Читать книгу Пластмассовый космонавт - Антон Павлович Кротков - Страница 17

Дней до старта оставалось всё меньше. Сегодня в половине одиннадцатого утра в кабинет к Беркуту мимоходом заглянул генерал Камчатов:

– Алексей Поликарпович, бросайте все свои дела и пошли, через пятнадцать минут начинается партийное собрание! – с порога позвал он. Но, заметив на рабочем столе яркую обложку американского журнала, «Черномор» заинтересовался. Не владея иностранными языками, полистал журнал, с любопытством разглядывая качественные иллюстрации и фотографии. И с каким-то опасливым выражением лица положил обратно, многозначительно посоветовав:

– Вы поосторожней с этим, Павел Поликарпович, за такое знаете…не только партбилетом можно поплатиться…Забыли, как после Кореи вас целых полгода трясли? А ведь могли и по этапу пойти, если бы «Хозяин» на ваше счастье не умер.

Конечно Беркут ничего не забыл. Такое не забывается… Когда его МИГ сбили в Корее, и он чудом избежал плена, его вначале представили к награде и отправили в Союз на лечение и за наградой. А дома начали таскать на допросы в министерство Госбезопасности. Следователей очень интересовало, что произошло за те несколько дней, пока о судьбе сбитого лётчика ничего не было известно, и не завербовали ли его за этот срок американцы. В его объяснения чекисты не верили, желая разоблачить в нём шпиона. Родное начальство предвидя плохой исход и желая подстраховаться, назначило дату партийного собрания с повесткой об исключении коммуниста Беркута из партии. И лишь внезапная смерть Сталина остановила раскрутившуюся следственную машину…Такое не забывается.

«Красный уголок», в котором раз в неделю проводились партсобрания, был размером со школьный класс. Стены сплошь покрыты наглядной агитацией – плакатами, фотографиями партийных съездов и вождей, вырезками из центральных газет – «Правды», «Известий», «Красной звезды». Слева от двери, у дальней стены, на задрапированном кумачом постаменте, на фоне почётных знамён, обязательный для каждого «святилища» атрибут – массивный бюст Ленина, а над ним парадный портрет генсека Брежнева.

Тема собрания посвящалась предстоявшему старту.

– Думаю нашим товарищам не надо напоминать, какое важное и ответственное дело им доверено, – хорошо поставленным голосом диктора советского телевидения вещал парторг, пристально глядя на сидящих перед ним на первых двух партах членов основного экипажа и их дублёров. – Что постройка корабля, на котором они полетят, обошлась государству в десятки миллионов рублей, а наш народ ведь ещё пока стоит в очередях за самым необходимым, не имеет нужных товаров. Государство на многом вынуждено экономить ради славы страны…

Первым с ответным словом, как и полагается командиру, выступил Беркут. Когда он закончил говорить и под аплодисменты опустился на своё место, парторг объявил: «А теперь я хочу дать слово кандидату в члены коммунистической партии Николаю Степановичу Кулику».

Напарник поднялся, откашлялся и, стараясь перебороть смущение, начал:

– Товарищи… я знаю, что мне оказана высокая честь стать в одном ряду с великими знаменосцами нашего славного времени. Поверьте, то, что я сейчас говорю, не просто слова, а многократно обдуманный и выстраданный всею моей молодой жизнью выбор. Я глубоко убеждён, что мы космонавты должны не только в работе, но и в быту, во всей своей жизни отвечать высоким критериям морального кодекса строителей коммунизма. И для меня это не просто слова, а руководство к действию, высочайший критерий, которым я ежедневно поверяю свои поступки…

…Через сорок пять минут был объявлен короткий перерыв. Проходя мимо курилки Беркут увидел напарника в компании двух своих молодых приятелей. Расслабившись, Николай «заливал» им в уши очередную свою «правдивую» историю:

– Только представьте, – хвалился он, – личико у неё словно картинка с обложки журнала «Советский экран», смотрит на меня влюблённым взглядом, а в глазах рубины переливаются. Губы у неё, что спелая вишня, – приоткрыты в ожидании поцелуя, значит. И внизу у неё всё любовным соком сочится в нетерпеливом ожидании моей отборной спермы. Только я не спешу, потому что следую завету классика: «Чем меньше женщину мы любим – тем больше нравимся мы ей». А пока тискаю её напропалую. Она в моих объятиях ни жива-ни мертва, тяжело дышит, вот-вот в обморок хлопнется от наслаждения. И жалобно мне так: «Хочу, говорит, вас поскорей, мочи нет терпеть. Сжальтесь надо мной, а то ехать мне надо, потому что папа у меня очень строгий».

«А кто у тебя папа?» – спрашиваю.

«Министр – отвечает. – Он жениха мне уже подобрал, сына генерала и дипломата. Только мне это всё равно. Потому что я только вас люблю и хочу стать вашей женой, Николай Степанович. Вот сделаете мне ребёночка и родителям придётся смириться с моим выбором».

Только я ей на это отвечаю: «Обижаете, Машенька. Николай Кулик не какая-нибудь там мелочь, чтобы его контрабандой в семью протаскивать. Я между прочим, без пяти минут космонавт и Герой всего Советского Союза. А это повыше ваших генералов и дипломатов! Так что с ребёночком, милая Маша, повременить нам придётся, пока я сам не решу». Сказал так и вдул ей по самое не могу. Два раза подряд. А потом наполовину бесчувственную, но счастливую безмерно отправил на такси к родителям. Не огорчать же бедолагу, что у меня таких «невест» – пол-Москвы, хоть конкурс на замещение вакантной должности жены объявляй! Николай Степанович Кулик теперь самый завидный жених в столице!

Дружкам Кулика рассказ понравился. Павел же лишь снисходительно хмыкнул: в целом неплохой ему достался ведомый, вот только заливать и выпендриваться уж больно горазд!

После перерыва слово взял генерал Камчатов:

– Я спокоен за этот полёт, товарищи. Этим офицерам действительно не надо напоминать о долге. Командир основного экипажа – боевой лётчик. Два года назад во время испытаний нового реактивного двигателя гвардии подполковник Павел Беркут отказался катапультировать, и с огромным риском посадил горящий самолёт, чтобы конструкторам легче было устранить технический изъян. Тогда он получил серьёзные ожоги, многие думали, что его спишут с лётной работы, а он уже через три месяца вернулся в строй. Вот какой это лётчик! Если вдруг война, то лучшего ведомого мне не найти. Он настоящий советский человек, и коммунист!

При упоминании того случая Павел невольно внутренне сжался. Ведь он тогда едва не погиб. Вообще-то машина была хорошая, но на тот момент ещё слишком «сырая» со множеством дефектов. Но в том-то и состоит работа испытателя, что ему часто приходиться учить перспективный самолёт летать, попутно помогая конструкторам избавлять только рождённый в их КБ истребитель или бомбардировщик от «детских болезней». Один из таких дефектов едва не стоил ему жизни….

Павел будто снова пережил тот тревожный день. В ушах зазвучал мелодичный женский голос, невозмутимо предупреждающий о пожаре. Голос системы бортового контроллера раз за разом предлагал ему катапультироваться. В конце концов он так достал своей приветливой заботливостью, что Павел не выдержал и огрызнулся в ответ на очередное предложение покинуть горящую машину:

– Да заткнись же ты наконец!

Мало того, что в тот день он возвращался на аэродром, волоча за собой с высоты двенадцать километров густой шлейф чёрного дыма, и что спину начинало всерьёз припекать от пожирающего хвост самолёта пламени, так ещё у самой земли горящий самолёт начал предательски рыскать по курсу, что не предвещало ничего хорошего!

– Разворот под девяносто, я на подходе, – подробно проговаривал все свои действия пилот, зная о том, что работают магнитофоны голосового регистратора и ведётся запись на несгораемую проволоку, которая даже в случае его гибели поможет инженерам восстановить хронологию последних минут полёта. – Система бортового пожаротушения отработала, но сбить пламя не смогла. Текущие повреждения от пожара оцениваю примерно в 22 %. Пытаюсь дотянуть до полосы. Температура в двигателях, отсеке ЭВМ и в кабине растёт, за последние полторы минуты приборы зарегистрировали резкий скачок. Предполагаю, что у меня может и не получиться…

На земле тоже вели запись происходящего в воздухе, но из-за пожара бортовая радиостанция работала всё хуже и хуже, помехи мешали диспетчерам слышать его.

– Повторите, полста-первый, как у вас ситуация?

– Нормальная ситуация…горю…и дымлю. Но в любом случае, готовьте технику, встреча обещает быть жаркой.

Это был предпоследний вираж перед заходом на полосу. Осталось вывести истребитель на глиссаду, а дальше, плавно скользя, словно с пологой горы, он сядет и сам. Но в этот момент всё резко пошло в разлёт – самолёт вдруг начал заваливаться на левое крыло, грозя перевернуться. Двигать ручкой и педалями было бесполезно – команды не проходили, бортовая ЭВМ окончательно спеклась. Как опытный лётчик, Беркут сразу определил, что пламя повредило проводку системы управления механизацией крыла – закрылками и элеронами, – отчего закрылок заклинило намертво. «Зажевало», как у них принято говорить. Накрылось управление по тангажу, а значит скоро и ему крышка. Прыгать теперь уже поздно – слишком малая высота исключала возможность удачного катапультироваться.

От безысходности пришлось пойти на крайний риск – садиться коряво, с ходу, в общем, как получится. Вырубив левый двигатель, одновременно он до упора поднял обороты на правом, и сразу резко вниз! Пошёл к земле по очень крутой траектории, выполнив лишь два небольших манёвра, чтобы хоть немного погасить вертикальную скорость.

Посадкой это можно было назвать с большой натяжкой, более подходящее определение тому, что тогда произошло на его любимой взлётно-посадочной полосе № 4 было «падение». К счастью шасси выдержали чудовищный удар по бетонке и хребет его тоже, хотя в позвоночнике что-то хрустнуло. От чудовищной перегрузки лётчик на несколько секунд потерял сознание. Но это всё равно ничего теперь не решало, ибо неуправляемая машина неслась вдоль по бетонке и притормозить её было невозможно. В последний момент пилот выпустил тормозной парашют, но в огненном шлейфе купол почти сразу «испарился». Скорость была такая, что самолёт вынесло за полосу. Подрубив плоскостями молодые деревца, истребитель ткнулся носом в насыпной бруствер. В считанные секунды огонь охватил самолёт почти полностью. Краем сознания Беркут слышал сирены спешащих пожарных машин, но они ещё были очень далеко: пока доедут, он сгорит.

На его глазах, как в замедленной съёмке в огромном киле на месте метровой красной звезды образовалась дыра в расплавленном металле и вскоре хвост отвалился от фюзеляжа. На чью-то помощь рассчитывать не приходилось, пришлось самому выбираться из раскалённой кабины, пробиваться сквозь бушующее пламя. И он сделал это, к изумлению спасателей, которые не ожидали, что кто-то может выползти из десятиметрового костра и чёрного едкого дыма. Словно из ада выбрался – с чёрным, как у негра лицом, в дымящейся шкуре комбинезона. Должно быть видок у него тогда был ещё тот! Павел как сейчас видел совершенно обалдевшие лица спасателей. Лишь, когда он сам себя спас, прибывшие пожарные начали заливать огромный костёр пеной.

В медсанчасти у него диагностировали перелом челюсти, левого голеностопа и травму колена. Но опасней всего были серьёзные ожоги спины и частично ног. А то, что попутно у него четыре зуба раскрошились, из носа и ушей – короче, из «всех дыр» сочилась кровь, полопались мелкие сосуды в глазах и мелкие кровоизлияния были почти по всему телу, так это были сущие пустяки. Врачи удивлялись, как с такими травмами он смог самостоятельно выбраться из кабины. Да он и сам не очень-то это понимал, была у него лишь одна версия… Пришлось признаться медикам по пути в операционную, что прежде чем попытаться выбраться, он залпом выпил бутылку коньяка. Замалчивать этот факт было бесполезно, от героя за версту несло спиртягой. Так уж случайно вышло, что перед взлётом по пути к самолёту Павел случайно встретил знакомого пилота, пригнавшего свою крылатую машину с Кавказа, и тот сунул ему в качестве восточного сувенира бутылку дагестанского коньяка. Этот коньяк в конченом итоге, вероятно, и спас ему жизнь.

Обычно после такого лётного происшествия под списание идут и лётчик, и самолёт. Но он каким-то образом выздоровел и смог вернуться к лётной работе. Здоровье тогда ещё позволяло. Хотя, кто знает, возможно именно тогда в его организме возникла серьёзная трещина, которая привела к нынешним проблемам…

…В самом конце партийного собрания в класс заглянул полковник Филиппов из штаба войсковой части и сообщил, что в Звёздный городок приехал сам руководитель ОКБ-52 академик Чаломеев. После смерти Королёва он считался самым авторитетным ракетным конструктором. Зачем-то ему понадобилось встретиться с космонавтами, хотя пока экипажи продолжали летать в космос на изделиях королёвской «фирмы». Но, видимо, в воздухе уже витали какие-то важные перемены.

На первый взгляд знаменитый соратник и одновременно главный конкурент великого Королёва не производил впечатления стального наркома сталинского типа, каким, например, были сам Сергей Павлович или ещё один член «триумвирата великих» Валентин Глушаков.

Рыхлый старикан в заношенной кепочке простого работяги, вроде ничего особенного. Однако, внешний вид Чаломеева был обманчив. Это был очень хитрый и жёсткий деятель.

Разговор с конструктором происходил в учебном зале Центра подготовки космонавтов. Естественно, космонавтов больше всего интересовали лунные перспективы.

– Уверен, что Н-1 не полетит, – почти сразу заявил Чаломеев, наплевав на все этические законы. – Авантюра всё это…

Беркут был поражён, ведь гигантская лунная ракета была главным наследием великого Королёва, а Чаломеев говорил о ней с нескрываемым презрением, как о почти шарлатанском проекте. Он не слишком вдавался в технические подробности, сказал только, что синхронизировать работу двадцати четырёх двигателей – задача неподъёмная, а там ещё интерференция истекающих из сопел на сверхзвуковой скорости газов…

– Сам чёрт ногу сломит – подвёл черту Чаломей. – Так что, ребятки, вся надежда на мою ракету-носитель УР-500 «Протон». Мы у себя в КБ досконально проработали основные этапы полёта по варианту орбитального комплекса для облёта Луны. А скоро проработаем и вариант с высадкой на Луну с выводом полностью готового корабля в космос трёхступенчатой ракетой УР-500К в составе разгонного блока «Д». Так что у нас всё обстоит действительно самым серьёзным образом, и милости просим на борт…

Павел видел, что его товарищи по отряду уважительно кивают, фактически соглашаясь со словами конструктора. Почти у всех загорелись глаза. Но не у него. Да, он и сам прекрасно понимал, что предложенная ещё Королёвым схема экспедиции с высадкой на лунную поверхность очень сложна. Космонавт должен был переходить из орбитального корабля в посадочный модуль через открытый космос, затем направлять спускаемый аппарат к Луне и осуществлять посадку в одиночку, рассчитывая исключительно на своё мастерство. Более чем возможный сбой на любом из этапов означал для космонавта верную смерть…

Понимал он и то, что после смерти великого конструктора, при его приемнике Королёвская «фирма» упала, ибо многое держалось на выдающихся личных качествах Сергея Павловича.

Но знал он и другое. Вместо того, чтобы болеть интересами государства, объединить усилия для того, чтобы сообща одолеть такого сильного конкурента как США, великие конструкторы всеми правдами и неправдами отстаивают узкокорпоративные интересы. Каждый тянет одеяло на себя. Конечно, где-то и Чаломеева можно понять. За несколько лет до своей смерти Королёву фактически удалось отобрать у него лунный проект. Ведь эскизный проект пилотируемого корабля для облёта Луны был подписан Чаломеевым 30 июня 1965 года – в день своего рождения. Однако Королёв выступил категорически против проекта ЛК – 8К82К (УР-500К), обрушив тогда свою беспощадную критику на носитель УР-500. Влияние Королёва в Министерстве обороны, в Академии наук и на предприятиях промышленности было исключительно велико, и ему удалось в значительной степени затормозить работы по созданию и доведению новой тяжёлой ракеты, создаваемой коллективом Чаломеева. Затем Королёву почти удалось убедить членов Госкомиссии передать проектирование всей лунной техники в его организацию, отобрав у ОКБ-52 это интереснейшее задание.

Теперь Чаломеев жаждет полного реванша. И наследнику Королёва в кресле руководителя его «фирмы» будет архитрудно бороться с этим мастодонтом, ведь у них разные «весовые категории». Чаломеев своим авторитетом обязательно попытается задавить Бурова. Опытный руководитель старой школы он умеет бить своих противников, тихо удушая их интригами и публично громя убойными аргументами. Вот и теперь он напомнил космонавтам заключение комиссии Келдыша, одобрившей именно его ракеты «Протон» и раскритиковавшей изделия Королёва. А дело было так. В тот же день, когда Чаломеев представил на обсуждение свой план облёта Луны, то сеть 30 июня 1965 года, для проверки правильности принятых им технических решений по созданию ракетно-космического «лунного» комплекса 8К82К-ЛК, специальным постановлением Комиссии по военно-промышленным вопросам при ЦК КПСС была назначена научно-техническая экспертная комиссия под председательством знаменитого академика М.В. Келдыша. Экспертная комиссия, получившая в истории советской лунной программы название «комиссии Келдыша», состояла из представителей Министерства обороны, ведущих конструкторских бюро, научно-исследовательских институтов и Академии наук. И вначале большинство членов комиссии поддерживали проект Королёва.

Говорили, что и сам Чаломеев с самого начала не слишком верил в успех своих разработок. Понимал, что против Королёва ему не выстоять. Поэтому на заседания комиссии почти не ездил, а если приезжал, то от него чаще всего слышали лишь знаменитую фразу: «Если не хотите помогать, то хоть не мешайте». Но неожиданно для всех по ходу работы комиссии сам Келдыш, несмотря на дружбу с Королёвым и пренебрегая советами высокого партийного руководства, вдруг встал на защиту проекта Чаломеева. Тогда это вызвало большой скандал. Но теперь, когда конъюнктура резко изменилась, всё больше влиятельных персон вспоминали ту историю. И по самоуверенному виду высокого гостя было заметно, что он уже предвкушает закат конкурента и начало триумфа своих изделий. И великодушно приглашает всех желающих перейти под знамёнами будущего триумфатора. Тем более, что сам «король ракетных двигателей» Глушаков уже фактически работал на него.

– Скоро мне понадобятся самые лучшие космонавты на мой лунный корабль, – важно произнёс Чаломеев. – На моих «Протонах» вы полетите к Луне, а потом на Марс!

И кажется, большинство космонавтов было не прочь. Павел даже порадовался, что здесь нет Михаила Бурова, и невольно представил, как он стоит в сторонке, потерянный, раздавленный, уперев взгляд в пол, чтобы не видеть, как его предают те, кто ещё недавно мечтал поймать на себе его внимательный, оценивающий взгляд.

– А вы? – вдруг обратился персонально к Беркуту конструктор. – Вы хотели бы полететь к Луне на моей ракете?

Чаломеев был гений. Вероятно, такого же калибра, что и Королёв. Для любого космонавта предложение лететь на его технике стало бы огромной честью и счастьем. От Беркута всего-то и требовалось, что сказать ему то, что он желает услышать. «Предай, соври – и снова попадёшь в первачи». Вместо этого Павел ответил ни секунды не раздумывая и не отводя взгляда:

– Я намерен лететь на Н1 так как полностью доверяю приемнику Сергея Павловича Королёва новому генеральному конструктору Михаилу Васильевичу Бурову.

Было видно, что Чаломееву его ответ очень не понравился, он сердито буркнул:

– Если не хотите лететь, найдутся другие…

Павел понял, что возможно самый могущественный человек в его профессии, только что зачислил его в свои персональные недоброжелатели.