Читать книгу Собрание сочинений. Том 6 - Евгений Евтушенко - Страница 49

Я бродяга Джонни Батлер —

                                     бывший циник, бывший бабник.

Я стихами не умею.

                                За меня скажи в стихах

о могучем океане,

                            о моей любимой – Хане,

о моих грехах греховных

                                        и безгрешнейших грехах.

Мой медовый месяц странный —

                                                был он радостью и раной.

Сладость меда, тяжесть меда

                                              в теле загнанном моем.

Мой медовый месяц горький

                                              сумасшедшею был гонкой

от желания к желанью —

                                        и желанье – за рулем.

Исполнение желанья —

                                      это часто смерть желанья,

а потом пустыня в теле,

                                      если, в общем, все равно,

чье с тобою рядом тело,

                                      то, что тоже опустело,

и лежат два потных трупа…

                                           Сколько раз так было, – но…

Со мной сполна за все мои обиды

жизнь расплатилась звездами Флориды,

бесстыдством детским твоих губ Лолиты

и чистотою Золушкиных глаз.

Когда в душе расчетливая трезвость,

то даже поцелуй —

                               разврат и мерзость.

В любви разрешена любая дерзость,

разрешено бесстыдство без прикрас.

И мы любили так, как получалось:

желание в слова не облачалось,

исполнившись, желанье не кончалось,

желание в глазах у нас качалось,

желание из кожи излучалось,

желание само желало нас.

Любовь двух движущихся трупов,

одетых в голые слова,

при изощренности всех трюков —

она мертва,

                 мертва,

                             мертва.

Любовь —

                она тогда живая,

любовь людей,

                        а не зверья,

когда тебе в глаза,

                             желая,

глядит желанная твоя.

Бродяги на автомобиле,

мы останавливались и

безостановочно любили

по разрешению любви.

Любовь —

                лицензия великая

нам на отстрел инстинктов темных,

всех обездоленных религия

и партия всех угнетенных.

И сквозь Америку летело,

сквозь чуингамное жеванье,

как Богородицыно тело,

неутоленное желанье.

Визжали виражи смертельные,

кричал неон,

                     скрипели пристани,

шептались библии мотельные,

дыханьем нашим перелистываемые.

Косились леди элегантные,

как обнимались мы,

                                но все-таки

нас понимали аллигаторы

глазами добрыми,

                             отцовскими.

Шли предварительные выборы,

продажа,

               купля,

                         заваруха,

а нам такое счастье выпало:

мы просто выбрали друг друга.

И в звездном сумраке стрекочущем,

как светлячок

                       сквозь ужас мира,

тлел огонек на остром кончике

сухого прутика жасмина,

и как жасмин благоуханна,

была ты,

             Хана.

Был горек мед

                       от непреложности

того, что выскользнешь,

                                      растаешь

или как прутик переломишься,

собою пахнуть перестанешь.

Но мед бродил во мне тягуче,

и медом все вознаграждалось,

и ослепительно и жгуче

внутри опять звезда рождалась.

И каждым утром,

                            ранней ранью,

нас пробуждал нетерпеливо,

качая синий мед желанья,

рев Мексиканского залива.

Проблемы стирки и починки

все залил мед.

                       Шли первым планом

твои веснушки, как песчинки,

прилепленные океаном.

И меду суток было мало.

Желанье тлело сквозь ресничины,

и на груди твоей вздымало

две сан-луисские брусничины.

Когда не любим,

                          как гнусно,

                                           тошно

быть вместе, рядом —

                                  хоть плачь навзрыдно.

Когда мы любим,

                            ничто не пошло,

когда мы любим,

                           ничто не стыдно.

Когда мы любим,

                            внутри свобода,

что из неволи

                      нас вызволяет,

и запах меда,

                    и запах меда

все извиняет,

                    все позволяет.

Когда мы любим,

                            мы неповинны,

что жажда меда

                          танцует в горле,

и все, кто любят, —

                               Гекльберри Финны

с усами меда,

                     который сперли.

Несчастны те, чье тело

с душой разведено.

Любить – как сделать дело:

вот все, что им дано.

Быть бабником – скучища.

Кто Дон Жуан? Кастрат.

Монахом быть не чище.

Монахом быть – разврат.

А мы грешили смело,

грешили, не греша.

Была душа как тело

и тело как душа.

Ресницами в ресницы,

и мед сквозь них густой,

и не было границы

меж телом и душой.

Любите друг друга под душем,

любите друг друга под душем,

любите друг друга под душем

в дарованный Господом час,

как будто стоите под медом,

как будто стоите под медом,

как будто стоите под медом,

усталость смывающим с вас.

Медленная смерть желанья

моего и твоего —

воскрешение желанья

твоего и моего.

Мед тягучий,

                      мед могучий,

дай не сытость —

                            жажду дай, —

то отливом меня мучай,

то приливом награждай.

Выше тела ставить душу —

                                            жизнь, достойная урода.

Над душою ставить тело —

                                           это ложная свобода.

Помоги мне, мать-природа,

                                           чтоб я не был из калек,

чтобы тяжесть,

                         чтобы сладость,

                                                   чтобы даже горечь меда

мою душу с моим телом

                                       тайно склеила навек.