатах популярный рекламный слоган есть: «Выпусти дым ей в лицо, и она последует за тобой на край света». – И подмигнул девице:

– Последуете?

– Поглядим – невозмутимо ответила она.

– Где же вы так наблатыкались говорить по-русски? – заинтригованно поинтересовался Архипов.

– В Вашингтонском Институте русского языка «наблатыкалась», – небрежно ответила певцу американка, даже не удостоив его взгляда.

Музыкальную знаменитость столь прохладное отношение задело. Любимец миллионов женщин не привык выглядеть пустым местом в очаровательных глазах, потому азартно принялся охмурять «нестандартную» красотку.

– Вот как? Хм…я бы сам ни за что не догадался, что вы не наша, – снизошёл до комплимента Архипов, хотя привык получать любую женщину по одному лишь взгляду. – Вы вполне можете сойти за русскую.

– А я и чувствую себя русской, когда приезжаю к вам, – без бахвальства заявила американка. – Потому что люблю Россию. Даже летаю к вам не «Пан-Америкэн», а вашим «Аэрофлотом». Ил-62 ни в чём не уступает «Боингам», а бортовое меню у ваших мне нравится даже больше – люблю водку и икру. – Всё это она произнесла, по-прежнему почти не глядя на Архипова, ибо всё её внимание было сконцентрировано не мужчине, что сидел за рулём «Мерседеса».

– Так вы не откажите мне в интервью? – с надеждой спросила она, не понимая, как истолковать его молчание.

– Минуточку, а вы ничего не перепутали, леди? – встрял меж ними Архипов, в котором вдруг всерьёз взыграла банальная ревность: «как это так, разве не он тут главная звезда?!» – Может, вам всё-таки нужен я?

– Нет, – репортёрша едва удостоила взглядом певца и уверенно указала на Беркута. – Мне нужен он. Вы, господин Беркут! То есть простите, товарищ Беркут.

Она повернулась к Павлу и дальше говорила только с ним:

– Вас считают одним из главных кандидатов на полёт к Луне на новом советском корабле. У нас в Штатах я уже сделала несколько репортажей о ваших коллегах-астронавтах, которые тоже готовятся вступить в борьбу за главный приз тысячелетия. Теперь нашим читателем интересно узнать побольше подробностей о вас.

– Обратитесь в пресс-службу – пожал плечами Павел. – Могу дать вам телефон.

Таню это категорически не утраивало:

– Зачем же ждать так долго? Ваша бюрократия будет тянуть по меньшей мере полгода, прежде чем даст официальное разрешение. Поговорим лучше прямо сейчас!

– О чём? О моей будущей «лунной миссии»? – скептически поинтересовался мужчина. – Должен сказать, мисс, что впервые слышу о том, что меня пророчат в первопроходцы по этой части. Пока не выпущен официальный приказ, все эти разговоры лишь на уровне слухов и досужих домыслов.

– Но у меня свои источники – авторитетно заверила девица. – Просто вы зачем-то хитрите со мной.

– Я не знаю, кто ваши источники… Но не хочу благодаря вам выглядеть новым Мюнхгаузеном, который, как известно, слетал к спутнику Земли на пушечном ядре и благополучно вернулся.

– Хорошо, тогда поговорим о предстоящем вам в ближайшее время полёте на корабле «Союз-Космос». Это правда, что все предыдущие запуски новых беспилотных «Союзов» закончились катастрофически, и что корабль, на котором вам предстоит лететь, является «чемпионом» по отказам разных систем?

– Так, леди, стоп! – Павел предупреждающе поднял правую руку. – Вы похоже не совсем понимаете. Я человек военный и не могу вот так – без специального разрешения своего командования, – разговаривать с вами на эту тему. Вам нужно обратиться в Главное политическое управление Советской армии, там вам подскажут по какой форме нужно оформить официальную заявку и куда её подать.

– Но ваши чиновники затребуют от меня заранее все вопросы и выбросят большую часть из них! – с видом полнейшего отчаяния воскликнула девушка. – И даже если после долгих мытарств я получу официальное разрешение, наш разговор будет происходить в присутствие специального политофицера, который всё испортит! Поймите, мои редактора в Нью-Йорке будут недовольны моей работой, и я могу лишиться места!

– Мне жаль, но таков порядок. А сейчас скажите в какой гостинице вы остановились, и мы завезём вас туда.

…Через пятнадцать минут Павел остановил «Мерседес» у входа в «Метрополь». Он не хотел выходить из машины, но американка мягко настояла, чтобы именно он проводил её хотя бы до лифта, сославшись на травму голеностопа, которую, якобы, получила сегодня утром, играя в теннис.

Однако стоило им выйти, и Таня буквально через пять шагов чудесным образом «выздоровела». Схватив его за локоть, обманщица зачем-то потащила его не к зеркальным дверям, возле которых их ожидал с угодливой улыбкой бородатый швейцар в золотой ливрее, а в тёмную арку. Вероятно, чтобы там никто не мог их подслушать. В подворотне американка доверительно сообщила:

– Теперь вы можете говорить абсолютно свободно.

– Послушайте, леди, и всё-таки почему я? Нас космонавтов – два десятка.

Американка тонко чувствовала собеседника: если вначале она была очень деловита, спешила напролом добиться от него чего-то, то, едва уловив его любопытство и вероятно даже мужской интерес, позволила себе толику кокетства:

– Вы действительно хотите знать, почему я выбрала именно вас?

– Меня просто разбирает от любопытства, – с иронией подтвердил он.

– Хорошо. Мы в редакции устроили розыгрыш, – она хитро улыбнулась, и стала рассказывать: – Был День Святого Валентина, по-нашему День всех влюблённых: по офису порхали «почтальоны любви», и только на стол нашего «старого сухаря» Главреда Джека Белью до сих пор не приземлился ни один «аэроплан». Я подговорила коллег придумать короткое признание в любви боссу. И заодно указать имя своего русского космонавта, у которого каждый из нас хотел бы взять интервью для главной статьи итогового номера года, который будет посвящён вашей «красной космической машине». Вас я сразу забила за собой. Каждый журналист писал своего кандидата на сложенном в длину листе бумаге – «слипе» – и отправлял свой самолётик в сторону стола главного редактора. Мой достиг цели первым… Такая версия устраивает?

– Хм, лотерея, значит, – хмыкнул Беркут. – А я выходит выигрыш…джек-пот?

– Скорее, джокер, – поправила его Таня. – А если серьёзно, то на данный момент вы самая интересная фигура советской космической программы! Во всяком случае, для меня это так.

Можно было не сомневаться – цепкая репортёрша сделает всё, чтобы любой ценой «выцарапать» у него интервью. Но как она его вычислила, ведь Москва – большой город?!

– И всё-таки, леди, как вам удалось меня найти? Только не пытайтесь меня уверить, что мой адрес вам дали в киоске «Мосгорсправки».

Американка усмехнулась с видом лёгкого превосходства:

– Нью-Йорк и Вашингтон – тоже не маленькие, но там у меня никогда не возникает трудностей, если появляется необходимость кого-то проинтервьюировать. Как у вас говорят, «кто ищет – тот всегда найдёт!». Ваша фамилия сама привела меня к вам. А как я раздобыла все явки и пароли, чтобы лично познакомиться со знаменитым Беркутом, – какая вам в сущности разница? Главное, что я тут.

– Вы давно за мной наблюдаете, я видел вас возле ателье и в Центре подготовки, вы что, изучали меня, прежде чем подойти?

– А если я скажу, что впервые увидела вас среди бутербродов с кабачковой икрой и селёдкой на засаленной газете во время поэтического «квартирника» у некоего сценариста, – насмешливо заинтриговала журналистка.

– Исключено. Я бы запомнил ваше лицо. Эти фиалковые глаза…

– Эти силиконовые линзы… – передразнила его Таня. – Я ношу их с 18 лет, и иногда меняю цвет. Мне нравится что-то менять в себе, сегодня я брюнетка, завтра блондинка. А потом вообще могу побриться наголо.

Павел немного оторопел от такой лихости, впрочем, быстро взял себя в руки:

– Всё равно я бы запомнил. У меня память на лица, особенно женские.

– Я не райская птица, чтобы цеплять взгляды мужчин, – с пренебрежением фыркнула Таня. – Там были женщины гораздо красивее, некоторые просто неземной красоты.

– А-а, кажется вспомнил! Коммуналка, где вы меня увидели, располагалась над знаменитым гастрономом «Елисеевский»? – уточнил мужчина.

Таня холодно поправила:

– Нет, в киношном доме на «Мосфильмовской». И не коммуналка, а нормальная «двушка». «Квартирник» собирал сценарист, кажется по фамилии Абадашьянц. И не пытайтесь подловить меня на лжи! Я не подозревала, что знаменитый Павел Беркут такой…Учтите, когда вы слетаете на Луну наш журнал «Тайм» наверняка объявит вас «человеком года», все будут думать, что вы, как это у вас говорят: «рыцарь без страха и упрёка», а вы…

Перчатка была брошена! Павел хмыкнул и с интересом посмотрел на умную, дерзкую американскую «штучку», которая совсем не была похожа на советских журналистов. Просто «акула пера»!

Перехватив его удивлённый, уважительный взгляд, она перешла в контратаку:

– Ведь ваша ракета действительно имеет массу неисправностей? Что вы чувствуете в глубине души, будучи вынужденным лететь на ней?

Мужчина скрестил руки на груди и с тонкой улыбкой на губах покачал головой:

– И всё-таки…за кого вы меня держите, леди? Неужели вы думаете, что мне не известны ваши журналистике штучки! У вас ведь диктофон в сумочке. И наверняка он включён… Не надейтесь, что я скажу вам что-то более того, что вы можете прочитать в наших газетах.

– В ваших газетах всё публикуется слишком официально, а я хочу показать человека, идущего на подвиг!

– Обычная работа.

– Вот и расскажите об этом. Мне всё интересно. Я буду задавать вопросы, а вы…

– Простите, мисс, но я уже сказал: я человек военный, у нас так не положено, – холодно повторил Павел. – Не думаю, что моему руководству понравиться, что я имею несанкционированные контакты с иностранной прессой. Вот приходите на пресс-конференцию.

– И всё же подумайте, я просто хочу сделать профессиональный, честный материал – крикнула ему в спину Таня.

Вернувшись в машину, Беркут застал Архипова листающим какой-то журнал. Выяснилось, что его оставила на заднем диване американка – скорее всего умышленно. Журнал был на английском языке, которым певец совершенно не владел. Бегло посмотрев фотографии, он протянул сувенир новому приятелю:

– Здесь по твоей части.

От «Метрополя» помчались назад. Снова всё повторялось: стрелка на спидометре подрагивает у отметки в 200 километров в час, визг покрышек на поворотах, лихие пролёты на красный свет светофора. А в салоне по контрасту с бешенной гонкой тихо звучит из автомагнитолы меланхолично-задумчивая испанская гитара. Только теперь за рулём сидел сам хозяин.

– А ничего девочка, – рассуждал Архипов, – и на тебя сразу запала… Оно и понятно: ты – настоящая «звезда» мирового масштаба! Я по сравнению с тобой так – погулять вышел. Девочке твоё внимание гораздо приятнее. Хоть взял у неё телефончик-то?

– Слишком молода для меня. И потом она американка.

– Американка? – будто снова удивился этому обстоятельству певец и улыбнулся собственным воспоминаниям. – Была у меня одна американка… Джессика звали – не женщина, а необъезженный мустанг! Негритянка, – море темперамента… А в общем, я тебя понимаю: «барышня из недружественной державы» и всё такое… А ты человек военный, офицер ВВС!

На огромной скорости влетели в ярко освещённый туннель, прямо в хост жёлтой милицейской «Волге» с большими синими буквами «ГАИ» на багажнике! Но сидящий за рулем «Мерседеса» лихач даже не дернулся. Вместо того, чтобы сбросить скорость, он спокойно пошёл на обгон. И при этом всё с тем же абсолютно невозмутимым видом!

Позади возмущённо взвыла сирена, сердитый голос из громкоговорителя грозно потребовал:

– Водитель автомобиля с временным номером 72-77 ЛЛС, немедленно остановитесь!.. Немедленно остановиться!

Так как нарушитель и не думал подчиняться, гаишники бросились в погоню, только куда им было против «Мерседеса», у которого под капотом мотор втрое мощнее! Звёздный водитель за рулём иномарки легко оставил преследователей далеко «за кормой». Хотя по здравой логике бежать ему не было никакого резона, ведь достаточно знаменитости было показать своё лицо сотрудникам милиции, и те ещё извиняться станут. Только мятежной душе артиста хотелось сильных ощущений. Схватки!

– Не одобряешь? – оторвавшись от дороги, бородач внимательно взглянул на пассажира, и усмехнулся. – Вижу, что не одобряешь. Меня многие считают аморальным подонком. Осуждают за систематические пьянки-гулянки. У них это называется «социально-бытовым разложением». Но мне плевать. С Останкинской телебашни плевать на их ханжеское осуждение! Потому что я во всяком случае живу, а они лишь коптят небо, немногим отличаясь от мертвецов.

Певец потянулся к магнитоле, включил более энергичную музыку и шутливо заявил:

– Вот, это более соответствует моменту! Как думаешь?

– Пожалуй, – согласился Павел, давая понять, что он то как раз товарища по приключению вполне понимает. Архипов это мгновенно уловил и оценил, так как доверительно сказал:

– Правильно, ты меня должен понимать, потому что знаешь, что такое жизнь на максимальной скорости – «на сверхзвуке», на запредельных перегрузках.

Легко оторвавшись от погони, Архипов свернул в переулок, и чтобы избежать наверняка уже объявленной на нарушителей облавы, запетлял хорошо известными ему «козьими тропами» через сквозные дворы, какими-то тёмными проездами.

– Они клеймят меня с разных трибун за то, что я своими «трактирно-тюремными» песнями и аморальными поступками, якобы, разлагаю благовоспитанных граждан, растлеваю нашу советскую молодёжь, нарушаю общественные приличия, оскверняю святые понятия! – Архипов скрипнул зубами и так резко повернул, что сбил бампером мусорный бак. Он словно загнанный охотниками во время облавы волк пытался вырваться за флажки. – Даже мой родной отец под впечатлением некоторых сволочных фельетонов и выступлений зовёт меня антисоветчиком и провокатором! Но вот что интересно: за все чинимые мною безобразия меня тем не менее до сих пор не стёрли в лагерную пыль и не упекли в психушку…Хотя тоже, как и этого алкаша с «белочкой», пару раз подкарауливали у подъезда – «скорая»: два санитара с фигурами грузчиков и врач-психиатр – такие бригады высылают и к «иноагентам-антисоветчикам -шизофреникам» навроде меня.

Они мчались сквозь ночь, лавируя в каменном лабиринте. В свете фар возникали то кирпичная стена, то тесная нора подворотни, куда Архипов без колебаний нырял. Временами впереди или сбоку появлялись красно-голубые всполохи рыщущих патрульных машин, но гонщик за рулём спортивного мэрса, словно профессиональный угонщик, легко избегал расставленных засад и ловушек. И продолжал раскрывать душу достойному слушателю:

– А знаешь, почему они меня побаиваются? – указал он пальцем вверх. – На Руси власть предержащие по-настоящему всегда боятся только популярных в народе юродивых, потому что обидеть юродивого, народного кумира – величайший грех… Вон и последний русский царь Николай в январе 1906 года удостоил чести чаёвничать со всем его монаршим семейством типичного юродивого – Митьку Гугнивого. Даже Сталин заискивал лишь перед нашим братом.

«Хорош юродивый, – подумал Беркут, скосив глаза на водителя. – Не в рубищах, не босоног и не нищ, а в модных импортных тряпках за рулём Мерседеса! Да ещё явно страстно желает быть официально признанным своими недругами и гонителями из союзов композиторов и писателей. Мечтает, чтобы в госиздательствах выходили его сборники стихов и романы; чтобы фирма «Мелодия» выпускала пластинки с его песнями. Какой же ты после этого юродивый?!.. Но раз не получается прислониться к власти, остаётся встать в позу непризнанного и гонимого гения, блаженного. Всё же ты артист!..».

Впрочем, справедливости ради следовало признать, что в некоторых своих песнях Архипов действительно ходил по краю дозволенного советскому артисту, этого у него было не отнять. Он был грешен и свят. Безмерно широк душой. Но бывал и по-человечески ничтожен. Ему не чуждо было мелочное тщеславие и мещанство, и при этом мог снять с себя последнюю рубашку ради ближнего своего; бесстрашно рвануть тельняшку на груди – в Архипове было всё от русского человека, за что его и любили в народе…

В салоне «Мерседеса» было темно, в отсветах приборов и уличных фонарей выражения сурового, бородатого лица популярного барда было не разобрать, но хриплый голос звучал горделиво и благодушно:

– Я исключение из правил, культурный феномен, если хочешь! – без ложной скромности объявил полуподпольная звезда домашних магнитофон и «левых» концертов. – Я – сакральный глас народа! Вот и позволено «святому хулигану» то, что никому больше не позволяется. Конечно, кому понравиться, что какой-то самозванец, приблатнённый «дурик» с гитарой пасётся на их законной территории?! Вот эта сволочь против меня и объединяется: не пускает меня в свои профессиональные союзы, жилищные и дачные кооперативы, международные делегации. Помнишь, как у Раневской: «Я получила квартиру от нашего замечательного правительства, в новом высотном доме, который называют элитным. Тут живут учёные, писатели, артисты, композиторы и другая сволочь…».

За разговором они подъехали к дому Беркута, певец загнал «Мерседес» за шлагбаум во двор. Вышли из машины. И тут выяснилось, что рискованная гонка по тёмным дворам не обошлась без неприятных последствий. Одна фара оказалась разбита. Архипов присел перед ней на корточки, озадаченно почесал затылок:

– М-да…прокатились с ветерком на двести целковых.

Чтобы подсластить себе пилюлю, поэт немедленно сочинил прибаутку:

– У трактира после пьянки сел я на лихача – собралася на поминки вся моя родня.

Но тут мимо по прилегающей улице пронеслись с воем сирен сразу два патрульных «Москвича» ППС. Мужчины прыснули со смеху им вслед. Повеселевший певец подмигнул Беркуту:

– Не согрешишь – не покаешься.

Викины гости разошлись только глубоко за полночь. Пора было ложиться, только Павлу не спалось. Сидя за столом у себя в кабинете, он листал номер National Geographic, который целиком был посвящён предстоящей американской экспедиции на Луну. Особенно поражали опубликованные параметры их только что построенной специально для Луны ракеты «Сатурн-5», которая должна будет доставить экипаж «Аполлона» к цели. Она имела 111 метров в высоту, работала на керосине, жидком водороде и кислороде, и была самой мощной, самой большой и самой тяжёлой ракетой в истории.

Павел отложил журнал. На столе перед ним стояли портативная пишущая машинка и японский карманный телевизор. Задумчиво постучав по клавишам машинки, мужчина взял со стола свою любимую фотографию в рамке на которой были запечатлены Королёв и Гагарин вместе на скамейке. Он часто смотрел на них в минуты внутренних сомнений, будто ища поддержки учителей и кумиров.

«Неужели американцы действительно имеют в состоянии готовности столь совершенную машину? И почему тогда они, не опасаясь нас, открыто публикуют столь сенсационные данные, ведь исход лунной гонки пока ещё совсем не предрешён?» – недоумевал ошеломлённый Беркут.

В кабинет вошла Вика.

– Я допускаю, что в каких-то вопросах ты можешь с ними расходиться, но ты не должен был грубить моим коллегам – произнесла жена сердитым голосом и со странным выражением лица. Словно с Беркутом разговаривает сфинкс с лицом женщины-фараона. Так с ней бывало – временами контроль на собственным лицом давался ей не без некоторого труда. Это хорошо, что гости уже ушли, и никто на заметит, что с хозяйкой что-то не так, ведь уже завтра она снова будет в форме.

Нет, Вика не перебрала со спиртным и не баловалась запрещёнными препаратами, и слава богу внезапный инсульт её не поразил. Просто совсем недавно, к супруге вероятно, заглянула знакомый косметолог. Она могла приехать по вызову клиентки даже в два часа ночи, если Вику снова накрывала паническая волна острого недовольства собственной внешностью. Пока Беркут катался, знакомая «косметичка» обколола проблемные места на её лице, где норовили появиться предательские морщинки. Теперь после очередной серии «уколов красоты» кожа на лице Вики какое-то время будет выглядеть гладкой и свежей, словно у молоденькой девочки. Вот только побочным эффектом омолаживающей процедуры была частичная потеря чувствительности в мимических мышцах. Непрекращающаяся битва с возрастом посредством пластической хирургии и агрессивной косметологии неумолимо превращали лицо жены в подобие идеальной фарфоровой маски. На этом отполированном косметологами лбу не могло появиться вертикальных складок суровой строгости или продольных морщин искреннего удивления. Натянутое словно кожа на коленке лицо жены со временем вообще может разучится выражать какие-либо живые эмоции кроме тех, что должны входить в комплект преуспевающей «бизнес-леди».

Впрочем, Вероника никогда не видела в этом большой проблемы. Будучи профессиональным американистом, она предпочитала всегда делать вид, что у неё всё о'кей, всё под контролем, для чего регулярно отрабатывала перед зеркалом тонкую царственную улыбку. Считала, что из всех человеческих эмоций на её безупречном лице «имеет право» играть лишь она. Зато в её арсенале было насколько десятков оттенков американизированного «оскала» на все случаи жизни – приветливости, беззаботности, превосходства, в крайнем случае лёгкого презрения и т.д. И теперь ощущая прилив уверенности в себе после того, как случайно замеченные у себя морщинки снова побеждены, Вика снова ощущала себя королевой (хотя и временно потеряла способность прожигать в нём дыру посредством высокомерно-презрительной улыбки).

– Интеллигентные люди никогда не позволят себе такого тона, который позволил ты! – сердито произнесла она, с усилием двигая губами и щеками. – Знаешь, что мне сказал Александр Викторович (имелся в виду её шеф, директор института Бубновский) на прощание? «Что же это вы, Виктория Всеволодовна, не предупредили нас, что ваш супруг такой резкий мужик».

– Что ж, теперь он об это знает, – не сдержал самодовольной усмешки Павел стоило ему вспомнить, как перекосило обоих болтунов от его слов.

– Ты это нарочно, да, чтобы вывести меня из себя? Да ты мизинца их не стоишь! Джермен Гвициани и Саша Бубновский настоящие интеллектуалы, и ты хотя бы мог проявить уважение к их заслугам перед наукой. И потом, я же просила тебя! Как ты мог забыть, что решается вопрос о моём назначении?!

– Ну извини, понесло меня с ними… Только скажи мне, а к этому деятелю из автосервиса я тоже должен был проявить почтение? Этот «фирменный кабанчик» тебе нужен тоже для карьеры, или же ты уже имеешь его в виду на тот случай, если у нас появиться новый автомобиль? – с вкрадчивой иронией в голосе поинтересовался Павел.

Вика сделала над собой усилие, чтобы на манер своей любимой голливудской звезды слегка капризно поджать губы, глаза её будто подёрнулись ледяной плёнкой:

– Ты так и остался «сапогом», хотя и выбился в космонавты! Как ты ещё не понял, что все эти люди делают нашу жизнь намного комфортней, интересней – качественней! Мы нужны им, но и они необходимы нам. И дело не только в вещах и услугах, которые ты тоже получаешь по первому своему желанию. Благодаря всем этим нужным и влиятельным, как ты презрительно выразился «деятелям», мы можем устраивать в лучшие больницы наших дальних родственников и просто знакомых; проталкивать в столичные ВУЗы способных ребят. Доставать билеты в Большой театр на лучшие премьеры! Мы – часть элиты, а это не только даёт нам огромные возможности, но и предъявляет к нам определённые требования.

– И с «Казановой» Валдисом я тоже был недостаточно любезен, милая? – язвительно поинтересовался Беркут.

– Этот чудесный молодой человек-то чем тебе не угодил? – с изумлением воскликнула Вика.

– Он же пришёл в наш дом, чтобы снять себе мужика на ночь!

– Фу, каким ты бываешь невыносимо грубым! – скорчила презрительную мину Вика.

– А что прикажешь думать, когда у мужика жемчужные серьги в ушах? Или это считается вполне нормальным у твоих богемных приятелей?

– Не преувеличивай.

– Какое там «не преувеличивай»! Паренёк так лихо «зашёл мне в хвост»! Когда я понял, куда он клонит, то рванул от него будто «на форсаже». Уж поверь, я на войне от американских «Сейбров» так не бегал, как от этого субтильного соблазнителя.

– Просто, Беркут, ты человек военной архаики и сложный мир искусства тебе недоступен. У мальчика скоро премьера, он должен танцевать утончённого юношу эпохи Возрождения, вот ему и приходиться входить в образ. Из-за этих серёжек он даже не может как все нормальные люди ходить по улицам и спускаться в метро, потому что сразу милиция привязывается. А он – артист! Очень интеллигентный юноша из Прибалтики. Бесконечно талантливый, прекрасно воспитанный, тонкий. Как тебе вообще не стыдно плохо говорить о нём. Такой хорошенький, аккуратный, а как танцует! На сцене он – ну просто бог!.. Видишь, как ты скверно думаешь о людях. А Валдис, между прочим, женат на родственнице самого Косыгина!

– И чтобы заняться любовью с женщиной, твоему Валдису сначала требуется, чтобы его хорошенько поимел мужик.

– Господи, да кто тебе сказал такую гадость? – всплеснула руками Вика.

– Твой «автофирмач», дорогая. Это его слова, я лишь процитировал. Он твоему балеруну регулярно чинит машину и называет его за глаза «заднеприводным Вадиком». Так что может я и «примитивный сапог», но порой от твоих знакомых меня просто оторопь берёт.

Окончательно разочаровавшись в нём, Вика ушла. Павел продолжал сидеть. Задумчивый взгляд его скользнул по листу бумаги, заправленному в каретку печатной машинки, на котором появилось непонятное слово «игрень». Он машинально набил его сам перед тем как вошла жена. Абракадабра какая-то.