Читать книгу Пластмассовый космонавт - Антон Павлович Кротков - Страница 11

Сегодня Павел Беркут приехал в подмосковный Калининград. В этом городе располагалось ОКБ-1 – знаменитая ракетная «фирма»: конструкторское бюро и завод-изготовить, в которых создавалась Гагаринская «семёрка» и корабли теперь уже легендарной серии «Восток».

После смерти Сергея Павловича Королёва генеральным конструктором флагманского объединения отрасли назначили его соратника Михаила Бурова. Но в этом качестве талантливого инженера сразу же стали преследовать фатальные неудачи. При нём начались запуски испытательных кораблей новой серии «Союз-Космос», и все они прошли неудачно: первый беспилотник взорвался в стратосфере при возвращении с орбиты на Землю. Во время старта второго по непонятной причине самопроизвольно включились резервные двигатели, и ЭВМ дало команду на самоподрыв ракеты. Третий «Союз» ещё в полёте стал чемпионом по отказам разных систем, а при посадке автопилот допустил гигантский промах и спускаемый аппарат затонул в Аральском море. Четвёртый же корабль несчастливой серии, на котороом предстояло лететь Беркуту, пока ещё находился в сборочном цеху…

Встретились они в огромном кабинете генерального конструктора. Странные портьеры висели у Бурова за спиной, на окнах – тяжёлые, красного цвета, как кровь, как пожар. Разговор их начался на этом кроваво-огненном фоне. И собеседник Беркута похоже чувствовал, что это фон новой катастрофы, но почему-то принимал всё как есть. Возможно потому, что был фаталистом…

Потом коллеги вместе шагали по территории предприятия. Лицо Бурова сохраняло выражение глубочайшей озабоченности. У него даже походка стала почти такой же, как у его покойного шефа Королёва – ссутуленная, озабоченная, словно ему на загривок взвалили тяжеленный мешок проблем весом в центнер и велели тащить дальше по жизни. Ответственность на этого человека и в самом деле легла колоссальная. Как новый Генеральный конструктор Буров отвечал и за свой корабль и за ракету-носитель, и за двигатели, короче за весь комплекс «Союз». Все отраслевые предприятия – НПО «Энергия», ЦСКБ «Фотон», и прочие замыкались на него. Отныне именно Буров нёс персональную ответственность за всё перед Политбюро и лично перед Брежневым. И при этом он пребывал в вечном творческом поиске, в пелене мыслей. Блестел очками, шуршал на ходу карандашом по страничке блокнота – думал, как еще усовершенствовать производство и своё любимое детище – корабль новой серии…

Павел старался не отвлекать конструктора от его размышлений и поглядывал по сторонам: у них над головой, на крышах зданий были установлены гигантские тарелки антенн. Очень скоро их наведут на плывущий над землёй космический корабль, в котором будут сидеть они с Николаем Куликом. Но уже сейчас огромный космический флот Советского союза, состоящий из десятков научных судов контрольно-измерительного комплекса, во главе со своим флагманом научно-исследовательским судном «Космонавт Юрий Гагарин» вышел в море из портов приписки. Чтобы к моменту старта их ракеты занять позиции в мировом океане для обеспечения постоянной устойчивой радиосвязи между экипажем и наземным центром управления полётами. Вся эта мощь безусловно завораживала и вызывала законную гордость за державу…

А пока до старта «Союза» ещё оставалось время они двое – Главный конструктор и командир экипажа «Союза» шагают по территории головного предприятия отрасли, где куётся космическая слава страны, чтобы осмотреть почти готовый к старту корабль. Навстречу им то и дело попадались люди в военной форме, как напоминание о том, что космонавтика – лишь побочное дитя гонки вооружений. В своё время и Гитлеру, и Сталину дела не было до мирного освоения космоса, зато им требовались боевые ракеты вместо морально устаревающей классической артиллерии, чтобы внезапно поставить мат в два хода более сильному противнику. Иначе бы главные диктаторы ⅩⅩ века и пфеннига (рубля) не дали основоположникам ракетостроения на их романтические бредни…

Почти всё тут на территории предприятия, разве что кроме этих антенн, было построено ещё при Сталине, как и огромный цех, к которому они подошли. Его кирпичную стену, обращённую к входящим, на уровне третьего этажа украшал барельеф нового генсека партии Брежнева, а до этого тут почти десять лет красовался портрет Хрущёва (а до него – Сталина).

Прежде чем направиться в святая святых – в сборочный цех, мужчины зашли в специальную раздевалку. Оставив тут верхнюю одежду, облачились в особые костюмы, закрывающие фигуру человека с ног до головы, чтобы не занести с улицы частицы пыли в стерильную среду, где собираются космические аппараты.

В цеху первое на что невольно натыкался взгляд был вовсе не «Союз», а огромный яркий плакат с изображением миловидной работницы в синем комбинезоне с подшипником в руках на фоне заводов и летящей ракеты с серпом и молотом на боку. «Советское – значит отличное!» – гласила подпись под плакатом. И тут же через все пространство трёхсотметрового производственного ангара шла надпись аршинными буквами на кумачовом транспаранте: «Наш трудовой коллектив борется за высокое звание передовиков Коммунистического труда. Каждый квартал обязуемся поднимать производительность труда на 8%».

Конструктор и космонавт поднялись на балкон и оттуда долго обозревали находящийся пока на стапелях корабль, который уже через неделю отправят по частям грузовыми самолётами на космодром для окончательной сборки перед стартом. Странное чувство испытывал Павел, глядя на свой будущий корабль. Будто тебе досталось устройство, в техническом паспорте которого написано, что это самое передовое на сегодняшний день достижение технического прогресса, сплав всего лучшего, что есть в науке. При этом частью своего сознания ты понимаешь, что это не совсем так…

Тем не менее, о плохом соратники старались не говорить, хотя оба прекрасно понимали, что предстоит авантюра, приуроченная к очередному съезду партии и юбилею Октябрьской революции. Ведь после всех недавних неудач разумно было бы готовить новый испытательный пуск. Вместо этого руководство страны решило запустить космонавтов. А следом и ещё двоих, чтобы отработать на орбите важные этапы будущего полёта на Луну и раструбить на весь мир, что для Советского Союза не существует недостижимых вершин. Хотя на самом деле из-за неудач с «Союзами» и проблемами с доводкой сверхтяжёлой лунной ракеты H-1 СССР начал отставать в лунной гонке от США. Причиной этого были внутренние проблемы. И связаны они были во многом с конкуренцией между космическими КБ, которые никак не могли договориться о совместных действиях по производству нужных двигателей для ракеты-носителя экспедиционного лунного корабля Л3.

И чтобы преодолеть внутренний кризис и попытаться нагнать американцев забуксовавшей советской космической программе, как воздух требовался успех с «Союзами», которые были важным промежуточным этапом перед Луной. И все это прекрасно понимали. Поэтому, хоть корабль и был явно недоработан, и шансов для его экипажа вернуться из космоса живыми было примерно пятьдесят на пятьдесят, отказ от полёта даже не обсуждался.

Осмотрев корабль целиком, конструктор и космонавт спустились со смотрового балкона и подошли к командному отсеку, который ещё не был закрыт панелями аэродинамических обтекателей. Кресло в кабине выглядело великолепно: обтянуто синим материалом, похожим на бархат, в изголовье вышита цветной нитью эмблема корабля «Союз-космос-4», и его личный шеврон «Командир, Беркут П. П.». А ещё выше «Полковник Ю.А. Гагарин».

– Мы решили оставить его шеврон – пояснил Буров. – Юрий Алексеевич должен был лететь на первом «Союзе», они с Королёвым об этом сразу договорились. И его возвращение к полётам на истребителе было началом подготовки к полёту. Но не судьба… Твоё мнение, как считаешь?

– Всё правильно, – одобрил Павел. Ему импонировало, что Буров спросил его мнения. И что на руке его старенькие часы марки «Победа», которые он подарил ему после своего полёта. По традиции, космонавты по возвращению из полёта дарят своему конструктору что-то из вещей, побывавших на орбите. Беркут подарил Бурову эти часы, с которыми прошёл войну и много раз оказывался в опасных ситуациях во время испытаний. И то, что Буров с сих пор носит именно их, а не какой-нибудь дорогой импортный хронометр, лишний раз подчёркивало его особое отношение к шеф-пилоту своей «фирмы».

Конструктор предложил Беркуту опробовать будущее рабочее место. Павел знал, что кресло-ложемент отлито специально под него: подобно скафандру, оно изготавливалось под конкретного человека. Точность миллиметровая. Такая точность при изготовлении ложа для космонавта необходима для равномерного распределения нагрузок по поверхности тела, чтобы обезопасить его при ударе о землю во время приземления.

– Фирма! – Заранее предвкушая массу положительных эмоций, Павел показал выставленный большой палец. Он забрался в кабину, с удовольствием уселся в кресло и попробовал дотянуться до приборной доски; покрутил корпусом, и неожиданно почувствовал серьёзный дискомфорт.

– Тесновато тут как-то… а на мне ещё скафандр будет, – смущённо заметил Беркут и вопросительно взглянул на генерального. Тот нахмурился и отвёл глаза. Впрочем, это не были бегающие, врущие зенки чиновника, в выражении глаз Бурова чувствовалась какая-то недосказанность и вина. У Павла заныло в груди от нехорошего предчувствия, но он постарался разрядить возникшую неловкость:

– Ну ничего, Михаил Васильевич, в тесноте, да не в обиде, верно?

Буров помялся, закашлялся, но затем поднял виноватые глаза на космонавта и огорошил его новостью:

– К сожалению, Павел, в этот раз пришлось «выкинуть» катапультные кресла из кабины заменив их обычными ложементами. Скафандры вам с Куликом тоже придётся оставить на земле, оденете их в следующий раз – уже на Луну. А пока из-за недостатка места в кабине придётся лететь в обычных тренировочных костюмах.

Беркут был так поражён, что минут пять молчал, переваривая услышанное. Ведь в случае новой катастрофы – на старте, в космосе или при возвращении на Землю скафандры и катапультные кресла могли бы стать их последним шансом на спасение. А так получается, что вместо многослойных панцирей – гарантирующих отличную защиту от огня и космической радиации, обеспечивающих автономный доступ кислорода и сохранение постоянной температуры и атмосферного давления, – на них будут обычные шерстяные костюмы… Потому что ради экономии места в кабине от них было решено отказаться. Кем? Почему?! Ведь таким образом риск для экипажа повышался многократно.

Правда, впервые от скафандров было решено отказаться ещё при жизни самого Королёва, по его личному указанию, начиная с «Восхода-1». Сергей Павлович настолько уверовал в надёжность своих кораблей, что посчитал прежние меры безопасности излишней перестраховкой. Тогда многим казалось, что такая мера оправдана, ведь отказ от скафандров позволял взять с собой на орбиту больше полезного груза и увеличивать число членов экипажей. Но после серии недавних неудач подобная «экономия» на безопасности выглядела чистым безумием. Буров не мог этого не понимать, но почему-то согласился на это…

– Ничего, Павел, как-нибудь обойдётся! – с каким-то стыдливым выражением лица конструктор принялся уговаривать испытателя, которого ещё ни разу не видел таким сосредоточенным, даже мрачным. – Вот ведь на «Восходах» всё обошлось, – и теперь пронесёт.

Беркут видел по глазам конструктора, что он очень ждёт его ответа, как командира экипажа. И решал для себя как ему поступить: «Напомнить Бурову, что сотни замечаний, полученных за время испытаний, свидетельствуют о том, что новые корабли ещё «сырые»? Поэтому лететь без скафандров – верх самонадеянности?.. Глупо говорить об этом главному конструктору, он-то всё это понимает, как никто другой, и тем не менее, готов поставить свою подпись под рискованной затеей в расчёте на «авось пронесёт». Почему он так поступает? Ведь нормальный же мужик?.. Видать бюрократическая машина ему не подчиняется и обратного хода не даёт, – вот почему! Наверняка все прочие конструкторы уже высказались за полёт, сочтя, что основные недостатки устранены. В такой ситуации отказ космонавта в любом случае ничего не решит, а в глазах начальства будет означать лишь признание собственной профнепригодности. Главный может даже вспылить и обвинить меня в трусости».

Подавив внутреннее сопротивление, подполковник Беркут ответил по-военному кратко:

– Лететь готов.

Хотя какая уж тут готовность! Невозможно с лёгким сердцем лететь на технике, которой всё меньше доверяешь! Тому же Гагарину было даже где-то проще: Юра хоть и был первопроходцем, но при этом безоговорочно доверял Королёву; отсюда его лихое мальчишеское «Поехали!», когда «Восток» оторвал «космонавта номер один» от грешной Земли и понёс навстречу неизвестности…

На обратном пути Буров предложил заглянуть в соседний цех. Они сразу будто переместились на сорок лет назад. За спиной у них в сборочном всё было устроено по последнему слову техники, поддерживалась чистота и образцовый порядок. Потому что там была витрина предприятия, куда часто водили высокие делегации. А показали бы иностранцам, что происходит буквально по соседству! Вот бы у всех этих начальников и зарубежных гостей вытянулись физиономии от изумления при виде восьмидесятилетнего старика в застиранной спецовке и очках с толстыми линзами, вытачивающего гайки для ультрасовременного биологического прибора на допотопном станке 1887 года выпуска, полученном от немцев в качестве военных репараций… Тут невольно задумаешься о том, что может не так уж неправы те скептики, которые у себя на кухнях ворчат, что вся эта так превозносимая нашей пропагандой программа по освоению космоса – по сути всего лишь мелкий выпендрёж государства, желающего доказать всему миру своё доминирование над конкурирующей супердержавой…

Уже на улице их нагнал невысокий мужчина лет шестидесяти, с сильно поредевшими волосами, но отличной фигурой борца, и сухим лицом, определённо имеющим сходство с известными изображениями римского императора Юлия Цезаря. Начальник первого отдела предприятия Владимир Путинцев, до своей отставки в звании полковника КГБ служил в восточногерманской резидентуре внешней разведки. Через год ему было на пенсию, но кадровый гэбист хватки не терял.

– Товарищ, Буров, а я к вам? Вы взяли из спецфонда заводской библиотеки подшивку американских журналов «Aerospace America» и до сих пор не вернули, хотя срок прошёл три дна назад, – строго напомнил особист, нисколько не тушуясь от того, что перед ним директор. Даже пальцем ему погрозил, словно школьнику: – Не хорошо, товарищ Буров, правила нарушать.

– Извините, Владимир Владимирович, сегодня же верну, – клятвенно пообещал Буров.

Потом они снова шагали с Беркутом по территории головного предприятия всей космической отрасли страны, и генеральный конструктор вполголоса говорил про «особиста»:

– Когда меня назначили на эту должность он меня вызвал к себе в кабинет, дал анкету и кучу бланков и велел заполнять, словно я обычный новичок с улицы, который пришёл устраиваться на завод. Признаться, я его даже побаиваюсь…